Шалом

Он вытянул из рюкзака недопитую в Варшаве бутылку «Крупника», сделал пару глотков и направился к двери:

– До свиданья!

– Всего доброго! Заходите к нам завтра! – ответил мужчина, не поднимая головы.

– Да-да, непременно зайду.

Выйдя во двор, он перемахнул через кирпичный забор и направился к подворотне, что выходила на Комсомольскую. На углу он осторожно выглянул наружу. Вокруг было тихо. Единственное, что тревожило, – странная пустынность этой обычно многолюдной в такое время улицы.

Перебежав на противоположную сторону, Андрэ оказался во дворе, где также никого не было, кроме старухи в желтом халате, которая, высунув ноги из окна, читала газету. Проскочив в следующий двор, он наткнулся на милиционера, копавшегося под капотом автомобиля. Добежав до арки, он заметил, что колес у машины не было и всем брюхом она просто лежала на асфальте. «Наверно, не ремонтирует, а скручивает что-нибудь», – подумал Андрэ и вышел на опустевшую улицу.

Пересекая Городской Вал, он вдруг заметил зеленые машины с солдатами. Они поворачивали вдалеке, из-за угла Дворца госбезопасности, и медленно двигались в его сторону. Путь к вокзалу теперь лежал только через Писчаловский замок. Он поднял взгляд на мрачные стены старой городской тюрьмы и с ужасом обнаружил, что несколько этажей высотного архива Министерства внутренних дел, который стоял рядом с замком, объяты пламенем. Из трех рядов окон, образовывавших вместе правильный квадрат, валил густой черный дым.

В городе происходило что-то ужасное. Паника снова охватила Андрэ. Собрав силы, он пустился вверх по улице. Пулей взлетел на гору, пробежал мимо безмолвного Замка, окутанного горьким, едким запахом гари, и когда уже был у колонн Русского театра, его двери внезапно раскрылись и на улицу посыпали хасиды. Множество мужчин с седыми бородами, в черных одеждах и широкополых шляпах, о чем-то громко споря на непонятном ему языке, спускались по ступеням. «Странно, – удивился Андрэ, – не знал, что в Русском опять открыли синагогу».

Пробежав мимо толпы, он вдруг услышал у себя за спиной топот множества ног и, обернувшись, оторопел от неожиданности. Хасиды с криками и с развевающимися на ветру пейсами неслись прямо на него.

– Вот он, шлемазл! Хватай! – призывал один из них, потрясая семисвечником, таким же, какой стоял в берлинской мастерской Федора.

Андрэ подскочил на месте, как кот, перед которым внезапно оказалась злая собака, и понесся в сторону Проспекта. Но на углу он заметил тех типов в серых костюмах. Они стояли у казино гостиницы «Минск» и курили с девицами.

– Да вот же он! Крыжачок недобитый! – закричал один.

Перелетев на другую сторону Проспекта, уже через мгновенье Андрэ бежал вниз по Володарского. До вокзала оставалось немного. Кратчайшим путем он пересек сквер, но, когда выскочил на Кирова, вдруг увидел широкую траншею высотой в человеческий рост, которая шла поперек улицы, полностью перекрывая подступы к вокзалу. Он понял, что попал в западню. Увидав рядом дверь, он кинулся к ней и неожиданно оказался в том самом магазине, где покупал вчера водку. В нем по-прежнему толпился народ. Те же пьяные гунны, которых он видел вечером, все так же стояли в очереди в винный отдел. Правда, теперь помещенье казалось сильно прокуренным. Видимо, гунны курили всю ночь в ожидании его. Густой сигаретный дым, смешиваясь с тусклым светом, который проникал сквозь запыленные витрины, поднимался к потолку зала, пряча за едким туманом капители коринфских колонн.

С криками: «За мной гонятся! Пропустите меня без очереди!» – Андрэ начал протискиваться к прилавку.

Гунны в магазине недовольно загалдели, но, не обращая на них внимания, он упорно пробирался вперед, и когда, наконец, распихав всех, оказался у прилавка, то с удивлением обнаружил за ним вместо вчерашней вялой продавщицы трех осанистых мужиков с огромными седыми бородами. Карла и Фридриха он узнал сразу, третьим в компании классиков почему-то был поп в православной рясе и высоким колпаком на засаленной голове. Вид у всех трех был изрядно помятый, казалось, они тоже курили и пили всю ночь, поджидая его.

– Дайте мне бутылку водки и два сырка «Дружба»! Только побыстрее! – закричал Андрэ и протянул Марксу десять тысяч одной бумажкой.

– Дружбы тебе?! – Карл нахмурил брови, злобно зыркнул на перепуганного Святополка и вдруг, замахав бородой, гневно завопил: – А говна на лопате не хочешь!?

– Найн! Найн! Вы меня не правильно поняли! Я же свой! Я связной из генштаба! – в ужасе закричал Андрэ. – Я читал «Манифест», «Фауста» Гете и «Тезисы к Фейербаху», и призраков, что по Европе бродят, признаю!

– На святое замахнулся! Немчура! Сука! Анафема тебе, гнида! – грозно рявкнул Карл Маркс и скосился на Энгельса.

Фридрих выглядел немного добрее. Он с загадочной улыбкой посмотрел на Андрэ и строго спросил, поглаживая рукой свою роскошную бороду:

– Ты? Фашиста убил? – Из треугольника масонского перстня, что красовался на его большом пальце, недобрым светом блеснул брильянтовый глаз.

Сообразив, что и здесь не найдет понимания, Андрэ с мольбой кинулся к попу:

– Батюшка! Не убивал! Он сам под руку подвернулся! Помогите! За мной гонятся хасиды! Дайте мне бутылку «Белой Руси» и два плавленых сырка «Дружба»!

Но поп гневно, так же как Карл, взглянул на него и глубоким басом, почему-то по-немецки, пропел:

– Морд ест ду нихт? Ним ден Шелом аб, Хайдэ! – с этими словами он выхватил из-под прилавка валенок и стукнул им Валенрода по морде. Тот, тряхнув головой, злобно в ответ зарычал: «Русише швайн!», но поп размахнулся и стукнул еще раз, сильнее.

Гунны, стоявшие за спиной, возмущенно зашумели и, выхватив невесть откуда припасенные валенки, с криками: «Фашист! Сионист! Масон! Самозванец!» – кинулись на Андрэ. Тот хотел броситься к двери, но пути к отступлению были отрезаны. С мыслью: «Где же типы в серых костюмах? Лучше б они забрали меня!» – он начал пятиться к стене. Ужас охватил Андрэ. Толпа надвигалась, держа в руках валенки на изготовке. Наконец, вперед выскочил вчерашний тип с забинтованной головой, истерично завопил: «Это кого он собакой назвал?!» – размахнулся и…

– Шайзе! Бред! Тьфу! Какая чушь! Ну просто кретинизм! Надо же, такая белиберда приснится! – Андрэ сидел на постели. За окном начинало светать. В комнате было спокойно, лишь тиканье настольных часов нарушало тишину своим размеренным, убаюкивающим тик-так, тик-так…

– И причем тут валенки? – Андрэ все не мог успокоиться.

Он поднял с пола упавшую подушку. Воспоминания о произошедшем в Берлине с новой силой неприятно накатили на него.

Он ворочался, думал о том придурковатом фашисте и с трудом заснул лишь под утро.

На следующий день он решил не задерживаться более в Минске. Попрощавшись с Егором, он выглянул из подъезда, осмотрелся по сторонам и, не обнаружив ничего подозрительного, пошел к автобусной остановке. По дороге Андрэ время от времени оглядывался назад, но хвоста за ним не было.

Город выглядел сегодня приветливее, чем накануне. Светило солнце, за столиками уличных кафе мирно сидела публика, а на Октябрьской площади не было и следа демонстрантов. Дворец госбезопасности, как обычно, красовался в ярко-желтом наряде, на скамейках бульвара у Феликса молодые люди потягивали пиво из пластиковых бутылок, а на высотном архиве Министерства внутренних дел, что стоял рядом с низеньким, придавленным Писчаловским замком, не было никаких признаков ночного кошмара.