Шанс для динозавра

На челе Барини и впрямь лежала тень. Князь страдал, позабыв только что терзавшие его мысли об убийцах. Князя кусало насекомое, невесть как забравшееся под исподний ультракевлар. Спеша насытиться кровью, ничтожная тварь упоенно грызла потную спину аккурат между лопатками, и было в насекомом не больше милосердия, чем в убийце. Ежовый мех! Где только подцепил эту пакость?

И ведь не почешешься.

* * *

– Ванну! Эй, кто там! Ванну мне, обед и секретаря, живо!

Ванна была уже готова – дворцовая челядь прекрасно знала необычную привычку господина держать тело в чистоте. Обед – чашка бульона, кусочек хлеба да немного тонизирующих листьев для жевания. Этот мир не знал ни чая, ни кофе. Впрочем, листья хорошо бодрили тело и ум.

Господин чудил, и слухи о его чудачествах давно выползли за пределы дворца. Он почти ничего не ел на обед, и он приказал оборудовать один из малых дворцовых покоев ванной с подогревом. Под обширной медной лоханью пылали уголья, дым уходил в специальную трубу, от нагретой воды поднимался пар, а его светлость забирался в лохань нагишом – ни дать ни взять грешник, набедокуривший при жизни и поделом наказанный в аду. Но князю нравилось, и на мнение богобоязненных горожан он поплевывал. К тому же в последние годы многие из них охотно уверовали, что нет на том свете никакого ада, а есть счет добра и зла и бесконечная цепь перерождений.

Да и трудно не верить в это, коли с поборников старой веры дерут лишние налоги!

Князь яростно мылился бурым, с резким запахом мылом. Зловредное насекомое не было поймано, но, должно быть, утонуло. Князь скреб тело пятерней. Потом наступил черед неги, совмещенной с трапезой. Хлопья грязной пены вместе с распаренным грузным телом скрыла почти чистая простыня, поверх нее на борта лохани безмолвные слуги водрузили серебряный поднос с наискромнейшим княжеским обедом, и появился дежурный секретарь – одетый во все серое маленький человечек с умными глазами. Наступило время второго за день – первое следовало сразу после завтрака – чтения прошений, кляуз, прожектов и тому подобной корреспонденции. Под мышкой секретарь имел немалый ворох бумаг и пергаментов, скрученных в свитки, в руках – складной пюпитр, на поясе – чернильницу, за ухом – перо, на невзрачной физиономии – почтительное внимание. Дождался благосклонного кивка, установил пюпитр, с шелестом развернул первый свиток, начал:

– Бургграф Пру сообщает из Дагора: позавчерашней ночью была попытка поджечь флотилию речных судов, что собрана там по приказу вашей светлости. Один из поджигателей пойман. Его имя…

– Плевать на имя! Что с флотилией?!

– Цела, мой господин.

Барини шумно перевел дух.

– Пожар был замечен вовремя и быстро потушен. Бургграф Пру ходатайствует перед вашей светлостью о награждении городских стражников, проявивших в этом деле похвальное рвение и расторопность.

– Выдать им наградные. Отпиши бургграфу: я им доволен. Охрану судов и пристаней – усилить. За городской счет. Не видать Дагору прощения, если сгорит хоть одна барка. Поджигателя – под конвоем в Марбакау, да чтобы руки на себя не наложил… Дальше.

– Старшины цеха столичных кожевников вновь почтительнейше просят вашу светлость запретить кожевникам из Дагора и Ригуса сбывать их изделия в Марбакау. Вместе с тем они не возражают против того, чтобы означенные кожевники везли в Марбакау невыделанные кожи…

– Согласны они, видите ли, – прервал Барини. – Богатеть хотят. Обленились, пупки чешут. Все хотят богатеть за чужой счет, палец о палец не ударив. Отказать. И передай кожевникам, что если они опять затеют на рынке драку с пришлыми торговцами, то городская стража займется сперва ими, а потом уж пришлыми. Дальше.

– Простите, господин… тут еще дело о мышах и крысах.

– Ну, хоть не о крокодилах, – хмыкнул князь. – Читай.

– Гильдия хлебных торговцев нижайше просит вашу светлость отменить штраф, наложенный за поставку войску попорченного грызунами зерна. – Секретарь сокрушенно покачал головой с таким видом, как будто сам был виноват в порче. – Правду сказать, крыс в городе развелось видимо-невидимо…

– Потому что запасы растут, – сказал Барини. – Только это еще не повод губить зерно. Торговцам – отказать. Пусть платят. Пиши эдикт. Всякий, кто убьет кошку, хотя бы и бродячую, получит, невзирая на имя и звание, пятьдесят ударов плетью на рыночной площади и заплатит в казну пять… нет, десять имперских золотых. Так-то. Давай дальше.

Секретарь украдкой облизнулся, проворно скатал свиток, развернул другой.

Магистрат Марбакау вторично просил о позволении именоваться впредь Великим Магистратом. На первый взгляд отцы города попросту тешили свое пустое бюргерское тщеславие – на самом же деле хотели многого. Окончательного закрепления за Марбакау статуса столицы княжества – раз. Вытекающих из данного статуса торговых льгот – два. Расширения полномочий городского суда за счет суда княжеского – три. Подготовки условий для перехода под бюргерский контроль все новых и новых ниточек управления городом – четыре. И так далее, вплоть до полного самоуправления в отдаленной перспективе. Ничего нового по сравнению с земной историей соответствующего периода: точно так же города искали союза с монархами против феодалов, а потом исподволь, по крохам, отнимали власть и у монархов. Однако же…

Однако же не настолько эти бюргеры глупы, чтобы не понимать: все имеет свою цену. Особенно мечты о прекрасном Завтра. Поэтому город заплатит за эти мечты. Не золотом, нет, золото привезет Отто. Город заплатит оружием, порохом, обмундированием, фуражом, речными судами, а главное, людьми. Скоро война.

– Завтра в полдень я готов выслушать уполномоченных магистрата, – сказал Барини. – Дальше.

Он взял с подноса широкую чашку расписного юдонского фарфора, подул на бульон. Еще горячий… Уловил боковым зрением, как секретарь метнул на повелителя быстрый взгляд и мгновенно отвел. Странно. Или почудилось?..

– Великий магистр ордена Акамы Бессмертного предлагает вашей светлости выкуп в сто фунтов платины за чудотворную статую Акамы из монастыря в Дагоре.

Опять деньги. Сто фунтов платины – это почти шестьдесят фунтов золота по имперскому курсу. На этой планете золото ценится дороже платины. Хорошие деньги за никчемного деревянного истукана. Впрочем, не столько никчемного, сколько вредоносного. Подходящий идол в руках противника – отличное знамя. Ба, а не та ли это статуя, что повадилась рыдать кровавыми слезами, стоило Барини начать секуляризацию церковных земель? Ну да, она самая. Неужто уцелела?

– Отложи. Я подумаю. Дальше.

– Гильдия хлопочет о неназначении вывозной пошлины на товары, отправляемые из Унгана морским путем.

Ого! Уже и морским? Ай да фьер Буссор! И в самом деле увлек толстосумов прожектами морской торговли!

Укол совести не отразился на густом и ровном голосе князя:

– Согласен, но сроком на пять лет, не более. Заготовь эдикт. Дальше.

Секретарь развернул на пюпитре сразу два свитка.

– Тяжба, господин. Фьер Маркуб, барон Гукауский, и фьер Шарам, виконт Брахитский, оба жалуются вашей светлости на нестерпимые обиды, причиненные противной стороной. Каждый обвиняет другого в неисполнении мудрых повелений вашей светлости и шпионаже в пользу Империи. Оба просят суда. – На этом месте тон секретаря стал менее официальным. – Там давняя вражда… Есть слухи, что граф и виконт собирают дружины, того и гляди начнут жечь друг у друга поместья.

– Я им пожгу! – фыркнул Барини. – Из-за чего возник спор? Из-за земли, конечно?

– Вы, как всегда, правы, господин. Спор из-за деревеньки Малки… это из новых… беглецы там осели, марайцы… согласно милостивому разрешению вашей светлости. Пашут, сеют, живут кое-как…

– А-а, помню. Это за Змеиным урочищем. И что?

Секретарь принял скорбный вид страдальца от зубной боли.

– Земля там непонятно чья, ваша светлость. Когда-то она принадлежала роду Гамба, но где тот род? Выходит, ничейная земля. Вот фьер Маркуб и фьер Шарам и кричат: нет, мол, земли без господина. И каждый старается прибрать ее себе, да другой мешает.