Шаляпин в Петербурге-Петрограде

дружеское и одновременно отеческое отношение к начинающему артисту.

Дальский был незаурядным актером. Режиссер В. Э. Мейерхольд высоко

ценил талант трагика и вспоминал его слова: «Не должно быть у актера

совпадения личного настроения с настроением изображаемого лица — это

убивает искусство». Свою коронную роль — Гамлета — Дальский всегда играл

по-разному. «Если был бодр, энергичен — играл Гамлета мечтательным,

нежным. Если был настроен задумчиво-лирически — играл с мужеством и

страстным пылом. Я влюбился в Дальского, — рассказывал Мейерхольд, —

когда заметил у него легкое и сразу прерванное движение руки к кинжалу при

первом обращении к принцу Гамлету короля».

Зная множество секретов актерского мастерства, приемов перевоплощения,

Дальский помогал и Шаляпину овладеть сценическим искусством. Он был

чуток, бескорыстен, но одновременно и требователен. «Их сблизили общие

интересы, — вспоминал впоследствии К). Юрьев в своих «Записках», — оба

одаренные, увлекающиеся. Творческие начала у обоих были очень сильны. На

этой почве возникали всевозможные планы, мечты, горячие споры... Да что

греха таить, — надо сознаться, и кутнуть они оба были не прочь!.. Он

(Шаляпин. — Авт. ) поклонялся Дальскому и, уверовав в его авторитет,

постоянно пользовался его советами, Работая над той или другой ролью,

стараясь совершенствовать те партии, которые он уже неоднократно исполнял,

стремясь с помощью Дальского внести что-то овое, свежее и отступить от

закрепленных, по недоразумению именуемых традициями, форм, не повторяя

того, что делали его предшественники».

Как актер Шаляпин многим был обязан Юрьеву и Дальскому. Они часто

бывали на оперных спектаклях с его участием, а потом обсуждали вместе с

певцом достоинства и недостатки исполнения той или иной партии. «Пел он

прекрасно, но играл, надо прямо сказать, плохо: не владел своей фигурой,

жестом, чувствовалась какая-то связанность, но и в то же время уже ощущались

проблески настоящего творчества», — вспоминал Юрьев.

Однажды Шаляпин пригласил Юрьева на генеральную репетицию оперы Э.

Направника «Дубровский», в которой ему была поручена партия Дубровского-

отца.

— Ну как? — спросил он Юрьева после первого же акта.

— Все бы хорошо, Федя, если бы ты умел справляться с руками, — ответил

Юрьев.

— Да, да, мешают, черт их подери! — огорченно согласился Шаляпин, — не

знаю, куда их деть... Болтаются, понимаешь, без толку, как у картонного паяца,

которого дергают за ниточку. . Видно, никогда с ними не сладишь!

— А вот что, Федя, — посоветовал Юрьев, — постарайся их больше

ощущать, не распускай их так, держи покрепче... А для этого на первых порах

возьми спичку и отломи от нее две маленьких частички — вот так, как я сейчас

это делаю, — и каждую зажми накрепко между большим и средним пальцами.

Так и держи, они не будут заметны публике. Ты сразу почувствуешь свои руки,

они найдут себе место и не будут, как плети, болтаться без толку. Главное, чтобы

не думать, куда их девать. А потом привыкнешь — станешь обходиться без

спичек...

Шаляпин попробовал и даже обрадовался:

— Да-да! Ты прав. Совсем иное ощущение!

Шаляпина привлекал драматический театр. «В мои свободные вечера я

ходил... не в оперу, а в драму. . Началось это с Петербурга... Я с жадностью

высматривал, как ведут свои роли наши превосходные артисты и артистки:

Савина... Варламов... Давыдов...» «Мы так привыкли его видеть в кулисах, что,

когда он не приходил, нам чего-то не хватало», — вспоминал К. А. Варламов.

Шаляпин не просто увлекался спектаклями Александрийского театра и

игрой артистов — он хотел проникнуть в самую суть сценического поведения,

пытался понять, нельзя ли что-нибудь из виденного перенести на оперную

сцену. В театр Шаляпин входил обычно со служебного входа и сразу шел в

артистическую уборную Дальского или Юрьева. Заглядывал он сюда и в

антрактах.

А после окончания спектакля Дальский, Юрьев и Шаляпин нередко

заходили «на огонек» к Зое Яковлевой, их большой приятельнице. Она жила

совсем рядом с театром, на Фонтанке у Чернышева моста (ныне мост

Ломоносова). В ее доме все было просто, без чинности.

Зоя Юлиановна Яковлева пользовалась известностью в петербургских

литературных и артистических кругах как прекрасная исполнительница

комических ролей (вероятнее всего, в любительских спектаклях. — Авт. ), а

позднее как писательница. Ее рассказы можно было встретить на страницах

петербургских газет, в журнале «Нива». Две ее пьесы ставились на сцене

Александрийского театра. В 1900-х годах в театре «Комедия» шла ее пьеса «Под

крылом его светлости», «открывшая романтическую страничку из жизни

Потемкина», как писал рецензент «Обозрения театров». Впрочем, ярко

выраженного литературного Дарования у Зои Яковлевой не было, но талантом

доброты, радушия и гостеприимства она была одарена щедро — за это ее и

любили.

В доме Зои Яковлевой было электрическое освещение — в ту пору большая

редкость. Лампочка без абажура свисала с потолка в центре комнаты. Яркий,

необычный свет, чай с бутербродами, веселое общество привлекали гостей. Во

всей обстановке дома, в самой хозяйке, как отмечал Юрьев, было «что-то

архиспецифическое, петербургское».

Гости Яковлевой жили тоже неподалеку: Шаляпин и Дальский — на

Пушкинской улине, Юрьев — на Ямской (ныне улица Достоевского). Маленькая

квартирка, в которой жил Ю. М. Юцьев (Юрчик, как его называл Шаляпин),