Шаг вверх

Европа попала в ситуацию, когда любой шаг вёл к ухудшению ситуации. В шахматах такое положение называется цугцванг. Но жизнь не шахматы и люди ответственные за принятие решений начали моделировать возможную войну. Собственно, Европе от СССР нужно было немногое. Исчезнуть прихватив с собой всё население, чтобы расово верные господа могли заселить освободившиеся земли. Им даже рабы были не нужны, потому что народы, испорченные идеями коммунизма, имели репутацию людей, которых проще убить чем сломать.

Но всё портило ядерное оружие. Баллистическая ракета средней дальности Р-14, стоявшая на вооружении ракетных войск Советского Союза летела на четыре с половиной тысячи километров, гарантировано накрывала любую европейскую столицу из мест развёртывания, и не существовало защиты от боевых блоков, падающих со скоростью пять — шесть километров в секунду. Было понятно, что руководство СССР применит ядерное оружие даже рискуя получить удар в ответ. Традиционно жители западных стран концентрировались в городах, и даже одна ракета, упавшая на Париж, Берлин или Лондон, наносила неприемлемые потери.

Но и за океаном тоже не чувствовали себя в безопасности, так как на вооружении уже поступили межконтинентальные ракеты, способные принести горячий привет в Нью-Йорк или Вашингтон.

Умные головы, подогретые щедрыми вливаниями, начали поиск того, что можно будет положить на весы противостояния. Нет не для будущей войны, а всего лишь для гарантированного уничтожения СССР раньше, чем откроются крышки ракетных шахт.

Очень кстати пришлись американская космическая программа и программа изучения генома, позволившая сразу начать подготовку к выводу на орбиту «Космической станции Судного дня»

Москва

Апрель шестьдесят второго выдался сумрачным и мокрым, словно природа отыгрывалась за относительно сухую зиму. Постоянно лил дождь, сначала смывший сугробы и грязь налетевшую за зиму, а потом просто лил безо всякого смысла, хотя министр сельского хозяйства Николай Григорьевич Игнатов ходил довольный. Вода пусть и с опозданием насыщала землю, а значит снова будет хороший урожай.

Вопреки ожиданию чиновного люда, летающие автомобили так и не стали транспортом для элиты, а практически целиком поступали в аварийные службы, скорую помощь и милицию. Был правда десяток таких машин у КГБ выкрашенных в цвета коммунальных служб, но общей картины это не меняло. По воздуху передвигались только руководители высшего ранга — Сталин, Булганин и Берия. Что кстати тоже очень даже оценили москвичи, так как кортежи перестали останавливать движение на магистралях, и в целом «на земле», всё стало получше. Хотя новые дороги строились всё время, сносились ветхие дома, а на их месте вырастали новые в строгом соответствии с генеральным планом.

Жильё на Ленинском, у Александра забрали, взамен, выдав ордер на четырёхкомнатную квартиру в доме на площади Восстания, на двадцатом этаже центральной башни.

Мостранс мигом перевёз все вещи и немногочисленную мебель, и даже не поломал ничего по дороге.

Александр уже немного стабилизировался в росте, и только прибавлял в плечах, что, однако заставляло его менять гардероб, хотя некоторые вещи носились буквально по одному — два раза. Всё, что он уже не мог одевать, по договорённости с одним из отделов МВД, отдавал для оперативных нужд милиции, поскольку не понаслышке знал, что при такой работе, одежда просто «горит».

Бабушка с мужем наконец-то переехали в Москву, и им дали отличную квартиру на Масловке. Зиннат Ибятович, теперь работал в Минторге, начальником Управления Сельхозтехники и занимался выпуском всего того, что нужно селу. Они даже встречались пару раз по работе, и Зиннат Ибятович принимал его с подчёркнутым радушием, именно как своего внука.

На новоселье Александр подарил им белоснежную 21 Волгу в комплектации «люкс» с коробкой — автоматом, удлинённым кузовом и складывающейся крышей. Эту машину ему тоже подарили горьковчане, в честь какой-то там круглой цифры выпущенных ими четырёхосных грузовиков и микроавтомобилей. Но ездить на ней Александру было просто некуда так как охрана в одну машину не помещалась и приходилось брать с собой автобус. Так что он с лёгким сердцем передарил безусловно статусную вещь новой семье Зари Фаттыховны. Меньше проблем.

Последовательно передавая свои полномочия другим работникам, он всё же наладил работу в комитетах, так, что ему приходилось принимать только узловые решения. Например, министр тяжёлого машиностроения требовал и стучал кулаками по столу, настаивая на том, чтобы заводы Солнечного начали выпуск машиностроительных станков, а Александр вполне разумно возражал, что у министерства пять станкостроительных заводов, вот пусть и делают себе что захотят.

Пройдя последовательно все стадии, скандал докатился до председателя правительства, и Булганин поддержал Александра, указав министру, что у Солнечного, свой план, и нарушать его они не имеют права. И в этом плане, нет станков для Тяжмаша. И вообще это не их профиль. Зачем прокатному стану валки с точностью до микрон?

— Тогда что они будут делать? — Удивлённо спросил министр тяжёлого машиностроения, и получил резонный ответ.

— А вы, Николай Иванович с какой целью интересуетесь? — Ласково спросил Булганин. — У Александра Леонидовича в Солнечном вообще только оборонная продукция, и изделия для секретных проектов. Из несекретного только какие-то там диски для оптического завода. И даже я не знаю зачем они там. Секретность такая что мне допуска не хватает. А у вас какая группа допуска?

— Первая. — Опешив произнёс министр.

— А у меня нулевая. — Булганин вновь улыбнулся. — А вот у Александра Леонидовича — группа два «А». Ну чтобы вы понимали: он может свободно войти в Ка Бэ которое делает новейший реактивный истребитель. И кстати, регулярно это делает. А я, вот не могу. Ну только если на испытательный полёт полюбоваться.

У Николая Казакова натуральным образом ком в горле застрял. Секретность это было серьёзно. За секретность спрашивали очень жёстко, а ещё жёстче спрашивали если кто куда лезет без производственной необходимости и нужных допусков. В кабинете Булганина как-то вдруг отчётливо повеяло сибирской прохладой и запахом свежесрубленных деревьев.

— Я всё понял, Николай Александрович. — Министр коротко, по-военному кивнул. — Разрешите идти?

— Идите голубчик. — Председатель правительства кивнул. — Идите и ведите себя благоразумно. А то взяли моду, понимаешь. Шум, крики… А Александр Леонидович у нас человек молодой. Вдруг решит, что у нас так принято? Это же совсем нехорошо получится. За ним ведь уже два десятка трупов. Зачем нам больше?

Единственное ведомство имевшее полный доступ к мощностям Солнечного, было министерство среднего машиностроения, занимавшееся в том числе советской атомной программой и ракетной техникой. И сверхвысокоточное производство должно было решить и решало многие их проблемы, в том числе и с турбокомпрессорами, которых требовалось огромное количество и разных видов, и с высоконапорными насосами и прочим. По каждому такому случаю собирался консилиум из учёных и технологов, которые решали, что и как нужно сделать, чтобы решить текущие вопросы.

Постепенно технология отрабатывалась до такого состояния, что её передавали на обычный завод Минсредмаша, а сами брались за что-то новое.

Солнечный стал тем чем и задумывался изначально — опытно-промышленной структурой, способной и на разработку технологии и на её внедрение.

И дело было не только в уникальном оборудовании и мастерах которых собрали со всего Союза, но и в том, что производственная цепочка была укорочена до предела, и не нужно было ни согласований, ни череды подписей на документе, а лишь визы главного технолога завода, и начальника отдела охраны труда.