Шаги за спиной

Лаурпетерис и Дайнис Калниетис продолжали стоять. Их побагровевшие от выпитого самогона лица сохраняли выражение замешательства.

Посреди комнаты вовсю бурлил самогонный аппарат.

– Так вот какие верши ты ходил проверять рано утром в четверг. Так, что ли, Дайнис? – энергично шагнул вперед Розниек.

Дайнис, опустив глаза, покраснел еще больше, но молчал.

– Кому ты нес в то утро самогон? – продолжал Каркл начатый допрос. – Где спрятал его по дороге?

Вопрос прозвучал столь грозно, что оставить его без ответа Дайнис не решился.

– Родителям и дяде Екабу, – промямлил он!

– Давай, давай, рассказывай, не стесняйся. Скажи, сколько сивухи перетаскал леспромхозовцам в то утро и раньше? Почему занимался подобным промыслом? Сколько тебе Лаурпетерис за это платил? Говори, говори, не отмалчивайся. А не то упрячем куда положено, там у тебя язык быстро развяжется.

– А… мне рассказывать нечего, – заикаясь, пробурчал подросток. – Я и в тот раз хотел прокурору рассказать, только побоялся, – поглядел он в сторону Ошиня и Лаурпетериса.

– Это в какой же "тот раз"? – усмехнулся Розниек. – Уж не в тот ли, когда в лес удрал от прокурора Кубулиса?

– Я не удирал.

– А как еще назвать эту игру в прятки?

– Услышал шаги… Какой-то человек шел как раз в ту сторону, где я спрятал утром в кустах самогон… Вот и побежал поглядеть, не наткнулся ли он на бутылки.

– Но ведь этим человеком был Ошинь?

– Откуда я мог заранее знать. Отдал ему самогон и вернулся к прокурору. Я вам все расскажу. Все, все…

– А что скажет Лаурпетерис?

Лаурпетерис переминался с ноги на ногу.

– Нечем мне козырять. Застукали, значит, судите. Чего много говорить.

Ошинь окинул обоих уничтожающим взглядом и презрительно отвернулся.

Розниек присел на табурет рядом с самогонным аппаратом.

– Судить вас будут, можете не сомневаться. И не. только за самогон, но и за то, что совратили несовершеннолетнего на преступление и пьянство. В нашем кодексе статья на сей счет имеется. А Ошинь что скажет?

Поерзав на кровати, Ошинь поднял мутные глаза.

– А мне что за дело до этого! – хрипло рявкнул он. – Я самогон не гнал, самогоном не торговал, мальчишку не поил. Вы на меня собак не вешайте.

– Это еще как сказать, – улыбнулся стоявший у двери Улдис Стабинь. – Но аппаратик классный. Породистая коровенка. Вы, случайно, на премию за высокие удои не рассчитываете?

На сей раз шутка Стабиня пришлась Розниеку не по вкусу.

– Останавливайте аппарат! – строго сказал он Лаурпетерису. – И собирайте вещички. Поедете с нами! А ты, Дайнис, в ночь на четверг был тут до самого утра?

Дайнис утвердительно кивнул.

– Кто еще в тот вечер находился при самогонном аппарате?

– Мы трое и были! – отозвался Ошинь из своего угла. – Не хотелось закладывать Яниса, потому и молчали…

– Я задал вопрос Дайнису!

– В тот вечер Ошинь тоже был здесь, напился и ушел ночью домой. Я остался. Утром, когда шел по мосту, нашел Катрину Упениеце и отнес ее к Ошиням.

– А почему именно к Ошиням?

– К ним ближе всего, и он ведь… доктор.

– Других соображений у тебя не было?

– Не-а. – Дайнис удивленно взглянул на Розниека. – А какие еще могли быть соображения? Ошинь с интересом прислушался.

– Какие, какие, – передразнил он с ехидной усмешкой. – Не знаешь разве, какие были у нас с тобой соображения? Ты приволок ко мне домой Катрину, чтобы помочь мне, злодею, спрятать концы в воду после убийства. Верно, гражданин следователь? Дурень я был. Надо было Катрину бросить в старый колодец, там ее до скончания веков никто бы не нашел, а я "Скорую" вызвал.

– Для того чтобы отвести от себя подозрения? – принял вызов Стабинь. – Подобные случаи встречались.

– Если бы я кокнул Катрину, то не оставил бы в реке, да еще у самого моста, где люди ходят.

– А почему бы и нет? Ведь выглядит так, будто Катрина сама свалилась в воду, расшиблась, захлебнулась – несчастный случай. Куда лучше, нежели прятать труп в колодец. Разве не так?

– Ищите другого, чтобы для плана в тюрьму упрятать.

– Вам, Ошинь, следовало бы поинтересоваться лечебным заведением для хронических алкоголиков в Олайне, – перебил его Розниек. – Это для вас более подходящее место.

Встав с табурета, Розниек зашел в соседнюю комнату, где под присмотром Каркла Лаурпетерис укладывал в сумку свои вещи.

– В котором часу ушел от вас в тот вечер Ошинь? – спросил Каркл.

Лаурпетерис медленно выпрямился.

– Уже было далеко за полночь. Наверно, около половины второго. Я его вывел на двор. Дайнис улегся спать, а я стал самогон студить. Когда заводил будильник, поглядел. Было без пяти два.

– Вы были трезвы?

– Как сейчас, Я завсегда такой, когда при деле.

Розниек возвратился в большую комнату. Похоже, Вилма говорила правду. Ошинь пришел домой ночью, после двух, пьяный. Теперь ясно, где он был в ту ночь и почему это скрывал. Да и Вилме тоже было известно, где пьет ее братец, но опасалась подвести Лаурпетериса. Дайнис тоже по этой причине придумал, байку с вершами.

Стало быть, Ошинь той ночью не был в Межсаргах и его невиновность сомнений не вызывает. Но ведь могло случиться, что стрелки будильника были хитроумным Ошинем передвинуты вперед часика на два, после чего он нагрянул в Межсарги. Обеспечив себе алиби, он мог спокойно совершить задуманное убийство. Полностью отбросить эту версию пока нельзя.

Розниек уселся на кровать рядом с Ошинем и сказал успокаивающим тоном:

– По пути домой падали?

– Падал. Хватанул лишнего, – отрывисто ответил Ошинь. Теперь его лицо было мрачным и сосредоточенным.

– Реку переходили у плоских камней?

– Рядом с плоскими камнями, – уточнил он. – Вброд. Камни скользкие, на протезе можно свалиться.

– Отчего не шли по мостику?

– Мосток без перил. Ночью для пьяного еще опасней.

– По пути никого не встречали?

– Никого. Впрочем… – Ошинь на мгновение запнулся, но, тщательно выбирая слова, продолжил: – Инвалид один дрожмя дрожал на автобусной остановке. Я еще удивился, чего он в такую рань. До автобуса было добрых два часа. Подошел, попросил у него закурить.