Шаги по земле
Шрифт:
7. Смерть Сталина
Март 1953 года, залегшая в селе тишина. Наши соседи не улыбаются и говорят шепотом, ходят вкрадчиво, как бы стараются не шуметь. В воздухе — тревога, подавленность, растерянность. Детям не разрешают играть, шуметь. Моя бабушка по вечерам долго-долго молится перед иконами, чего не делала никогда, жарко шепчет, просит Бога о ком-то. Что-то случилось. И скоро я узнаю что — тяжело заболел Сталин. Значит, это для него она просит защиты и Божьей милости. Да, говорит бабушка, Сталин — наш вождь и учитель, без него нам будет очень плохо.
Тут и там в домах собираются семьи и оглашают сводки о его самочувствии, всячески перетолковывают каждое газетное слово, пытаются что-то вычитать между строк, ждут чуда. Люди понимают, что
В доме у бабушки Федоры Бараненко всегда висел портрет Трофима Лысенко, улыбчивого бодрячка в вышиванке. А тут она его сняла и повесила портрет Сталина, теперь целыми днями плачет и вытирает слезы кончиком передника. От родителей я знала, что бабушка Баранка сильно пострадала от властей, была осуждена и по суду сослана на Дальний Восток. А теперь плачет… Дивованию моему нет конца, мне интересны все эти несоответствия, и за ними я ощущаю тайну, скрываемую взрослыми. На мои вопросы папа отмалчивается, мама шлепает по попе. Ловлю момент, чтобы спросить у бабушки Саши. Но отвечает не она, а дядя Жора, который работает в сапожной мастерской, куда отовсюду собираются новости обо всех, и он все-все знает:
— Так их же тюрьмы от голода спасли!
И он сказал, что у бабушки Баранки есть дочь Оксана, которая замужем за энкэвэдистом из тюремщиков, и в голодные годы она забирала к себе мою крестную, чтобы прокормить на дармовых харчах. Да и матери постоянно слала посылки с продуктами. Дядя Жора победно забивает деревянные гвозди в подошву и подводит итог:
— Кончилось их время! Отъели они свое, теперь и мы поживем.
— Не слушай его, — шепчет мне бабушка Саша в спальне, когда мы ложимся спать. — Сталин очень хороший, он любит всех людей, и люди его любят. А твой дядя Жора просто дурак. Что мне делать с таким дураком?
И бабушка снова долго молилась о чуде. Но чуда не произошло. Сталин умер, а люди оплакивали его и между собой поговаривали, что теперь нам конец, к власти придут враги народа и больше хорошей жизни не будет. А потом их прогнозы подтвердились — пришел Хрущов, забрал у людей коров и зерно, заставил вырубить сады и вместо хлеба кормил кукурузой. А еще он выпустил из тюрем всех бандитов и разорил армию.
О хрущевской поре очень хорошо написал Докучаев, весьма едко. Чего только стоит такой фрагмент: «…он ликвидировал подсобные хозяйства, личный скот в рабочих поселках, при нем дошло до того, что Советский Союз стал закупать зерно за границей. Меткую характеристику в этом плане дал Хрущеву Черчилль. Когда его спросили: „Кто является самым умным человеком в мире?“, то он ответил: „Несомненно, Хрущев. Нужно же суметь оставить двести миллионов человек без хлеба“ [2] ». За первую пятилетку хрущевского правления (т. е. в 1953–58 гг.) из колхозов бежали почти семь миллионов человек, в основном молодежь. Ощущение беспросветности будущего нарастало, хрущевские перлы вызывали глухое раздражение и никакие космические триумфы не могли скрыть банальную нехватку продуктов в магазинах.
2
Докучаев М. С. «Москва. Кремль. Охрана», Москва, Бизнес пресс, 1995 г., стр. 148–149
В этом же году умерла моя прабабушка Орыся.
Но в чем-то дядя Жора был прав — к концу года к бабушке Баранке приехала жить дочь Оксана, с детьми и без мужа-тюремщика. Куда он делся, неизвестно. Поговаривали, что погиб в те же дни, что и Берия, мол, тогда без суда и следствия отстреляли самых опасных сталинистов, способных захватить власть. Может, это и не так, но не стало его. После смерти вождя в верхах продолжалась внутрипартийная борьба, Хрущов вел курс на ослабление страны, тем самым формируя условия для возникновения «антипартийной группировки». Кто-то продолжал радеть за народ,
как Георгий Маленков в частности, предлагавший в два раза снизить сельхозналог, списать с крестьян недоимки прошлых лет, а кто-то, например как Николай Булганин, не решался идти против самодура, но все равно терял доверие и уходил с арены. А в народе неизменно аукались эти события.После похорон Сталина бабушка Баранка еще долго плакала втихую, а затем в горнице снова поменяла портрет, водворив на место Лысенко. Впрочем, ненадолго — скоро он снова исчез и теперь уже навсегда. А следом ушла в небытие сама традиция вывешивать в горницах портреты политиков.
Я же начала бояться тихих слез, как верной приметы глубокого душевного несчастья, о котором не скажешь, ибо бесполезно жаловаться, столь оно неизбывно.
Мама и ее линия
Подробный рассказ об этом оставлю для отельной книги о родителях, здесь — конспективно.
Мамин отец Яков Алексеевич Бараненко родился в поселке Славгород от Алексея Федоровича Бараненко и Орыси (Ирмы) Анисимовны Хассэн. Алексей Федорович погиб на расстреле вместе с мамиными родителями и похоронен с ними в братской могиле, которую мы не забываем. А Орысю Анисимовну я застала, даже хорошо помню — миниатюрную черненькую и старую, она доживала свой век с сыном Семеном, в его доме. А свой дом оставила невесте Александре Федоровне, жене Григория — самого младшего из выживших в войне сыновей. Умерла Орыся Анисимовна осенью 1953 года, на 85-м году жизни, могила ее затерялась. Моя мама статью и повадками, строем души, темпераментом, даже внешне пошла в нее, свою бабушку по отцу.
Мамина мать Евлампия Пантелеевна, тоже коренная славгородчанка, была младшей дочерью Пантелея Савельевича Сотника и Ефросинии Алексеевны Бондаренко, в юности приехавшей в Славгород из Макеевки.
По словам мамы, Пантелей Савельевич выглядел маленьким, тихим человеком, симпатичным внешне, мягким по натуре. Он служил при церковном приходе старостой. Первая его жена умерла в 1892 году и он, оставшись с тремя детьми, через год женился вторично — на моей прабе Ефросинье Алексеевне, непривлекательной особе слегка перезрелого возраста. Умер в 1925 году на 78-м году жизни.
Праба Фрося слыла знатоком женских проблем, опытной травницей, советчицей и повитухой, многих славгородчан она принимала в свет на свои руки. Овдовев, осталась жить в семье младшей дочери, а когда та вместе с мужем погибла на расстреле, осталась на попечении внучки, моей мамы. В старости праба Фрося страдала забывчивостью, скончалась в 1944 году, отравившись сильным раствором марганцовки, которую выпила, по ошибке приняв за компот.
Зато моя мама, Прасковья Яковлевна, родившаяся и всю жизнь прожившая в Славгороде, причислена к списку долгожителей: тихо, во сне она отошла в мир иной за полтора месяца до своего 90-летия.
По образованию мама филолог, учитель украинского языка и литературы. Но к этой деятельности у нее душа не лежала, да и война помешала понять вкус работы с детьми. Основную часть трудовой жизни она посвятила книгораспространению — более интересному, с моей точки зрения, делу. За всю историю Славгорода тут был только один книжный магазин и один бессменный продавец. Мама вошла в этот магазин первой и единственной хозяйкой, когда он открылся, и покинула последней с полным развалом книжной торговли, когда рухнула страна и людям стало не до книг. В памяти земляков она осталась единственным книготорговым работником, настоящей книжницей за всю историю поселка.
Уникальна ее роль в жизни поселка еще одним историческим фактом. Мамины предки по линии Хассэнов до революции владели в Славгороде хлебопечением, был у них тут целый комплекс зданий с конторкой, складами для муки, погребами, добротным пунктом продажи, булочными. Пекарня — большая, состоящая из нескольких вспомогательных комнат, просторным рабочим помещением и хорошей, искусно изготовленной кирпичной печью — была выстроена впритык к тыльной стороне ряда магазинов, идущих вдоль центральной площади. В годы смуты хозяева, спасая свои жизни, тихо отошли от дел и передали пекарню со всеми помещениями и постройками местной власти.