Шагги Бейн

Она встала на цыпочки, легла бедрами на подоконник, оторвала ноги от пола. Ее тело наклонилось к янтарным огням города, кровь прихлынула к щекам. Она протянула руки к огням и на миг ощутила полет.

Никто не заметил летящей женщины.

Она подумала, не высунуться ли ей еще дальше, подначивала себя сделать это. Как легко было бы отдаться самообману – представить, что она летит, но полет быстро превратился бы в падение, и она разбилась бы о бетон внизу. Квартира в высотном доме, которую она делила с родителями, сидела у нее в печенках. Все в комнате за ее спиной казалось таким же маленьким, таким же низкопотолочным и удушающим, как и вся жизнь, купленная в кредит, когда ты не чувствуешь, что тебе хоть что-то принадлежит, жизнь, в которой на неделе и есть всего-то два светлых дня: получение жалованья в пятницу и мессы в воскресенье.

В тридцать девять лет она с мужем и тремя детьми, двое из которых были почти взрослые, жила в тесноте родительской квартиры, а потому не могла не чувствовать, что жизнь не удалась. Ее муж, который если и разделял с ней постель теперь, то пристраивался на самом краешке кровати, выводил ее из себя своими пустыми обещаниями безоблачного будущего. Агнес хотела перешагнуть через все это или содрать, как испорченные обои. Засунуть ноготь под краешек и оторвать.

Агнес, устало сутулясь, вернулась в душную комнату, снова почувствовала под ногами безопасность материнского ковра. Другие женщины не подняли глаз, когда она появилась. Она раздраженно проскребла иголкой проигрывателя по пластинке, поставила ее в бороздку и включила громкость чуть не на максимум.

– Ну же, пожалуйста, станцуем хоть разик.

– Цыц, рано еще, – гаркнула Нэн Фланнигэн. Она пребывала в возбужденном состоянии и составляла серебряные и медные монетки в аккуратные стопки. – Сейчас вы все у меня пойдете на улицу деньги зарабатывать.

Рини Суини закатила глаза и прижала карты к груди.

– Какие у тебя грязные мысли.

– Только не говори, что я тебя не предупреждала. – Нэн откусила немного жареной рыбы, слизнула жир с губ. – Когда я выиграю все твои хозяйственные денежки, тебе придется идти домой и оттрахать тот мешок костей, который ты называешь своим мужем, чтобы дал тебе еще.

– Ни за что! – Рини лениво изобразила крестное знамение. – Я сидела на этих деньгах с Великого поста, и у меня нет ни малейшего желания подпускать к ним мужика раньше следующего Рождества. – Она сунула в рот толстенную золотую чипсу. – Я как-то раз так долго копила, что купила новый цветной телик в спальню.

Женщины расхохотались, но при этом их внимание все время было приковано к картам. В гостиной было влажно и тесно. Агнес посматривала на свою матушку, маленькую Лиззи, которая сидела между Нэн Фланнигэн и Рини Суини и внимательно изучала карты у нее на руках. Женщины сидели бедро к бедру, клевали остатки рыбного ужина. Они передвигали монетки и брали карты жирными пальцами. Энн Мари Истон, младшая из них, была занята делом – скручивала зверские на вид сигареты, беря табак из россыпи на своей юбке. Женщины высыпали свои хозяйственные деньги на низкий чайный столик и, постоянно делая пяти- и десятипенсовые ставки, передвигали монетки туда-сюда.

Агнес это наскучило. Было время до мешковатых кардиганов и тощих мужей, когда она всех их водила на танцплощадку. Девчонками они держались вместе, как жемчужинки на нитке, и горланили песни всю дорогу до Сокихолл-стрит. Они были еще несовершеннолетними, но Агнес с ее самоуверенностью, несмотря на свои пятнадцать лет, знала, что проведет их. Охранники всегда примечали сияние ее красоты в конце очереди и звали вперед, а она протаскивала с собой остальных девчонок, словно они были преступницами, скованными одной цепью. Они хватались за пояс ее пальто и протестующе бормотали что-то, но Агнес только улыбалась своей лучшей улыбкой охранникам – той улыбкой, которая предназначалась мужчинам и которую она скрывала от матери. В те времена она любила демонстрировать свою улыбку. Зубы она унаследовала по отцовской линии, а зубы у Кэмпбеллов всегда были слабым местом, причиной безулыбчивости в остальном красивых лиц. Ее собственные взрослые зубы отличались малыми размерами и кривизной, и даже когда они были новыми, белизной они ее не радовали, потому что она курила и пила крепкий чай, заваренный матерью. В пятнадцать лет она упросила Лиззи разрешить ей удалить все зубы. Неудобства, которые влекли за собой зубы искусственные, полностью компенсировались улыбкой кинозвезды – той улыбкой, которой она надеялась обзавестись с новыми зубами. Каждый зуб был широким, ровным и прямым, как у Элизабет Тейлор.

Агнес втянула воздух сквозь свою фарфоровую челюсть. И вот теперь все те же женщины приходили сюда вечером каждую пятницу и играли в карты в гостиной ее матушки. На их лицах не было никакой косметики. Ни у одной из них больше не хватало духу петь.

Она посмотрела, как женщины сражаются за несколько фунтов мелочью, и испустила усталый вздох. Пятничная картежная школа – то единственное, чего они всю неделю с нетерпением ждали. Этот день считался их отдохновением от глажки белья перед теликом и от разогрева консервных банок с бобами для неблагодарных деток. Большая Нэн обычно возвращалась домой с выигрышем, обставив маленькую Лиззи, исключая те случаи, когда выигрышная полоса наступала у малютки, за что та получала по полной программе. Большая Нэн не могла сдержаться. Она нервничала, когда речь заходила о деньгах, и не любила их терять. Агнес видела один раз, как ее мать получила синяк под глазом из-за десяти шиллингов.

– Эй, подруга! – крикнула Нэн, посмотрев на Агнес, погруженную в созерцание собственного отражения в оконном стекле. – Подглядываешь!

Агнес закатила глаза и неторопливо набрала полный рот безвкусного стаута. Пиво было слишком медленным автобусом, который долго добирался до пункта назначения. Хотя она наполняла свой желудок пивом, ее душа жаждала водки.

– Оставь ее, – сказала Лиззи. Она знала этот отстраненный взгляд.

Нэн снова уставилась в карты.

– Должна была знать, что вы, две сучки, в сговоре. Парочка вороватых ублюдков, вот кто вы!

– Я за всю жизнь ничего не украла! – сказала Лиззи.

– Врунья! Видала я тя в конце смены. Комковатая, как каша, тяжелая, как овес. Набивала свою рабочую одежку рулонами больничной туалетной бумаги и бутылками жидкого мыла для посуды.

– Ты знаешь, сколько стоит эта мелочовка? – с негодованием в голосе спросила Лиззи.

– А то не знаю, – фыркнула Нэн. – Потому что за свою-то мелочовку я платила.

Агнес дефилировала по комнате, не находя себе места. Она чуть не перевернула карточный столик, принеся кипу полиэтиленовых пакетов.

– Я купила вам махонькие подарочки, – сказала она.

Нэн обычно не допустила бы никаких посторонних вмешательств в ход игры, но подарок был бесплатный, а такую возможность она не могла упустить, а потому, освобождая руки, засунула свои карты в безопасное место – ложбинку между грудей. Наконец все пакеты были розданы, и каждая женщина вытащила из своего маленькую коробочку. Некоторое время они сидели молча, созерцая картинку на коробочке. Лиззи, несколько оскорбленная, заговорила первой.

– Бюстгальтер? На кой он мне нужен?

– Это не просто какой-то бюстгальтер. Это один из бюстгальтеров от «Кросс Ёр Харт» [6] . Он чудеса творит с вашими формами.

– Примерь, Лиззи! – сказала Рини. – Старина Вулли прилипнет к тебе, как к Глазговской двухнедельной ярмарке!

Энн Мари вытащила свой бюстгальтер из коробочки – он явно был маловат для нее.

– Этот бюстгальтер не моего размера!

– Я старалась угадать. У меня есть еще парочка на всякий случай – так что посмотри все.

6

«Кросс Ёр Харт» (Cross Your Heart) – название фирмы, специализирующейся на нижнем белье, в переводе «Положа руку на сердце» (англ).

Агнес уже расстегивала молнию на платье. Алебастр ее плеч потрясал в сравнении с бордовым бархатом. Она расстегнула бюстгальтер, который был на ней, и ее фарфоровые груди вывалились наружу. Она быстро затолкала их в новый бюстгальтер, и теперь они поднялись на несколько сантиметров. Агнес поклонилась и покружилась перед женщинами.

– Какой-то парень продавал их прямо из грузовичка у Падди-маркет [7] . Пять штук за двадцатку. Ну просто чудо, ага?

Энн Мари, просмотрев подарки, нашла свой размер. Она была скромнее Агнес, а потому повернулась спиной к публике, стащила с себя кардиган, сняла старый бюстгальтер. Под тяжестью ее сисек бретельки оставили на плечах красные шрамы. Вскоре все женщины, кроме Лиззи, порасстегивали на себе платья или приспустили рабочие комбинезоны и сидели в обновках. Лиззи восседала, сложив руки на груди. Другие, почти голые по пояс, проводили пальцами по атласным бретелькам, смотрели на свои сиськи и довольно ворковали.

7

Знаковый уличный рынок Падди-маркет, организованный ирландскими иммигрантами в начале XIX в. – Прим. ред.