Шаман больше неверен тебе

…Порывы разыгравшейся бури яростно трясли и раскачивали стены моего жилища, деревянные жерди жалобно скрипели. Ветер завывал, нагонял тоску. Всему в этом мире приходит конец, и, сдается мне, даже ветер не избегнет этой участи и когда-то окажется тем, что также будет изничтожено, хоть и в последнюю очередь. Но прежде первыми падем мы, люди.

***

Бабка Палашка явилась как всегда некстати.

– Шаман!? Шаман, ты здесь?

Старуха была подслеповата на оба глаза. Она пришла ближе к полудню и занесла с собой волну промозглого воздуха и ударивший в нос запах пота. Не церемонясь, бросила на пол звериные тушки. На одной и на другой серой заячьей шкурке зияли пороховые раны, а вот белка, похоже, угодила в петлю – целехонькая, лишь вокруг шеи придавлено.

– Здесь, конечно, где же тебе еще быть, – не дождавшись ответа, буркнула она себе под нос, с любопытством осматриваясь по сторонам.

В этот час важнее любой беседы покой и тишина, потому как вот-вот начнется ритуал.

Но старуха, явно не собиравшаяся уходить без разговора с хозяином, неодобрительно фыркала, ворчала и все топталась на месте, не желая покидать чум. Глупая Палашка не понимала, что чужие глаза, даже подслеповатые, могут все испортить.

Терпению пришел конец.

– Чего тебе?

– Чего-чего… Подношения принесла. Но тебя они мало волнуют, шаман, я знаю… Ты мою внучку не видел?

– Видел поутру.

Старуха недовольно хмыкнула и огрызнулась:

– И по ночи, видимо, тоже видел.

– Нет. Но, даже если и так, что с того?

– Проклятый… – злобно прошипела она. – Матра ушла в лес да так и не вернулась.

Значит, не шутила. Упрямая. Весь род их такой настырный!

Внезапно в ушах зазвучал шепот целого хора голосов из Нижнего мира, а вычленить из этой мешанины единственно нужный – сложная задача.

– Уходи, Палашка, ты мешаешь! – замахал я руками, указывая на выход. – Мне нужно слушать голос Бога, а он не любит повторяться, когда шаман не в состоянии его расслышать. Матру я отыщу позже, обещаю тебе.

Старуха окинула меня исподлобья уничтожающим взглядом и неохотно вышла. Снаружи до меня донесся плевок и тихие ругательства, которые не прекращались, пока она не удалилась на дюжину шагов от обители.

Аа?инг ноон, проклятая старуха, все-таки отвлекла!

Но ничего, ничего… Придется только принять дополнительные меры. Немногим большее усилие и боль послужат верным подспорьем. На ярко тлеющих красных углях закипал в чашке отвар, я ухватил его голой рукой и принялся жадно глотать. Густое варево основательно обожгло глотку. Желудок недовольно сжался, принимая горячее содержимое, а на руке от раскаленного металла запылала, заныла кожа.

Это хорошо. Боль, если она в нужное время и в нужном месте, помогает слышать. Бог чтит подобную решимость.

На лбу проступил холодный пот.

Паника, беспричинная и неистовая, взяла свое.

О, как же не вовремя ты явилась, Палашка! Внесла смуту и разлад в душу, и теперь никак не получается выкинуть назойливо зудящие мысли о Матре и ее нелепом сне.

Я пошел на крайнюю меру – замкнул себя внутри круга подле кострища. Это опасно. За чертой тонкий мир полностью завладевает тобой, и ты словно в центре бури посреди океана на худой лодке. Однако риск помогает обострению восприятия – так лучше слышно.

Сработало, голоса стали более четкими.

Боль в глотке исчезла бесследно, будто и не появлялась вовсе – то был знак, что пхит’мэ, отвар, набрал силу. Конечно, он не излечил меня, но многое от человеческого естества остается здесь, в мире яви, тогда как ты отправляешься в путь.

Сейчас, глядя на обстановку собственного чума изнутри круга, я уже не узнавал ни своего ложа, ни привычной кухонной утвари – все претерпело изменения, обратилось в тень, обступавшую меня со всех сторон. Из этой черноты вышли люди, которых я, выполняя свою работу, поторопил спуститься в Нижний мир. О, я видел, как меня окружают сотни ликов, но не страшился их, потому что знал: они существуют лишь в моем воображении, в настоящий момент вывернутом наизнанку.

Ритуалов существует великое множество.

Установить связь с Владыкой – самый сложный из всех.

Но, когда ты слышишь свое имя и то, как его произносит Владыка, все как впервые. Словно никогда до этого сотни лет и не был шаманом.

– Самсай-ойка…

Алые языки пламени над углями, подчиняясь воле хозяина Нижнего мира, непостижимым образом складываются в его божественный лик: проступают резко очерченные скулы, вместо завихрений появляются глаза. Отблески из темноты зрачков пугающе зачаровывают, и черная пропасть бездны зияет там, где у обычного человека должен находиться рот.

Конец ознакомительного фрагмента.