Шаги по земле

Действительно, я тогда сказала: «Изо всех сил» или «Как можно сильнее» — не помню точно. Вырвалось, а теперь — изволь объясниться. И я пускаюсь в рассказ о гармоничных изменениях, допустим, прикладываемой к неводу силы.

— Понятие максимума и минимума применимо только к гармоничным изменениям, к колебательным процессам, но постольку дергание сети, производимое моим дядей, не является таковым, то максимальное значение его усилия может не совпадать с наибольшим, — говорю я.

Мужчины понимают, кивают головами.

— Вот, оказывается, как оно — нельзя болтать что ни попадя, ты смотри! — кряхтит Григорий Назарович Колодный, ударяя кулаком по колену. — Наш Борис хотел блеснуть ерундицией (это он нарочно неправильно произносит слово «эрудиция», для смеха), а показал пшик.

Григорий Назарович Колодный — местная знаменитость. Он и папин родной брат были последними в селе сапожниками. А потом сапожную мастерскую закрыли, и они стали электриками. Но в отличие от моего дядьки Григорий Назарович продолжал шить обувь дома, и среди его заказчиц были первые наши модницы — учителя и медсестры.

— Такие тонкости не каждый заметит, — подвел итог мой дядька, урезонивая своего друга от чрезмерного критиканства. Он собирался поступать в Мелитопольский институт электрификации сельского хозяйства, поэтому держал марку книгочея и ходячей энциклопедии — вообще человека рассудительного.

На какое-то время беседа стихает, слышны только звяканья ложек об алюминиевые миски, удовлетворенные вздохи едоков да их причмокивания — уха удалась, я сама ела с видом кошки, прикрывающей глаза от удовольствия.

— Происхождение Вселенной мы обсудили в прошлый раз… — начал Борис Наумович, обидчивый виновник возникшей паузы, — и о Чайковском ты нам рассказывала, про психику и неординарные поступки тоже толковала, даже теорию относительности Эйнштейна вместе с парадоксом близнецов объяснила. Что же еще осталось?

— Ты забыл, — поправил его папа, — что она говорила и о своей теории плавающей точки равновесия на дуальных отрезках.

Естественно, папа, гордясь дочкой, не мог промолчать о моих философствованиях. Речь шла о том, что нет ни войны, ни мира, а есть срыв общества с точки равновесия на дуальном отрезке «война — мир» и поиски нового равновесия. Вот эти периоды поисков и являются смутами, войнами, различными потрясениями. Это было в пору, когда я упивалась диалектикой и, никому ничего не навязывая, разглагольствовала обо всем на свете в этом ключе.

— Так о чем поговорим? — деловито осведомился Иван Кириллович Бабенко, мамин двоюродный брат, сын той ее тетки, что принесла в больницу абрикосы, когда я родилась. — Время же идет, а мне дома надо будет докладывать о повышении культурного уровня, — он по своему обыкновению раскатисто засмеялся: — Я же им все рассказываю, своим-то. А что? Детям интересно.

— Да о чем хотите! — говорю я, щедро размахивая рукой.

Георгий Прокопьевич, мой дядька, убил комара на щеке, глянул на поднимающуюся от востока луну — полную, яркую, с густым жарким цветом, уже бросающую свой слепящий след на поверхность залива.

— О, полнолуние! — заметил он. — Опять у меня начнутся бессонницы, — и вздохнул: — Почему так получается? — и тут же: — А давай, племяшка, о луне нам расскажи.

— О луне? Можно и о луне, — тем временем я припоминала, что могла бы сказать интересного, но меня опередил Григорий Назарович.

— Что о ней говорить? На ней даже картинку с Библии нарисовали в знак того, что там все занято не нами.

— Вы о Каине и Авеле?

— О них.

— Наврала Библия, — говорю я, — обмануть нас пытались древние иудеи-кочевники, разбойничье племя.

— Зачем?

— Хотели свои захватнические злодеяния переложить на мирных земледельцев, осваивающих новые угодья и строящих поселения и города.

— Во, это уже ближе к делу! — радуется Иван Кириллович.

Я же пускаюсь излагать с недавних пор вынашиваемые мысли о том, что более цивилизованный и мирный по роду занятий хлебопашец никогда не убил бы человека, если тот не проявляет агрессии. Зато кочевник-скотовод — наоборот, ведь он живет убийством, причем как раз более слабых. Он должен, вынужден врать и совершать другие обманные маневры, чтобы заманить жертву в западню. Ложь — инструмент его охоты.

И до зари мы говорим и говорим, обсуждая резоны и возражения, соглашаясь в итоге на том, что в этом что-то есть. Люди, осевшие на конкретном месте, то есть землепашцы, практически уходили от соперничества и борьбы за территории, кроме того, занятые созиданием, они не склонны были к разрушению. У них вырабатывалась потребность в коллективном труде и товарищеской взаимопомощи. А вот кочевники (создатели Библии прежде всего, бродяги по пустыне) — это исконные опустошители, обдирающие природу, грабящие и убивающие на своем пути любого встречного. Смерть — их добыча и пропитание. Ничего странного нет в том, что этот народ в свое оправдание изобрел целую религию — паразиты и живоглоты даже в природе рядятся что называется в белые одежды. А тем, кто добывает пропитание честным трудом, не в чем оправдываться, нечего скрывать, нет надобности кого-то обвинять и для этого придумывать теории. Бесхитростные люди, они оказались оболганными. Нет, не Каин убил Авеля, а наоборот — скотовод убил земледельца и подло продолжает чернить его имя в течение тысячелетий, хищник поедает травоядного.

— Вижу, с Библией следует разобраться, — хохотнув, сказал Иван Кириллович, поднимаясь для сборов: — А может, и прикончить ее.

Остаток лета у меня оказался посвященным этой неожиданной тематике. Конечно, чтобы в нее окунуться, вперед надо было начитаться, и я оттолкнулась от «Забавного Евангелия» Лео Таксиля, читала Т. Квятковского. Достать книги Эрнеста Ренана в то время было трудно, но все же и это удалось. Издания 1906 года, правда, случайно, каким-то чудом — оказались в старинной библиотеке родителей Раи Шатохи, моей одноклассницы, живущих на хуторке, совсем затерянном в степных балках. Они им и цены не знали, отдали просто так, с недоумением на меня посмотрев. А потом уж я взялась за Библию.

Как странно, меня вроде кто-то вел по этой дорожке! Не знала я тогда, что пути мои соткутся из пестрых стежек, что я буду работать с писателями и переводчиками, редактировать их труды. Даже и подумать не могла, что стану «специалистом по редактированию толкований Торы». А случилось это так: однажды ко мне пришел Арье Вудка, известный талмид-хахам из Тель-Авива, и попросил отредактировать его книгу «От Адама к Храму», рассчитанную на русских евреев. С тех пор я правила много других работ, посвященных осмыслению еврейского наследия, у меня появилось имя.

12. Четвертый курс, свадьба, прощание с родительским домом

На четвертом году обучения у нас читались только спецкурсы — «Пластины и оболочки», «Теория упругости», «Теория пластичности», «Методы решения нелинейных уравнений», «Анизотропные пластины и оболочки», «Методы приближенных вычислений» и другие. Больше всего нравились лекции по многослойным основаниям, читанные Аркадием Константиновичем Приварниковым. По сути, это были задачи для полупространств с покрытиями в несколько слоев, решение которых требовала и автомобильная промышленность и строительная и даже химическая — везде, где применялись лаки и краски.