Шаманское проклятие

– Женечка, куда ты смотришь? Ты меня слушаешь? Надень панамочку, иначе у тебя будет солнечный удар!

Аня фыркнула. Это же надо – «панамочку»!

И, кажется, только успела отвернуться от окна, как хлопнула дверь и этот, длинноволосый, уже подскочил к ее столику.

– У вас свободно?

Смешно. Во всем кафе был занят только один столик – ее.

– Пожалуйста, – церемонно кивнула Аня, но не сдержала улыбки.

– Мороженого, фруктов каких-нибудь, ну, и шампанского, – бросил он подошедшей официантке.

– Фруктов никаких нет. И шампанского нет. Бар работает с шести часов, – с удовольствием сообщила та.

– Вот это да! Тогда я вас больше не задерживаю.

Официантка пожала плечами и ушла.

– Что ж, думаю, благодаря моей матушке, вы уже знаете, как меня кликают. Женечка – значит Евгений. А ваше имя я могу узнать?

– Анна.

– Прекрасное имя. Знаете, Анна, я хотел угостить вас шампанским. Но…

– Не беда. Выпьем минеральной воды.

– А знаете, у меня в каюте есть шампанское. Хотите, поднимемся на борт, заодно покажу вам теплоход? В салоне такие забавные картины.

Анечка поднялась, стараясь не спешить.

…В роскошной каюте первого класса («первый класс «А», как в школе», – сообщил Евгений) было очень жарко, шампанское тоже нагрелось, и добрая половина пролилась – неудержимой струей белой пены. Влага попала Анечке на блузку, она смеялась, поправляя, отлепляя щепотками влажную ткань, а у Евгения вдруг потемнело лицо, он шагнул, рванул ее к себе и поцеловал в смеющийся рот так, что зубы больно стукнули о зубы. Он опрокинул ее на диван, навалился, смял, и она заметила, что на потолке каюты качаются, трепещут солнечные зайчики.

А забавных-то картин в салоне она так и не увидела.

Глава 7

– Анна Алексеевна знает, где растут молодильные яблочки, – поговаривал оператор Валера, сам сморщенный, как полусъедобный гриб строчок. Валера был давним и безответным поклонником Анны и почти столь же давно привык посмеиваться над собственным чувством. – Среди молоденьких таких не найти. Ну, куколка, вылитая куколка!

Быть может, дело в том, что работа стала для нее настоящим счастьем? Тщательно обдумывать наряд и макияж, почти каждый день доверять свою голову сноровистым рукам парикмахера, репетировать перед зеркалом корректную, но и ослепительную улыбку, чтобы блеснуть ею в эфире… А эта щекотная радость, когда тебя узнают на улице, – от нее хочется прыгать, визжать, бить в ладоши, Анна за столько лет так и не привыкла к ней!

Когда женщина так счастлива – ей суждено на долгие годы оставаться легкой, молодой и привлекательной. Вот уж, в самом деле, жизнь удалась! Она живет в светлой, просторной квартире, и не успевает чего-то захотеть, как все сбывается! Заботливый и внимательный муж, мудрая мать (завидное здоровье для ее возраста, тьфу-тьфу-тьфу) и чудесный сын, похожий на маленького принца с далекой планеты. Беды и горести не имеют к Анне никакого отношения. Дурное случается только с дурными людьми. Трагедии бывают у людей невоспитанных. Например, измены. Как можно допустить себя до такого? Вот, предположим, на нее, Анну, обращают внимание мужчины. И немудрено. Она недурна, следит за собой, а с тех пор, как села за руль, вообще стала очень интересна! Правда, муж немного дулся, когда она заявила о своем желании непременно водить автомобиль, по его мнению, это не женское дело, ну да это пустяки! В какой семье не бывает время от времени небольших разногласий? Вероятно, Вадим просто за нее беспокоится. Так вот – она же остается верной женой, хорошей матерью, хранительницей домашнего очага.

Тут Анна немного кривила душой. Домашний очаг, хранимый небрежной рукой, то еле тлел, то угрожающе вспыхивал.

– Не делайте из еды культа! – весело приговаривала она, когда супруг начинал выражать свое отвращение к бутербродам, пельменям да к пирожным – из кулинарии на углу.

Из стирки и уборки она тоже не делала культа. Постельное белье кое-как загружала в машинку – та и стирала, и полоскала, и отжимала, и сушила, только песенки не пела. Гладить Анна давно отказалась наотрез – еще чего не хватало, целыми днями торчать у доски! Да и потом, она читала где-то, что спать на неглаженом белье полезнее для здоровья!

– Пыль тоже полезна для здоровья? – негромко спрашивала Римма свою дочку.

– Мам, мне некогда. И к тому же я испорчу маникюр, а у меня…

– Знаю, знаю, эфир. Ладно, сама протру.

– Мам, а почему ты никогда пирогов не печешь? – спросил как-то за ужином Сережа.

Анна посмотрела на сына, как будто в первый раз его увидела. Как время-то бежит! Он уже в одиннадцатом классе, давно прекратились нескончаемые детские хвори. Мальчик вытянулся, раздался в плечах. Он по-прежнему занимается танцами – уже не только классическими, но и спортивными. «Только танец живота я пока не освоил», – шутит он порой. Сережка второй год танцует в шоу-балете «Антре», на их представления ходит много людей, а кое-кто из его старших товарищей по шоу уже сделал неплохую карьеру в столицах.

Танцы облегчили ему пору полового созревания, решили проблему общения, он нравится девочкам. Кожа лица не по-мальчишески чистая, кудри падают на лоб. Шоколадные глаза смотрят вопрошающе, на красиво очерченных губах невинная улыбка… И вот вдруг – такой неуместный, неудобный, дурацкий вопрос.

– Вот у Гошки все время пироги. С капустой, или с мясом, или с вареньем. А у Маринки мама торт «Наполеон» печет, и Марина ей помогает крем сбивать.

– Сын, у Марины мама не работает, она всегда дома, и у нее есть время…

Анна сказала это и бросила косой взгляд на мужа. От него можно было бы ожидать слов: «Тебя тоже никто не заставляет работать, я вполне могу сам обеспечить семью. Сиди дома, стряпай пироги!» Она частенько такое слышала, но только с глазу на глаз. Сейчас Вадим жевал и с отсутствующим видом смотрел сквозь стену.

– А у Гошки работает, – дернул плечом Сережа. – И…

– Вот вырастешь, женишься на Мариночке, и будет она тебе и пироги, и торты печь, – спокойно сказала Анна, но в ее голосе уже зазвучали металлические нотки, и Сережа осекся, приналег на свою котлету – обугленный на сковородке полуфабрикат из картонной коробочки. Пора было сворачивать разговор или сводить его к шутке. И то, и другое он умел делать блестяще – поневоле научишься, если живешь в такой семье, как эта.

– На Мариночке я не женюсь, – серьезно сообщил сын, как бы поверяя членам семьи свою давнюю мысль. – У нее нос какой-то кривой. И вообще – мы с ней просто друзья. К сожалению, ее мамаша этого не понимает. Потому и прикармливает меня пирогами.

Фокус не прошел – мать отчего-то нахмурилась еще больше.

– Марина – умная и милая девочка. И ее семья – очень достойные люди. Лучшей родни…

– Да-да, конечно… – пробормотал мальчик. – Спасибо, я сыт. Мам, можно, я пойду к себе?

– Иди.

– Что это ты завелась? – нарушила молчание Римма. – Я тебе, Анна, от души рекомендую попить что-нибудь успокоительное. Валерьяну, например, пустырничек. И, бога ради, к чему эти разговоры о родне? Мы в каком веке живем? Мальчик сам выберет себе подругу, когда придет время. Сейчас-то еще, мне кажется, рановато.

Быть может, мама дурнушки Мариночки в самом деле лелеяла какие-то матримониальные планы в отношении партнера дочери по бальным танцам, да и сама Марина льнула к Сереже простодушно и откровенно. В теплый, солнечный день бабьего лета класс собрался на прогулку в городской парк. Планировалось повертеться на каруселях, поплавать на лодочках по небольшому озерцу, посидеть в кафе, быть может, тайком угоститься и кое-чем покрепче кока-колы. Как только вошли в ворота – Марина сразу уцепила Сережу под ручку и, переступив, зашагала с ним в ногу. Рука у нее, как всегда, была влажная, держалась она слишком цепко, чтобы это казалось приятным.