Шах и мат. Рассказы
Шрифт:
Закончился учебный год. Пролетело в Казахстанских степях стройотрядовское лето. До начала учебы оставалась неделя, и они приехали из стройотряда домой, возмужавшие, загорелые, обросшие. Михаил отпустил бороду. Вот в таком виде, прямо с поезда, он хотел забежать домой к Вериной маме. Оставив рюкзак и гитару у Бориса, он пошел мимо школы, не дожидаясь трамвая, в сторону Вериного дома. На подходе к школе он неожиданно столкнулся нос к носу с Ириной.
– Привет! Миш, ты, что ли? – удивленно спросила она.
– Привет, Ирин! Это мы с Борькой только что с поезда, из стройотряда! К Вере домой хочу зайти, узнать, как
– Пойдем до остановки! Мне тоже в ту сторону! – предложила она. – Где это вы так загорели? – поддержала она разговор.
– В Казахстане, Ирин! В совхозах целинные объекты строили! – ответил он.
Они прошли еще метров двадцать. Разговор не клеился. Он чувствовал, что Ирина внутренне как-то напряжена. Вот она неожиданно остановилась и, не смотря в его сторону, сказала:
– Не ходи к Вере! – затем медленно повернулась к нему лицом, поправляя локон русых волос. «Почему это?» – чуть не сорвалось у него с языка, но Ирина уже произнесла мучительные для него слова: – Замуж она вышла! Еще весной!
Наверно, наступившая пауза была очень длинной. Михаил застыл, соображая, что ему сейчас делать. Идти вперед или назад? Бежать? Куда бежать? Он же шел к Вере. А теперь туда идти незачем! Вера!.. Понятно теперь, почему она не писала! Стало неожиданно очень жарко. Он снял стройотрядовскую куртку.
– Миш, ты чего? – заволновалась Ирина.
Михаил в ответ махнул рукой, повернулся, закинул куртку через плечо и медленно пошел обратно.
Вечером он купил несколько бутылок портвейна и шоколад. Во дворе дома, между двух пятиэтажек, он сидел на скамейке, за деревянным столом, в окружении друзей по двору, до самой темноты, и потом, при свете прожектора, освещавшего площадку с крыши, до поздней ночи играл на гитаре песни, привезенные от костров стройотряда. Вечер был по-летнему теплый, спешить было некуда. Спрятав свои переживания, он пел для друзей, не подавая виду, шутил, лихо пил портвейн, отгоняя от себя навязчиво лезущие в голову мысли о Вере, и прощался с первой любовью. Ближе к ночи он впервые в жизни напился.
В сентябре весь второй курс стройфака был направлен на картошку. До середины октября Михаил с Борисом бороздили заснеженные совхозные поля в компании трактора-погрузчика, отрывая с погрузчиком заполненные картофелем контейнеры от матушки-земли и высыпая их содержимое в кузова стоящих в очереди автомашин. Полтора месяца жизни на природе, напряженная работа, спартанские условия проживания на нарах, под крышей огромного склада, приютившего на ночлег две сотни девчонок и парней, стали для Михаила спасением от мучавших его переживаний. Степные ветры, веселая атмосфера, царящая каждый вечер, хохот от «соленого» анекдота выносил настежь двери и грозил снести крышу бывшего зернового амбара. Все это вместе с лучшим лекарством от душевных мук под названием «время» постепенно делали свое дело. Сердечная рана медленно-медленно, но затягивалась.
В одно прекрасное утро окрестные поля окончательно покрылись снегом, и факультет вернулся в альма-матер на учебу, оставив овощеводов совхоза один на один с проблемой уборки оставшегося на полях урожая.
Прочитав расписание лекций, вывешенное огромной белой простыней на стене, напротив гардероба на цокольном этаже главного корпуса,
Михаил позвал Бориса:– Смотри! Высшая математика! Лектор – заведующий кафедрой! Фамилию видишь?!
– Вижу, Мишаня, не слепой!
В течение двух семестров оба друга, сидя на лекциях профессора, усердно конспектировали все, что тот доходчиво и толково доводил до студентов. В отличие от других преподавателей, на лекциях у профессора-моряка не было скучно. Он умел увлечь аудиторию, читал каждую лекцию с увлечением и всегда охотно отвечал на вопросы, в том числе иногда и на отвлеченные от основного предмета. На семинарах у других преподавателей, поменьше рангом, друзья еще усерднее грызли гранит науки, вникая в интегралы, производные и прочие премудрости высшего курса математики.
Учебный год второго курса оканчивался хлопотами по сдаче курсовых работ и зачетов. Последним в графике весенней сессии для четвертой группы стройфака стоял экзамен по высшей математике. Настроение предстоящего летнего отдыха чувствовалось повсюду. Уже пустые аудитории и почти безлюдные бесконечные коридоры горно-металлургической кузницы инженерных кадров напоминали о том, что наступили каникулы. Пора и преподавателям отдохнуть от любимых студентов, да и студентам пора с пользой провести два летних месяца, набраться сил для предстоящего нового учебного года! В фойе уже неделю висел список сформированного на базе стройфака стройотряда. Светло-зеленые стройотрядовские куртки с оранжевыми нашивками, сапоги, рабочие рукавицы сложены в рюкзаки. Гитара на стене, отсвечивая полированной поверхностью солнечные блики, напоминала о будущих вечерах у летних костров. «Скорее бы сдать эту высшую математику!» – повторяли друзья при каждом удобном случае.
И вот наступил судьбоносный день. Группа С-73–4 по одному заходила в аудиторию. Студенты, поздоровавшись с преподавателем, клали зачетные книжки на стол, выбирали экзаменационный билет и рассредоточивались по аудитории, занимая свободные парты.
– Боря! Я пошел! – сказал Михаил, взявшись за ручку двери.
– Ни пуха! – хлопнул его по плечу Борис.
– К черту!
Подойдя к столу, Михаил поздоровался.
– А! Вот и последний из могикан! – неожиданно громко приветствовал его профессор.
Положив на стол зачетку, Михаил подумал: «Причем здесь последний из могикан?!» – и потянулся за лежащим с краю билетом. Но тут профессор неожиданно опередил его движение, прихлопнув выбранный Михаилом билет своей пятерней. Морской якорь на запястье профессорской руки, с двумя заостренными, загнутыми краями, ярко выделялся на коже на фоне манжета белой рубашки. Рука бывшего моряка прижала билеты к зеленому сукну стола, и Михаилу на секунду показалось, что своими темно-синими, жирными линиями якорь всей своей тяжестью намертво придавил разложенные по столу в ряд билеты.
– Ан, нет! Билета я вам не дам! Присаживайтесь вот сюда! – рука профессора оторвалась от стола и, повторяя направление, выбранное синим якорем, указала на первую парту, в двух метрах от профессорского стола.
Михаил растерялся от неожиданности, посмотрел на ребят, сидящих за партами и наблюдающих за этой сценой, повернулся в сторону входной двери и, выдержав секундную паузу, взяв себя в руки, медленно сел на указанное место.
Профессор тем временем взял чистый лист бумаги и что-то начал на нем писать.