Шанхай. Любовь подонка

Близорукость не помешала: узнал ее сразу, издалека еще.

Помахал. Увидела, кивнула. Что-то сказала двум представительным мужикам в серых костюмах, что шли рядом с нею. Прибавила шагу.

Я показал, куда идти. Огибая встречавших, ринулся к выходу.

Не верил своим глазам: этого быть не может, но вот оно — Инка в Шанхае!

Подошла, глядя неотрывно. Замерла в шаге, сжимая ручку модного чемоданчика на колесиках.

Надо было что-то делать, хотя бы — говорить, но я был в ступоре.

Сделал непонятное суетливое движение руками, подался корпусом вперед, ткнулся губами в щеку.

Она оглянулась на мужиков, корректно стоявших к нам спиной.

— Ну, здравствуй… Это я.

Голос, от которого заныло, задрожало, завибрировало все внутри.

Легко — так осенняя паутина касается лица — дотронулась пересохшими губами до моей щеки.

— Здравствуй…

Неловко стояли друг перед другом.

В голове завертелась, как обычно, всякая глупость, от дурацкого «как долетела» до жалкой попытки пошутить — «у нас прямо, как у Высоцкого…»

К ее спутникам подошли важного вида китайцы, тоже в костюмах.

— Ну, скажи мне что-нибудь…

Улыбнулась, знакомо прищурив глаза.

— Видишь, нас встречают, сейчас в отель повезут. Еще не знаем, что на сегодня…

Произнес, помертвев от собственной тупости:

— Как долетела?

— Спасибо, нормально.

Кивнула насмешливо.

— Может, что-нибудь еще скажешь? Что рад видеть, например.

— Ну… Да. Черт… Конечно. Очень.

Убью себя, дурака, убью нахрен… Косноязычный мудак…

— Инн, прости, я просто до сих пор не верю, что это — ты.

— Ну, я же ведь сказала: это — я.

— Вижу.

Одновременно рассмеялись. Полегчало.

— Ну, все, меня ждут.

— Конечно, иди.

— Ты знаешь адрес?

— Да, ты ж писала. Мой номер не потеряла? Позвони сразу, как освободишься. Я приеду.

Снова сухой и быстрый поцелуй.

— Сразу.

— Буду ждать.

Заторопилась к коллегам.

Проводил ее взглядом.

Заставил себя сойти с места.

Бесцельно прошелся вдоль череды встречающих.

Обратно в город решил не спешить.

Выпил еще пару пива в кафе. Пробовал почитать забытую кем-то в кресле газету на английском, но едва одолел пару абзацев из длинной финансовой статьи. Фотографии спорткаров и жокеев на лошадях тоже не увлекли.

Радостный холодок ожидания, поначалу заняв привычное место под сердцем, теперь истончался, таял, терялся, подавляемый столпотворением мыслей в ошалевшей голове. Разум призывал вернуться в реальный мир, где давно нет никакой Инки, требовал этого — властно, настойчиво и в то же время беспомощно: так сосед-алкоголик пытается выудить из нового жильца в коммуналке пару сотен «до завтра».

Мысли, как всегда, когда про жизнь и про Инку, были хаотичны, непослушны, нелепы. Теснились, толкались, кричали в голос, напирали все разом, точно бегущие к лифту китайцы. Терялись, разбредались и притихали удрученно.

Я к этому давно привык. Собственный ум мне часто напоминает заплутавшего в новостройках пьяного человека, когда тот в вялом недоумении шатается по дворам, пытаясь отыскать выход к проспекту, к метро, наивно полагая, что уж там-то все станет понятно и просто, и еще не догадывается, что возле песочницы он упадет и уснет, вздохнув и обмочившись… А если и доберется до метро, то непременно сядет в неправильный поезд и проснется на конечной — в другой стороне от дома, под бездушный и твердый тычок милицейской дубинки…

Сердцем жить — интереснее.

Только бы оно не болело так часто.

Вышел из терминала в теплый, пропахший пылью и бензином шанхайский полдень. Ветер мел по асфальту окурки. Крыша аэропорта выступала далеко вперед, только слева, возле торца здания, можно было увидеть кусочек блеклого неба.

Вечером обещали дождь.

Сел в автобус-челнок, идущий от аэропорта до моего района. Пытаясь отвлечь себя, начал думать о всякой ерунде. Вот почему, например, номера автобусов, везущих пассажиров в город из огромного, двухтерминального аэропорта, написаны по-китайски… Еще можно догадаться насчет первых трех — одна черточка, две и три, но уже четвертый номер, не зная иероглифов, просто так не найдешь. Как и пятый, и шестой… В городе у рейсовых автобусов — нормальные номера, арабскими цифрами. А в международном аэропорту — «только для своих». С другой стороны, лаовая обычно встречают и везут, а иначе пусть он едет на такси или «маглевом» — раскошеливается, пополняет казну.

В полупустом прохладном автобусе я сидел у окна, разглядывая хмурое небо — то и дело ввысь устремлялись самолеты, на время, зависая в воздухе, словно серая мгла удерживала их, утяжеляла и тянула к земле. Смотрел на бесконечную полосу эстакады «маглева», тянувшуюся рядом с шоссе. Белой стрелой пронесся сам поезд, мелькнул и скрылся. Кругом — одинаковый во всех направлениях от Шанхая пейзаж: кусты, пустыри, небольшие строения, автозаправки, кучи земли и мусора, желтые бульдозеры возле них, башенные краны чуть поодаль…

Мы еще не переехали мост, за которым начинается собственно город, как вдруг неожиданно потемнело. Длинные тучи, совсем недавно плывшие у горизонта, темной когтистой лапой охватили все небо. Внутри них — провисающих набухшим чревом к земле — посверкивало, вспыхивало и знатно грохотало, наверное, но за гулом автобуса я этого не слышал.

Дождь ударил разом, хлестнул в окна. Пейзаж за окном потек, смазался и исчез за косыми потоками воды.

Автобус сбавил скорость. Я вдруг почувствовал, что ужасно устал. Неудобная поза — колени упираются в спинку кресла — ко сну не располагала, но голова отяжелела и…

Проспал я минут пять, не больше. Проснулся с тревожным ощущением, будто сделал нелепую, ненужную и непоправимую ошибку. Промелькнули, словно темные птичьи крылья, неясные образы. Испугали.

Что мне снилось, вспомнить не мог. «Это все нервы, — успокаивал себя, — надо расслабиться, все будет хорошо».

Автобус передвигался в потоке транспорта рывками.

Дождь утих, стало светлее, но все равно с небес лилось прилично. К дождю прибавились водопады с верхних уровней эстакад.

Я вышел наобум, на одной из остановок. Втянув голову в плечи, побежал через дорогу между машинами, стремительно намокая на бегу. Над головой глухо рокотал, перекатывался гром. Колеса машин поднимали веера брызг. Кроссовки моментально промокли.

Забежал в шандянь.

Средство успокоения я выбрал без труда. Ни в коем случае не пиво — оно расслабляет мужчину. Для вина ситуация тоже не подходила.

Маленький, на сто тридцать граммов всего, керамический кувшинчик с байцзю, заткнутый пластмассовой пробкой. Сверху — красная ленточка, будто отрезанная от пионерского галстука.

Жахнул прямо на ступеньках магазина, под матерчатым козырьком. Прислушался к шуму дождя, наслаждаясь потекшим по жилам теплом.

Беспокойство ушло. Сердце, сжавшееся было в комок, отпустило.