Шах и мат

– Так и есть. Правда, у меня был приличный трастовый фонд. Сама решай, какой из вариантов более приемлемый.

– Хорошо иметь таких родителей.

– Дедушку, – поправляет меня Нолан. – Раньше это была его квартира.

– Оу, – я прикусываю нижнюю губу, раздумывая над следующим вопросом. – Разве твой дедушка не…

– Ага. Играл в шахматы, сошел с ума и едва не убил меня, когда мне было тринадцать, – он не улыбается, однако в тоне меньше горечи, чем я ожидала.

Я все равно морщусь:

– Не лучший способ говорить о чужом психическом здоровье.

– Согласен. Дедушка страдал от поведенческого варианта лобно-височной деменции. Так понятнее?

Не отвечаю, и Нолан добавляет:

– Ты знала, что есть тип лобно-височной деменции, который передается по наследству?

Открываю рот и тут же закрываю. У меня такое чувство, что всему виной не только высокая температура, так что мне надо быть осторожной.

Нолану Сойеру нужна поддержка. Звучит странно, но все же.

– Боишься, что это случится с тобой?

Из Нолана вырывается невеселый смешок.

– Знаешь, что забавно? Раньше я боялся до усрачки, но теперь уверен, что меня это не коснется. Потому что как только я эмансипировался, то сразу сделал генетический тест. Вот только, насколько мне известно, мой отец тестирование не проходил. В какой-то момент я перестал отвечать на его звонки, но раньше он каждый день – каждый божий день – твердил мне, что если продолжу играть в шахматы, то закончу как дед. Будто все беды у него действительно были из-за шахмат.

– Звучит… глупо.

– Ну да. Глупые люди обычно говорят глупые вещи.

Нолан больше не смотрит мне в глаза, а прожигает взглядом пустую кружку. Его локти лежат на мраморной столешнице, и мне хочется наклониться ближе. Кажется, ему больно, поэтому я не рискну прикоснуться к нему, но рада, что сейчас здесь. С ним.

Я так делаю, когда расстроена Истон. И Дарси. И Сабрина, если она мне позволяет. Придвигаюсь ближе, чем обычно. Дышу одним воздухом. Позволяю нашим запахам смешаться в один. Я делаю это для своих сестер и подруги, а теперь для этого глупого чемпиона-переростка, которого пытаюсь поставить на ноги.

Мы оба очень странные.

– Эта квартира, которую он тебе оставил… слишком большая для одного человека, – бормочу я.

– Хочешь ко мне переехать? – его тон становится таким же искренним, как и мой.

– Конечно. Я продам свою поджелудочную железу. Думаю, на первые три месяца аренды хватит.

– Тебе не нужно ничего платить. Просто выбери комнату.

– И ты будешь принимать плату в виде компании? Я буду спасать тебя от ужина в одиночестве за этим пятнадцатиметровым столом, освещенным канделябрами, в стиле Брюса Уэйна?

– Обычно я ужинаю вон за той шахматной доской.

– Удивлена, что ты вообще ужинаешь. Думала, питаешься исключительно слезами своих врагов.

Нолан улыбается и… боже.

Он оскорбительно, уникально, убийственно красив.

Я делаю шаг назад, беру свою сумочку, выбрасываю упаковку из-под сникерса.

– Остатки супа – в холодильнике. Через пять часов снова прими жаропонижающее. И попроси кого-нибудь прийти. Потому что если ты скончаешься, об этом должны узнать прежде, чем крысы начнут пожирать твои внутренности.

– Но ты здесь.

– Я была здесь. А теперь ухожу.

Нолан заметно сдувается, и во мне просыпается что-то типа сострадания.

– Где Эмиль? – спрашиваю я.

– Я не собираюсь звонить Эмилю, потому что у меня насморк. Он готовится к экзаменам и по три часа в день тоскует по Тану.

– Тогда позови кого-нибудь другого.

Нолан качает головой:

– Со мной все будет в порядке.

– Не будет. Когда я пришла сюда, ты был наполовину мертв.

– Тогда останься.

– Я уже опаздываю в «Цугцванг». Я…

Он смотрит на меня своими темными, ясными глазами, и я не могу просто так уйти. Не могу оставить его. Что, если он умрет от обезвоживания? Получается, это будет моя вина. Мне бы не хотелось, чтобы призрак Нолана преследовал несколько поколений женщин семейства Гринлиф. Я прослежу, чтобы придурок остался жив.

– Наша работа состоит в том, чтобы играть в шахматы, так что мы можем сыграть партию, – говорит он, пока я пишу Дефне сообщение, что у меня ЧП. – Мы должны быть продуктивными членами капиталистического общества.

– Хорошая попытка.

– Она сработала?

– Нет. Нолан, ты все еще выглядишь как зомби. Иди поспи, а я потрачу свой день на просмотр ключей к «Дрэгон эйдж» через твой вайфай.

– Дрэгон что?

Так я оказываюсь у Нолана на кожаном диване и рассказываю ему про эльфов, яйцеголовых и конец света. Поставленное фоном видео и присутствие Нолана успокаивают.

– Это мне нравится больше, чем сериал про Джагхеда, – говорит Нолан через десять минут.

Я зеваю, довольная услышанным.

А затем, десять минут спустя, проваливаюсь в сон.

Послеполуденное солнце слепит глаза, но мне все равно. Удается игнорировать яркий свет, потому что я завернута в самое кайфовое одеяло на свете. Идеально, пять с плюсом, двенадцать из десяти, пять звездочек на «Амазоне». Под ним тепло, и моя спина прижимается к спинке дивана, такой твердой и тяжелой – идеальное сочетание жесткого и мягкого. В основном жесткого, но в хорошем смысле. Чья-то нога приятно зажата между моих, а рука обнимает меня в области ребер. Я практически не могу двигаться, но не возражаю, потому что чувствую себя в безопасности. Совсем как король в хорошей игре.

Я никогда отсюда не уйду. Теперь я живу здесь, в этом раю. Открываю глаза, чтобы изучить свои новые владения и…

Нолан прямо передо мной. Смотрит на меня. И что-то говорит мне, из-за чего я, по идее, должна паниковать. Но я способна сказать только:

– Эй.

– Эй, – отвечает он где-то около моих губ.

Нолан пахнет чем-то невыразимо мужским – запах насыщенный и приятный.

– Эй, – говорю я снова, и мы оба улыбаемся. Воздух между нами сладкий на вкус. Внезапно глаза Нолана, его нос, губы становятся еще ближе и…