Шах белой королеве, мат черному королю...

– Мне пора,-шептала она, зная, что никуда не уйдет, потому что просто не сможет.

– Не отпущу.

Пришлось встать и поставить стакан на стол, потом вернуться, но чуть дальше, чтобы его раздвинутые ноги не коснулись ее даже случайно.

"Вот как?"- взлетели вверх брови и второй стакан, звякнув о первый, опустился рядом. А его хозяин навис над ней, запирая в кольце рук, оглядывая и непонятно чему усмехаясь.

– А теперь я хочу говорить с нашей спящей принцессой. Не подскажешь, как разбудить?

В мозгу начали шевелиться какие-то мысли, но и так медленно, что к тому моменту, когда созрел твердый и решительный отказ, ее рот уже был заперт. Чужие губы не были холодными. Грубыми, жесткими, горячими. Внезапно хаотичные движение сошли на нет. Эдуард отпустил ее.

– Никогда не понимал. Что твориться у тебя в голове.

Она смотрела бессмысленно, в углу приоткрытых уст блестела капелька слюны. Он тронул ее пальцем, слизнул. С ума сойти: семь лет! Семь лет помнить ее вкус.

Подался вперед и уже медленно, не торопясь, заново изучая, поцеловал. ЕЕ губы дернулись, потянулись навстречу. В голове зашуршало, будто отходит наркоз, сами собой закрылись глаза.

Именно в это время, маленькую секретаршу прошибло мурашками по позвоночнику, она покосилась на входную дверь и сделала то, что до этого не делала никогда. Прижалась ухом к двери шефа. Затаила дыхание и прислушалась. Из святая святых доносилась... мертвая тишина. Она оглушала. Секретарша разом раскраснелась и отскочила. Картинки, возникшие в ее голове... были еще те.

Дышать тяжело и больно. На языке вкус почти что секса.

– Не надо...

Сома-Лила выкрутилась из его губ, но тяжелая рука заползла на затылок, зарылась в волосы, удерживая.

– Тебе не нравиться?- его шепот пытается взять под свой контроль, заползая в каждую клеточку ее мозга, парализуя лаской прикосновения.

– Скажи и я остановлюсь. Скажи, что не думала, не ждала, не скучала, что не хочешь...

Ладошкой остановит поток неправильных слов, но он целует каждый пальчик и облизывает:

– Крышу сносит... от тебя...

Слишком хорошо, сладостно, как всегда рядом с ним. Он может все, что в голову взбредет как угодно разложить. И ты будешь постанывать, подмахивая, а потом помирать со стыда, вспоминая, а тело начнет ломать и корежить, требуя еще и еще. Позволить разрушить себя... снова?

Это же слезы, такие соленые на щеках. Так покорно затихла, что я разбудил? Почему так беззвучно плачет?

Ледяная минералка, из холодильника и прямо из бутылки, жадные глотки.

– Только ничего не говори сейчас,- бросает он.

Не думать не удается. В паху сводит, закручивая узлом, рвется наружу. Вздернутый подол, сползшие по плечам лямки платья; она спешит все оправить, вернуть назад, как было. Но возвратить ничего нельзя, уже откликнулось гулко в горах и вот-вот сойдет лавина. Погребет обоих, одно неверное движение...

– Ну и духота,- Эдуард видел в окно только соседнее здание, но представил отчего-то черный плавящийся под солнцем асфальт и марево плывущего воздуха над ним,- Не лето, а черт знает что. Грозу, бы? На этот город. Я лет десять не был в отпуске. Почти без выходных. И времени, чтобы думать о чем-то, помимо работы. И сил, чтобы остановиться.

Если приостановится, хоть на мгновение, если случиться так, что останется сейчас наедине с собой и честно спросит себя: "Что дальше?", ответ ему очень не понравиться.

– Мне легче было ненавидеть тебя и думать, что ты ненавидишь меня тоже. Зная при этом, что ни за что не признаемся, что нужны друг другу. Заклинило на тебе, основательно. Ничего лучше, да вообще ничего ни с кем не будет, да и не хочется.

Она подошла со спины, лбом вжалась между лопаток. "Так просто, все так просто, словно вернулся домой после долгого странствия и ничего больше не надо".

Она была и прежней и вместе с тем... с ней было спокойно. "Не предаст. Будет биться рядом, до последнего",- новое для него чувство - защищенность.

– Я тоже рада видеть тебя.

Ее рука шевельнулась, отщелкнула пуговицу на рубашке, прокралась внутрь, накрыла сердце, ребра, кожу. Нежно, успокаивающе. Другая - вверх по шее, колючей щеке, пальчиком по бровям. Губы потерлись о спину, сквозь тонкую ткань сорочки, выискивая старый, знакомый шрам. Она помнила его, этот шрам на спине, помнила губами, языком, подушечками пальцев. Откуда он - она не знала, ничего толком про него не знала.

Так и стояли. Она прижимаясь мягким животом к ягодицам и левой рукой к груди, указательным пальцем задевая сосок. Он на ощупь исследуя правую руку, пытаясь найти след от кольца.

– Еще в браке?

– Формально.

Слова чуть отодвинули друг от друга. Чуть, но и это было много. Эдуард развернул ее. Еще одна пуговица от резкого движения расстегнулась, рука спустилась ниже, огладила бок и устроилась на бедре.

– Это как?- уточнил он.

– Разъехались, остались друзьями.

– Я никогда не смогу быть тебе просто другом.

– Я знаю.

Он заглянул в ее серые глаза, чтобы понять, что еще она знает. Они сбивали с толку, как в туман затягивали, посреди этого, в зрачке, тонуло его собственное отражение.

– Переезжаешь ко мне, оставляешь бизнес и выходишь за меня. Это мое предложение.

– Нет! Ты перестаешь мне ставить палки в колеса. Всего лишь. Это мое условие.

Он вздохнул. Бросить все и в отпуск, вон из города, к морю. Вдвоем.

– Ты не в том положении, чтобы ставить условия.

Он улыбнулся. Если ей необходимо, он принудит ее сдаться. И сделает это с радостью, ломая упрямство. Все что угодно сломает.

– Мне жаль, но ты ошибаешься. Есть кое-что, из-за чего мне пришлось изменить все свою жизнь. Из-за чего я не намерена больше ничего терять и играть по чужим правилам. Несомненно, она и тебя заставит принять мои условия.

– Даже не могу представить, что может вынудить меня уступить.

– Отпусти. Тогда скажу.

Отпускать не хотелось и слушать смехотворные доводы тоже. Хотелось прекратить все разом, услышать: "Да" и вздох. Пусть будет вздох. А потом стон, как раньше.

Сома-Лила знала, что после того, как она скажет, после этого все разом измениться. Ничего не будет по-прежнему, по-другому - да, и, может быть, даже лучше. А может быть, не случиться ничего. В любом случае, им придется научиться быть, если не вместе, то рядом.