Шалость

Несмотря на эти бесплодные поиски, все же оставалось впечатление, что г-н де Шаландр поддерживает какие-то сношения с капитаном Сто Лиц и что золото, потребное ему для столь безудержной картежной игры, в той или иной мере имеет связь с деньгами, которые предводитель разбойников отбирает у проезжих на большой дороге или вымогает у зажиточных обитателей города, доходя порой до весьма значительных сумм. В этом еще больше убеждало то обстоятельство, что после посещения драгунами замка От-Мотт г-н де Шаландр, как говорят, отправился в Голландию, и его отъезд не помешал капитану Сто Лиц продолжать свои подвиги, в которых он обнаружил еще большую дерзость, чем прежде. Все это, закончил г-н де Ла Миньер, весьма не благоприятствует прогулкам юных амазонок в пустынной местности. Что касается его лично, то он принял свои меры предосторожности относительно нежелательных встреч и отправился в Эспиньоль, опорожнив предварительно все карманы. Однако, хотя сегодня и будет светить луна, он предпочитает возвратиться в Вернонс еще засветло.

Девица де Фреваль молчаливо слушала рассказ г-на де Ла Миньера, в самых патетических местах прерываемый восклицаниями г-на де Вердло. Проводив г-на де Ла Миньера, г-н де Вердло продолжал свои жалобы. Неизвестно, что еще может случиться с беднягой Ла Миньером на дороге, которая кишит разбойниками! Отныне всем верховым прогулкам пришел конец. Ему вовсе не хочется, чтобы на каком-нибудь уединенном перекрестке повторилось приключение, подобное нападение на карету, когда она поднималась на «Круглыш».

Высказывал все это, г-н де Вердло умоляюще поглядывал на Анну-Клод. Она продолжала сидеть с опущенными глазами, с руками, скрещенными на коленях, словно погруженная в глубокое размышление. Сумерки наполняли темнеющую комнату, и, по мере того как росла темнота, Анна-Клод как бы все больше и больше растворялась в ней. Г-н де Вердло умолк. В эту минуту вошел Аркенен с горящим факелом в руке. Пока он зажигал канделябры, Анна-Клод поднялась со своего места. Она направилась прямо к открытой двери и вышла из комнаты. Медленно прошла она через переднюю. Добравшись до своего помещения, она ощупью открыла свой туалетный столик и вынула оттуда старательно завернутый предмет. Затем подошла к окну. Над прудом поднималась луна, нежная, почти круглая, уже серебристая. Поверхность воды сверкала. Дул мягкий ветерок, и ночь обещала быть прекрасной…

VII

Маленькая дверца, которая выходила из «Старого крыла» на двор замка, тихо приотворилась. Осторожно прикрыв ее за собой, Анна-Клод де Фреваль сделала несколько шагов вперед. Стояла глубокая полночь, и на дворе не было ни души. Он казался пустынным под высокой луной, которая сверкала в совершенно чистом небе. В сиянии ночи строения замка вырисовывались очень неясно. Все окна были темными. Девица де Фреваль шла легким шагом по осеребренной земле. Она была закутана в длинный плащ. На голове у нее сидела маленькая треуголка с золотой пряжкой. Дойдя до середины двора, она на мгновение остановилась и прислушалась. Ничто не нарушало ночного молчания. Тогда она снова тронулась с места и направилась к конюшням. Проскользнув в самое здание, она с минуту оставалась неподвижной, чтобы привыкнуть к царившей там темноте. Возле самой двери на гвозде висел фонарь. Тут же было подвешено и огниво. Засветив огарок, Анна-Клод подошла к лошадям. Те из них, которые предназначались для запряжки в карету, были тяжелыми, толстыми и ленивыми животными. Ими никогда не пользовались. Рядом стояли те, которые обычно обслуживали Аркенена, и гнедая кобыла, которую она брала иногда вместо предпочитаемого ею рыжего жеребца, очень живого и капризного, покоряющегося ее тонким рукам так же, как повиновался он крепким рукавицам капитана Сто Лиц. При ее приближении жеребец повернул к ней голову и посмотрел понимающим взглядов. Она потрепала его по шее и, отойдя прочь, сняла с гвоздей седло, удила и уздечку. Оседлав лошадь, Анна-Клод привязала ее к дверному кольцу. Потом, возвратясь к двум другим лошадям, по очереди каждой из них острым кинжалом, принесенным ею под плащом, перерезала сухожилия. Обе лошади с жалобным ржанием осели на задние ноги, а Анна-Клод заботливо вытерла окровавленное лезвие и снова опустила его в ножны. Затем, не медля больше, она вывела из конюшни оседланного ею жеребца и, следуя вдоль стены, подвела его к выезду из парка, Здесь она снова прислушалась. То же молчание окутывало спящий в лунном свете Эспиньоль.

Парк Эспиньоля был опоясан справа аллеей грабин, которая обрывалась глубоким оврагом. Девица де Фреваль дошла до этого места, все время держа лошадь под уздцы. Сквозь лиственную стену она видела залитые луною цветники. На одном из газонов высилось чучело, служившее ей целью при стрельбе из пистолета. Оно отбрасывало на траву причудливую тень. Вдруг сзади чучела Анна-Клод различила пригнувшегося человека, который, казалось, что-то искал на земле. Когда человек выпрямился, она с удивлением узнала в нем Куаффара. Что делал он здесь в такой поздний час? Она и не знала, что у него была привычка блуждать в лунном свете. Будучи прекрасным садовником, уж не простирал ли он свое рвение до того, что бодрствовал над сном своих растений и насаждений? Не приходил ли он поискать у подножия чучела сверток табаку, который положил туда по его желанию какой-нибудь контрабандист? Куаффар, должно быть, все время держится начеку; видно, как он вглядывается в окружающий мрак. Не услышал ли он какого-нибудь странного шума? Анна-Клод сжала рукоятку кинжала, заткнутого за пояс. Одно мгновение она колебалась, затем резким прыжком вскочила в седло и дала шпоры своему жеребцу. Лошадь сразу же взяла в галоп, в несколько прыжков достигла канавы, перелетела через препятствие и очутилась на другой стороне рва. Девица де Фреваль была вне досягаемости. Теперь Куаффар может поднимать тревогу… Она свободна… Пускай Аркенен рвет себе волосы перед перерезанными поджилками двух теперь уже бесполезных лошадей, пусть стонет Гоготта, пусть вздымает руки г-н де Вердло, — все шансы на успех на ее стороне, и прежде чем пустятся в погоню, она уже будет там, куда хочет попасть, куда толкает ее что-то глубокое, могущественное, непреодолимое, куда влечет ее такая дикая, такая полная дьявольского очарования сила, что она без всякого колебания вонзит клинок своего кинжала в сердце любого, кто попытается ее остановить. Свободна, свободна! Она вольна мчаться туда, куда зовет ее вся ее плоть, вся ее кровь, куда увлекает ее головокружительное желание. И в сверкающей ночи, в то время как лошадь, словно обезумевшая, мчалась галопом вдоль пруда, где отражался замок Эспиньоль, так долго молчавшая дочь г-на де Шомюзи, Анна-Клод де Фреваль, разразилась таким надменным, полным желания и страсти хохотом, что казалось, это смеется сам тайный демон юности и любви.

В семь часов утра почтенный Аркенен, войдя в конюшню, обнаружил, что у двух верховых лошадей де Вердло были перерезаны сухожилия, а третья, лошадь капитана, куда-то исчезла. В первую минуту он подумал, что дело не обошлось без знаменитого разбойника, который обманом проник в конюшню, чтобы вернуть свою лошадь и перерезанными сухожилиями других лошадей обезопасить себя от всякого преследования. Размышления Аркенена были прерваны резкими криками со двора, где глазам его представилось странное зрелище. Полуодетая, с распущенными волосами, Гоготта Бишлон испускала отчаянные вопли, среди которых Аркенен мог разобрать только эти слова:

— Барышня пропала… Исчезла… Барышня пропала, пропала…

Первой заботой Аркенена было заставить ее замолчать, прежде чем на ее крик не сбежались садовники, служанки и мальчики-лакеи. Только после того, как она прекратила свои стенания, Аркенен мог добиться некоторых объяснений. Гоготта, войдя по обыкновению в комнату девицы де Фреваль, нашла ее пустою. К тому же там не было никакого признака беспорядка. Кровать оставалась нетронутой. Только туалетный столик был раскрыт. Девица де Фреваль никем не была обижена. Она бежала по собственной воле. Это не было похищение. Это добровольное бегство — вещь невероятная, необъяснимая. Как сообщить об этом несчастье г-ну де Вердло? Каким образом догнать беглянку? Что можно сделать с тяжелыми лошадьми, предназначенными для кареты? Бишлон рыдала. Аркенен чесал у себя в затылке и не замечал Куаффара, который, подойдя к ним, посмотрел на них насмешливым, всегда издевающимся взглядом, повернул к ним спину и оставил их друг против друга в каком-то оцепенении.

В такое же оцепенение был повергнут и г-н де Вердло, когда Аркенен и Гоготта Бишлон пришли сообщить ему эту новость, но его изумление тотчас же перешло в настоящее бешенство. Раз в жизни г-н де Вердло вышел из себя. С поднятой палкой, с париком, сдвинутым набок, он разбил три зеркала и рассыпал по паркету все свои бирюльки из слоновой кости. Он привел в ужас весь Эспиньоль своим бешеным порывом и дал блистательную пощечину одному из своих маленьких слуг, предварительно жестоко выдрав его за уши. В саду он опрокинул чучело для стрельбы в цель и яростно топтал его ногами. Он приказал бросить в пруд пистолеты Анны-Клод де Фреваль и сам сломал рапиры, которые служили ей для упражнений. Не оказало ли это все Анне-Клод дурной услуги, подготовив ее необъяснимую выходку? Г-н де Вердло приказал даже запрячь карету, чтобы ехать в Вернонс с целью направить юстицию по следам беглянки, но, конечно, этого не сделал, ибо принадлежал к тем людям, которые действуют только в воображении и никогда не согласовывают своих действий с тем, что они решили. Мало-помалу г-н де Вердло успокоился и даже почувствовал какое-то сожаление об этой маленькой сумасбродке, которая втайне от всех задумала то, что ей удалось выполнить с исключительной ловкостью, и, будучи вполне достойной дочерью г-на де Шомюзи и еще кого-то, бежала в прекрасную лунную ночь искать любви на больших дорогах.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

I

В молчании спящих полей Анна-Клод де Фреваль слышала только то быстрый, то медленный стук копыт своей торопящейся лошади, перед которой неслась по земле лунная тень. Первый раз в жизни находилась она в ночном одиночестве. Приходилось быть внимательной к выбору дороги, ко всем ее извилинам. Это занятие поглощало ее целиком, потому Что она боялась заблудиться. Время от времени различные признаки указывали ей, что она на верном пути. Поэтому на минуту девица де Фреваль переставала вглядываться во все окружающее и погружалась в задумчивость, в которой, казалось, не было устремления к определенной мысли. Иногда она снова приходила в себя, как бы от удивления, что не видит вокруг привычной обстановки. Куда девалось окно, зеркало, в которое смотрелась она со своей кровати в лунные вечера, когда ее томила бессонница? Почему она не слышит, как стучат в дверь ее комнаты толстые пальцы Гоготты? Почему Аркенен не гарцует сейчас рядом с ней? Где же, наконец, сам г-н де Вердло? Лицо добряка на мгновение возникло перед ее глазами. Оно показалось ей сильно уменьшенным, очень смутным и словно отступающим в туман прошлого. За этим призраком следовали и другие: г-жа де Морамбер, г-жа де Грамадэк — и между ними неясный профиль г-на де Шомюзи. Затем все стиралось в ее воображении, и Анна-Клод приходила в себя, чтобы не пропустить поворота тропинки или избежать столкновения с какой-нибудь толстой веткой, которая внезапно задевала ее листьями по лицу или царапала ей руку, словно для того, чтобы предупредить о себе. Долго скакала она таким образом, и лунный диск уже начал клониться к горизонту. Девица де Фреваль достигла опушки леса, который окружал Большой Холм. У нее была надежда достигнуть его прежде, чем луна скроется из глаз. Там она остановится и подождет немного, чтобы продолжать путь при бледном свете зари. Отдых будет полезен лошади, ибо ей понадобится весьма много сил, чтобы доскакать до цели. Поэтому, увидав небольшой ручеек, Анна-Клод напоила лошадь. Она и сама охотно последовала бы ее примеру, так как чувствовала, что у нее пересохло в горле, но удовольствовалась тем, что провела языком по губам. Быстрым и гордым жестом поправила она прядь волос, выбившуюся из-под треуголки, и снова начала пробираться по тропинке, которая тяжелым подъемом вела к вершине холма. Только достигнув вершины, она соскочила на землю. Луна уже почти касалась линии горизонта, и, вместо посеребренной глазури, все казалось покрытым чем-то вроде серого пепла. Воздух был свежий и несколько резкий. Девица де Фреваль привязала свою лошадь, а сама села на тот же самый ствол поваленного дерева, где она отдыхала с Аркененом. Она слышала, как ее лошадь в темноте с хрустом жевала молодые побеги. Этот звук привел ее в возбуждение. Она должна торопиться снова вскочить в седло. Как ей хочется, чтобы поскорее настал день! Чтобы овладеть своим нетерпением, она заставляла себя думать о разных вещах. Что касается этого рва, который отделяет поля от парка Эспиньоль, то она весьма плохо взяла его как барьер и ее лошадь рисковала очутиться в канаве. Как бы ворчал Аркенен, если бы он только присутствовал при этом! Прямо чудо, что ее лошадь не сломала себе ног или шеи. И притом ее, наверное, узнал Куаффар. Без сомнения, он поднял тревогу во всем замке. Но не все ли равно? Они там лишены возможности ее преследовать. Мысль о том, что она могла бы оказаться задержанной, заставила ее крепко сжать губы. И снова увидела она себя маленькой воспитанницей монастыря Вандмон в ту самую минуту, когда она переоделась в платье садовника и когда ее захватили сидящей верхом на монастырской стене. Это воспоминание заставило ее покраснеть от гнева. О, на этот раз все будет иначе! Она не дастся в руки живой. Ее пальцы гордо нащупали под плащом рукоятку кинжала. Ах, почему не может она этим клинком разорвать лежащий на всем сероватый покров, как рвут назойливую ткань? От нетерпения девица де Фреваль закрыла глаза.

Когда она открыла их вновь, ей показалось, что вокруг нее произошла перемена. Туман рассеялся и местами стал почти неощущаемым. Сквозь него ярко вырисовывались все окружающие предметы. Небо покрывалось медленной белизной. Девица де Фреваль почувствовала, как по ее щеке прошло нежное дыхание, быстрое и пугливое, как ласка. Это дыхание заставило ее смутиться и ощутить усталость. Вкрадчивая, таинственная нежность охватила ее сердце. Ей захотелось почувствовать, что ее кто-то держит на руках, что она падает в чьи-то надежные объятия. Это чувство было для нее так ново, что она ощутила себя странным образом удивленной. Еще когда была она ребенком, никто не пытался приласкать ее, облегчить ей одиночество. В ее памяти не сохранилось ничего, кроме деревенской заботливости крестьянки-кормилицы. Ее лба касались только редкие рассеянные поцелуи г-на де Шомюзи или надменные прикосновения холодных губ г-жи де Грамадэк. В Вандмоне всякие нежности между воспитанницами были запрещены. Чего хотел от нее этот легкий, почти влюбленный утренний ветерок? Он заставил понемногу разгореться ее щеки и согрел все ее тело, этот ветерок, который вынудил ее одновременно покраснеть и ослабеть, задрожать от ожидания и желания, ветерок, который был словно приближение невидимого лица, уже известного ей, потому что она видела его два раза, и призрак которого, повелительный и дерзкий, возникал перед нею сто раз, тысячу раз, призрак, к которому она стремилась всем порывом своей юности, неслась всем бешеным галопом своей лошади через леса, через поля, через все на свете.

Рождался день. Девица де Фреваль поднялась и отвязала лошадь. Вскочив в седло, она предоставила уздечке спокойно лежать на лошадиной шее. Лошадь думала, что ее повернут на дорогу в Эспиньоль, и только ждала привычного прикосновения шпоры, которым обыкновенно начинался ее долгий спор со своей всадницей. Но видя, что ей и не думают противоречить, она мгновение оставалась в нерешительности, потом сделала несколько шагов по тропинке, спускающейся с Большого Холма к деревушке Бургвуазин. Вместо того чтобы остановить и повернуть назад, девица де Фреваль потрепала ее по шее. И как бы поняв то, чего от нее хотели, лошадь испустила радостное ржанье и начала довольно быстро спускаться по откосу. Достигнув ровной дороги, она по своей воле перешла на рысь и устремилась по одной из скрещивающихся в этом месте тропинок. Она знала свою дорогу; оставалось только не мешать ей следовать по выбранному пути. Теперь Анна-Клод чувствовала себя в совершенной безопасности. Как все оказалось просто и легко! Какие пустяки! Открыть дверь, перескочить ров, нестись галопом в лунном свете, пересечь поле и лес, а затем просто выпустить из рук поводья. Все исполнимо, когда сильно хочешь; тайные силы приходят тогда на помощь, и вы уже не принадлежите себе, всецело находясь во власти глубоких инстинктов, таящихся в нас самих. А после? Не все ли равно, что после? Смерть. Рано или поздно, все равно придется умереть: в своей ли постели, подобно любому из Морамберов или Грамадэков, подобно тому, как умрет г-н де Вердло, или погибнуть от удара ножом в углу подъезда, как это случилось с г-ном де Шомюзи, или пасть от пули в разгаре боя, в запахе пороха при свете факелов вокруг кареты, запряжка которой встает на дыбы, а стекла разлетаются вдребезги.