Шаман-гора
Шрифт:
Глава 7
Амур — река широкая
Вот уже целую неделю наш плот раскачивает угрюмая амурская волна. Сплав растянулся на многие километры. Хоть смотри вверх по Амуру, хоть вниз — вся река покрыта плотами и баржами. Мелей и вправду стало поменьше, но не настолько, чтобы можно было расслабиться. Остановки в связи с непредвиденными обстоятельствами по-прежнему случались, но наши со Стёпкой плоты Бог пока миловал. Пользуясь лодкой, плаваем друг к другу в гости. И нам веселей, и время быстрее бежит. Вот и сейчас Стёпка прибыл на наш плот с дружеским визитом, и мы лежим на нагретых солнцем досках верхнего настила.
Я
И ландшафт и природа разительным образом отличаются друг от друга. Здесь преобладают равнины и низменности, а у нас берега в основном покрывают горы да сопки, и тайга наша выглядит суровей и могучей.
На третий день после начала амурской эпопеи наш флот проплывал мимо Албазинского острога. В наше время слово «острог» ассоциируется со словами «темница», «тюрьма», в общем места лишения свободы. В семнадцатом веке это слово означало «крепость», или пограничный рубеж обороны.
Степан сообщил мне очень интересные исторические данные об этом остроге. В отличие от нас, сто с лишним лет назад люди помнили о своих корнях и знали историю своего рода и отечества.
Сибирь, Забайкалье и Дальний Восток в своё время были землей, к которой стремились свободолюбивые русские люди.
Своеобразная Америка для людей, алчущих свободы духа и богатств материальных. Ермак в 1581 году, разгромив Сибирское ханство, прорубил своим боевым топором путь к дальнейшему освоению неведомых земель. И в эту брешь хлынули торговые и любознательные люди — русские Колумбы, как принято их называть. В середине семнадцатого века ссыльный поляк Никифор Черниговский вместе со своей братией двинулись к берегам суровой реки. Расположились в Албазинском городище, основанном Ерофеем Хабаровым как крепость, стали собирать ясак для государевой казны с аборигенов. Отряд Никифора выстроил слободу, занялись хлебопашеством. Степан рассказывал: «И стал этот острог как кость в горле для маньчжуров с противоположного берега. Не единожды подступались они к крепости с желанием уничтожить русский дух на берегах Амура. Но Албазинский острог, словно птица феникс, был сожжён и вновь поднялся из пепла. В 1686 году прислал тогдашний воевода Сибири Иван Власов семьсот служилых людей для восстановления и обороны крепости на берегах Амура. И вновь обложили острог маньчжурские полчища. Пять месяцев длилось Албазинское сидение, от семи сотен казаков в живых осталось лишь сто пятьдесят человек, но и врагов полегло немало. Лишь мир, заключённый в Нерчинске, спас казаков от полного уничтожения. Двести лет прошло, а казаки до сих пор чтят подвиг своих прадедов[6]».
Я думаю, что и нам бы не грех вспомнить кровь, пролитую нашими прадедами во славу отечества. Не ту кровь, времён Гражданской войны, когда брат резал брата, а сын — отца. А ту кровь, которую пролили русские солдаты, освобождая другие народы от рабства и расширяя границы государства Российского.
— Ну, ты, Стёпка, даёшь! По истории родного края шпаришь как по писаному, — польстил я парню. — Неужели про все местные события знаешь?
— Про всё не всё, а вот про историю своего рода знаю немало, — ответил он гордо.
— И чем же у тебя родова такая примечательная? Неужто боярских кровей кто подмесил? — хитро поинтересовался Болдырев.
— Ну, насчёт боярских кровей имеются некоторые сумления, а вот персиянских есть трошки, — Стёпка гордо расправил плечи.
— Эвона как? — удивлённо присвистнул Ефим. — Ну и как же ты эвто сподобился?
— А эвонного деда мерин с персиянской кобылой амуры крутили, — пошутил Зимин Филипп.
— Ну вот, дядька Филипп, вам бы всё шутить. А ведь вопрос-то сурьёзный, об роде-племени моих родителев.
— Ты не серчай на Филиппа, Степан. Рассейскому человеку не пошутить всё равно что одной меркой водки душу попытаться утолить, — успокоил Степана Ефим.
— То верно Ефим изрёк, — заулыбались довольные мужики. — Сказывай ужо,
Стёпушко. Дозволь насладиться слухом об истории твоего семейства. Всё обчество просит.Степан разгладил усы и произнёс:
— Ну, раз обчество просит, тогда слухайте: «Кровь моя на Сибири не просто так объявилась. Корни наши произрастают аж от самого Ивана Кольцо. Осужден он был царём-батюшкой Иваном Васильевичем Грозным на смерть. Но спас его Бог от погибели лютой. Пристал Иван к вольному гулящему люду — казакам. Через свою храбрость и воинское умение не последним атаманом он стал у казаков. Так случилось, что свела его путь-дорожка с другим казачьим атаманом. Атаман тот был дюже знаменит своей доблестью и разумением. Ермаком Тимофеевым прозывался тот казачий атаман».
— Эко хватил, — перебил рассказ казака Болдырев Яшка, — ужо не в того ты Ермака метишь, что Сибирь воевал?
— В того самого, Яшенька, в того самого, — невозмутимо подтвердил Степан свои слова, сворачивая самокрутку.
Сидящие вокруг мужики резко зашикали на молодого парня:
— Ты пошто эвто, сопля, в мужчинский разговор вяжесси? Нишкни!
— А ты где эвто должон быть, Яков? А ну марш на правило, — прекратил разговоры Ефим.
Яшка уже и не рад тому, что дёрнул же его чёрт за язык, и, огорчённо сопя, побрёл к кормовому правилу. А Степан меж тем продолжал:
— Так вот, значит, братцы, раз дюже неверующие удалились, можно чего и сбрехать. Как обчество будет на это глядеть?
— Да чего уж тамотка, Степан Северьянович. Дитёнок он и есть дитёнок. Его только к бабской сиське подпущать и можно.
— Да, такого токмо подпусти, — заржали мужики, — всех обрюхатит.
— Вы щё, мужики? Я же в умственном понимании эвтого слова, — вконец запутался Ефим и махнул рукой.
— Давай, Северьяныч, глаголь далее. А не то эвтих жеребцов хлебом не корми, дай токмо непотребное обсмеять, — утихомирил всех Зимин.
Степан, всё ещё улыбаясь, продолжил: «Так вот, свела судьбинушка Ивана Кольцо да Ермака Тимофеева. Были с ними и прочие славные атаманы — Никита Пан, Матвей Мещеряк, Яков Михайлов. Прослышали про тех атаманов богатые предприниматели и купцы Строгановы. Знатно торговали они на Сибири, но постоянно беспокоил их татарский разбойный люд хана сибирского Кучума. Сговорились Строгановы с казачьими атаманами, во главе с Ермаком, о помощи. Более пяти сотен привели с собой с берегов Волги и Дона атаманы. И вот тут-то и пошла потеха. Отряды в несколько десятков казаков оборачивали в бегство тысячные войска татар. От души повеселились наши деды, ужо отлились татарве слёзы Батыевских нашествий. Много жёнок хакасских понесли от казачьего племени. А мой пращур Иван Кольцо взял в бою на саблю персиянскую принцессу. У самого Кучума она в плотских услужениях состояла. Ну и случилась меж ними любовь. Вот с тех пор и пошёл род наш».
— Выходит, не брехал ты, Степан, про княжну персиянскую?
— Брешет соседской кумы кобель. А нам это не за надобностью, — сплюнул за борт Степан.
— А как же далее всё происходило?
— А что далее? Поубивали, паря, всех татары да местные хакасы. Где обманом, где подлостью…
— Стало быть, и пращура твово сия чаша не минула? А ты бы поведал, как эвто случилось. Всё одно время коротать.
— Я вам поведаю, мужики. Как на берег на ночлег встанем, так и покумекаем. А покамест на свой плот мне надобно. Случай мой ноне на правило становиться, — ответил Степан и ловко прыгнул в привязанную к плоту лодчонку.
До ночлега оставалось не так уж и долго. Отцы-командиры уже стали высматривать удобное место для остановки каравана.
Я стоял на переднем правиле, с удовольствием подставив распахнутую рубаху свежему ветерку. Весь сплав обычно держался недалеко от нашего берега. Это во избежание ненужных и случайных эксцессов с маньчжурами. Хоть два года назад и был подписан Айгунский договор[7], но сами знаете — тайга закон, медведь хозяин. Случается плыть и китайской стороной — отмели и косы делают своё дело. Тогда приходится быть предельно внимательным и оружие держать наготове.