Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона

— Неужели я никогда больше тебя не увижу? — спросил отец надтреснутым голосом.

— Нет, Вана Цзюня ты больше не увидишь. Ты услышишь о своем сыне Лоа Вэй Фэне.

Отец внимательно посмотрел на сына, и в его глазах внезапно вспыхнула радость.

— Ты взял его имя? Ты взял имя Первого убийцы?

— Да, отец. Так подобает поступить человеку, которому предстоит возродить древнюю Гильдию убийц.

* * *

Ли Тянь, не глядя в небо, где распускались разноцветные шапки фейерверков, сосредоточился на своем творении. Он аккуратно запечатал картонную трубу четырех футов длиной, закрепил ее на бамбуковом шесте в шесть футов, а затем воткнул шест глубоко в землю. В нижнюю часть трубы он засыпал две части смеси селитры, серы и толченого угля.

— Это позволит достичь нужной высоты, — пробормотал мастер фейерверков.

Наконец он вставил в трубу картонную перегородку, через отверстие в которой пропустил запальный шнур длиной в два фута и приклеил его к боковой стороне трубы, намазав ее загустевшим яичным желтком.

Глава третья ШАНХАЙ. ГОРОД-У-ИЗЛУЧИНЫ-РЕКИ 31 декабря 1889 года

Сайлас продолжал идти по своему Шанхаю, шестому по размеру порту мира. Его вели то и дело вспыхивавшие над головой разрывы фейерверка и особый ритм этого города. Они протащили его мимо роскошных ночных заведений, мимо эксклюзивного четырехэтажного клуба «Шанхай», где мужчины сейчас наперебой пытались произвести впечатление на женщин, ящиками покупая дорогое шампанское. Мимо ипподрома, где погиб его брат, мимо сказочных магазинов улицы Кипящего ключа, которую многие называли теперь Нанкинской. Мимо знаменитых на весь мир баров для гомосексуалистов, мимо двадцати по-петушиному гордых зданий европейцев, выстроившихся вдоль Бунда. Мимо широких улиц, перпендикулярно упирающихся в Бунд и названных именами великих китайских городов, и тех, что шли параллельно Бунду и носили имена китайских провинций. Мимо борделей, где клиентов обслуживали только мальчики, или только девочки, или… кто угодно, мимо бесчисленных курилен опия. Он миновал улицу Доброй пищи, где прямо под открытым небом еду подавали всю ночь. Шел по улицам, где сновали рикши, ехали двуколки, экипажи и телеги, запряженные низкорослыми монгольскими лошадками. Тут, на скользких причалах, проворные кули грузили и разгружали товары, и даже в эту ночь метались биржевые брокеры, размахивая последними сводками о ценах на шелк и хлопок в Лондоне и Нью-Йорке. Тут слуги, одетые в шелка, тащили в элегантных носилках военачальников, называемых дуцзюнь, и изредка можно было встретить европейца в карете или легком экипаже. Тут прилавки универсамов были заставлены самыми изысканными напитками и завалены деликатесами от крупнейших мировых производителей. Тут можно было купить хоть джемы и печенье от «Фортнум и Мейсон», хоть минеральную воду от «Кросс и Блеквелл».

Он прошел мимо элегантного дома в стиле эпохи Тюдоров, спрятавшегося глубоко во Французской концессии, и услышал звуки оркестра, исполнявшего легкую танцевальную музыку. Можно было не сомневаться: на Мисси трудится целый легион слуг, поваров, мальчиков на побегушках, прачек, официантов, садовников и грузчиков, и все для того, чтобы устраиваемые ею балы проходили без сучка и задоринки. На улице Бэйцзин Лу Сайлас прошел мимо скромной вывески конторы невероятно богатого компрадора и вспомнил замешательство и негодование коммодора [1] Перри по поводу финансовых успехов «этих синерубашечных Слэнтов». На улице Цзюйлу Лу он увидел главный офис Американского евангелистского общества. Ходили слухи, что в Шанхае последователей евангелистской церкви больше, чем где-либо в мире.

1

Коммодор — в некоторых иностранных флотах — командир соединения кораблей, не имеющий адмиральского звания. (Прим. ред.)

«Вот только они почему-то не пытаются прекратить разврат и непотребство, процветающие в наших современных Содоме и Гоморре», — подумалось Сайласу.

Под песню уличного музыканта и взрывы фейерверка Шанхай увел его от ярких огней. Свернув на улицу Хуэйлэ Ли, он увидел торговца пирожными с персиковым сиропом. Сайласа привлекла его песня: «Уя ули куанья, лия лигаотан я!» — «Дедушка угощается моим персиковым сиропом». Он купил немного сладкого лакомства, которое так любил в детстве. Когда он смаковал тающее во рту яство, на улице показалась изможденная крестьянка. На плече она несла шест с двумя подвешенными к нему ротанговыми корзинами. В каждой из них сидело по ребенку. Одетые в рубище дети молча смотрели круглыми от страха глазами. Позади нее Сайлас заметил уличного торговца. Он заказал тому жареные бобы, и китаец умело приготовил их. Сначала мешал бобы в кипящем масле до тех пор, пока они не стали золотисто-коричневыми. Потом выложил кушанье на две чистые соломенные салфетки. Расплатившись с китайцем, Сайлас отнес бобы женщине с двумя ребятишками и сказал:

— Осторожнее, они горячие. Как бы дети не обожгли себе язычок.

Крестьянка пробормотала слова благодарности на каком-то непонятном языке, который не сумел распознать даже такой полиглот, как Сайлас Хордун. Размышляя о том, что это мог быть за диалект, он пошел дальше. Город вновь закружил его и вывел в один из бидонвилей [2] , потом провел через южные ворота Старого города и дальше — по Фан Бан Лу. Перед каждой дверью дожидалось рассвета круглое, выкрашенное красной краской ведро с нечистотами. На рассвете должны были прийти золотари — представители самой презренной, но самой высокооплачиваемой профессии в Шанхае.

2

Бидонвиль — жилище бедняков в странах Азии, Африки и Латинской Америки. (Прим. ред.)

Приближалась полночь. В небе продолжали взрываться фейерверки, и улицы Шанхая были заполнены людьми всех цветов кожи — желтого, красного, белого, черного, коричневого. Сайлас стоял неподвижно и наблюдал. Люди, люди, люди… Кругом люди. Его люди. Люди, населявшие город, которого — он точно знал — не было бы, если бы не упрямое стремление его отца «делать дьяволову работу».

— Это даст нам желаемую отсрочку, — пробормотал Ли Тянь, вставляя в трубу восемь маленьких бамбуковых лестниц, каждая из которых имела восемь ступенек. Потом он взялся за восемь звездочек, которые изготовил, обваляв центральный камень во взрывчатой смеси, затем — в железных опилках, потом — еще раз во взрывчатой смеси и снова в железных опилках. Звездочки, которые должны были сработать по принципу бенгальских огней, представляли собой идеально круглые шарики двух дюймов в диаметре. Первую из звездочек он аккуратно поместил на первую ступеньку первой миниатюрной лестницы, вторую — на вторую ступеньку второй лестницы и так далее, пока на каждой из лестниц не оказалось по звездочке. Он расположил лестницы с величайшей аккуратностью, на одинаковом расстоянии друг от друга. Затем насыпал в пустое пространство между ними взрывчатую смесь. Когда оно было заполнено наполовину, он вставил в трубу второй картонный диск, а в него — еще один запальный шнур.

Глава четвертая БАНДИТ ТУ 31 декабря 1889 года

За предновогодней суматохой в Шанхае наблюдал еще один человек, Ту Юэсэнь, китаец с ушами необычайно большого размера. Когда фейерверки осветили ночное небо уходящего десятилетия, он достал кинжал и мысленно повторил обещание, которое дал умирающей бабушке. Он размышлял о том, как лучше наказать фань куэй. Больнее всего их можно было задеть с помощью денег, а самые большие деньги в Шанхае крутились на рынке торговли опием.

Он стоял и крутил в руке нож, когда из ресторана «Старый Шанхай» вышел его человек и доложил, что главарь клана тонгов из «Праведной руки», Хозяин Гор, набивает брюхо лапшой в заднем помещении старой харчевни.

Тонги, входившие в «Праведную руку», когда-то были подпольным антиманьчжурским движением, а теперь превратились в заурядную преступную банду, которая контролировала небольшой, но постепенно расширяющийся сектор опиумного рынка — единственный, где хозяйничали китайцы. Ту Юэсэнь намеревался захватить этот сектор, а затем использовать его в качестве плацдарма для решающей атаки на главных торговцев фань куэй.

Из переулка выбежали несколько рядовых воинов-тонгов и кинулись к широкой лестнице, что вела к главному входу ресторана «Старый Шанхай». Ту приготовился. Он знал: пришло время перемен. Он нюхом чуял их. Возможно, кто-то другой в подобной ситуации ощутил бы дрожь возбуждения, мурашки, бегущие по спине, или холодок в груди, но только не он. Ту просто отступил в переулок и дал своим людям сигнал быть наготове.

Лазутчики Ту скрылись в дверях ресторана, а следом вперед вышел его главный телохранитель в сопровождении десяти старшин Красных Шестов. Старшины быстро очистили ступени лестницы от китайских парочек и семей, ожидавших очереди войти в популярный ресторан, заняли позицию по обе стороны от лестницы и стали обшаривать глазами близлежащие дома и выходы из переулков. Вскоре к ним присоединились рядовые воины.

«Их главный, Хозяин Гор, выйдет первым, и весь план пойдет насмарку», — думал Ту.

Но он ошибался. Из ресторана вышел Мастер Благовоний, высокий и худой человек, отвечавший за тайные ритуалы и церемонии клана тонгов, и громко рыгнул — один, а затем и второй раз. Это был условный сигнал.

«Значит, они решили отправиться к шлюхам, — улыбнувшись, подумал Ту Юэсэнь. — Отлично!»

— Следуйте за ними, — повернувшись к своим людям, прошептал Ту.

— Следовать за ними невозможно, поскольку мы находимся впереди них, — сказал один из старшин.

— Возможно, если вы знаете, куда они направляются.

— А мы это знаем? — спросил дотошный старшина.

— Вы не знаете, — ответил Ту, подумав, что смерть этого человека доставит ему истинное удовольствие. — Я знаю. Они идут к Цзян.

Немедленно во Французскую концессию был отправлен гонец с приказом поднять по тревоге уже находившихся там людей Ту. Настало время привести в действие план, который они в течение двух месяцев разрабатывали в родных трущобах.

Через несколько мгновений из ресторана вышел главарь тонгов. По пятам за ним шел его главный лизоблюд и доносчик, известный под кличкой Белое Бумажное Опахало. Он раскрыл золотой портсигар и предложил пузатому хозяину «Заклинателя змей». Сигарета почти исчезла между жирными щеками толстяка.