Шанс. Внедрение. Я в моей голове. Книга 1

«Извини девушка, но твой предмет не является для меня приоритетным, даже в перечень госэкзаменов не входит», – мысленно обращаюсь к «биологичке».

А вот друг Юрка, почему молчит и только посматривает на меня. Все-таки за девять лет в одном классе мы изучили друг друга и знаем, что от кого можно ожидать. Что-то чувствует, но пока не подозревает. Надо ему, какую-либо правдоподобную идею задвинуть. И, наверное, стоит постепенно удаляться от него. А то у Фила мозги не туда, куда надо повернуты.

Никогда не подозревал, что лучший школьный друг способен так плохо обо мне думать. Как я в нем ошибался! В один из приступов шизофрении, он в присутствии посторонних людей (а дело было в Приемном отделении больницы, полном посетителей), внезапно начал обвинять меня во всех грехах реальных и мнимых. Я был в милицейской форме, так как дежурил в этот вечер в группе немедленного реагирования. Мне «повезло» доставлять психа. Этим психом оказался Фил, лучший школьный друг.

Сколько он тогда про меня наговорил! Тут были и развод с женой, представленный так, как будто я специально выгнал несчастную женщину с детьми на улицу. Без помощи и поддержки, без денег и куска хлеба, не пожалев маленьких детей. Все ради того, чтобы остаться в квартире одному и беспрепятственно ежедневно водить к себе бля…ей толпами, совращать невинных девушек, спаивать их и безнаказанно пользовать их, прикрываясь своей должностью в милиции. А когда-то в школе я у него списывал, и он меня тянул в учебе. В рабочее время я сижу, как большой начальник в отдельном кабинете и только приказы отдаю по телефону. Денег я не считаю, но старушке-матери не помогаю. Ни с кем не считаюсь. Живу в свое удовольствие. И еще много всякого дерьма. Я сначала опешил, так как не ожидал такого от него. Потом словами попытался образумить. Он не унимался, только еще больше распалился. Хитрец считал, что я при исполнении и ничего не смогу сделать. Ведь кругом народ. Персонал Приемного отделения тоже пытался его остановить. Только моя оплеуха от души, заткнула его «фонтан». Но он тут же принялся окружающих призывать в свидетели моих неправомерных действий. Конечно, желающих не нашлось. Вот уже в машине, по пути в «психушку», я оторвался на нем за всю ту грязь, в которой он меня попытался вывалять. Без следов, но болезненно.

Через некоторое время в один из периодов нормализации Фил приходил ко мне с бутылкой и просил прощения. Мы с ним долго сидели, но полностью простить его я уже не смог. Я ведь не причинял ему зла и не создавал причин, заставивших думать плохо обо мне. Вероятно, его всегда грызла какая-то зависть ко мне. Хотя и не понимаю – чему можно завидовать? Тех же денег, в период спекуляции водкой в восьмидесятые годы у него было больше. Тем более, я не виноват в его болезни. Возможно, все это он всегда, еще со школы носил в себе. Когда приступ сорвал у него «башню», он и выплеснул все в гипертрофированном виде, желая меня больнее уязвить и обидеть в присутствии посторонних людей.

Наконец-то урок и учебный день подошли к концу. А мне еще надо продумать проверку других своих возможностей. Поймал себя на мысли, что необдуманно, как будто на автомате иду по пути некоторых попаданцев из фантастических романов по альтернативной истории.

– Ты о чем сегодня все время думаешь? – наконец-то Фил проявил прямой интерес, собирая портфель

– Да вот мир хочу покорить, – отвечаю не задумываясь.

– Тоже мне проблема! Я-то думал, что серьёзное, – улыбается. – В нашей стране все уже придумано до нас. «Все во имя человека, все для блага человека», – процитировал он известный лозунг и продолжил:

– У нас уже все предопределено на много лет вперед. Окончим школу. Я – в институт, ты – в свое военное училище. Потом я – на завод инженерить, ты – в «войнушку» играть с солдатиками. Жена, квартира, дети сопливые… И где тут мир?

«Как же ты Фил заблуждаешься!!!» – мысленно сокрушаюсь. Через каких-то семь-девять лет ни эту страну, ни этих людей будет уже не узнать. Другие отношения будут между людьми и обстановка. А еще через десяток лет – и страна, и государственный строй, и люди, все другое будет. И никто, никто на свете кроме меня об этом не только не знает, но и не подозревает. «Кстати, это тоже надо хорошенько обдумать», – мелькает мысль.

– Представь себя через несколько десятков лет в кресле Министра финансов, а меня – Министром обороны? – провокационно спрашиваю.

– Чур, меня! Не надо мне подобных кресел, – шутливо отшатнулся он, отмахиваясь, – Меня бы устроило наличие денег на много-много лет, до конца жизни. И внукам чтобы осталось, – уже вполне серьёзно продолжил он.

«Да ты я смотрю «дружок», уже задумывался об этом», – догадываюсь.

– Вот и я о том же. Ведь когда покоришь мир, разве будут деньги волновать? – шутливо, но с серьёзным лицом продолжил я.

– Когда ты покоришь мир, вспомни про меня сирого и убогого, – засмеялся.

Как обычно из школы отправились своей четверкой. Юрке и Сане надо в Дашкин поселок, Сереге – в деревню Иваново за заводом. А мне – в барак.

Надо бы хорошенько подумать. Раньше не заморачивался тщательным обдумыванием своей жизни и поступков. Да и планов, как таковых не было. Жил, куда кривая вынесет, поступал интуитивно, не затрудняя себя планированием. Теперь чувствую, стал другим.

Начало. Условия жизни.

Подходя к своим баракам при свете дня, обратил внимание, как же все окружающее убого выглядит. Слева, стоят в кривой ряд кое-как сколоченные сараи. Глядя на это убожество все же отметил, что по внешнему виду строения можно уже сделать вывод о возможностях достать стройматериалы, фантазии и умении хозяина. Некоторые сараи, наверное, нельзя назвать убожеством. Они пошире и повыше, построены из ровных одинаковых досок, а дверь или ворота сделаны вполне профессионально и качественно. Другие, кроме как курятником или собачьей конурой не назвать. В будущем собачьи жилища будут выглядеть привлекательней. Из будущего помню – мой шлакоблочный барак к двадцать первому веку снесут, как аварийный. А деревянные, кое-как сляпанные сараи будут стоять.

Конечно, в это время насколько знаю, очень трудно достать законно инструмент, стройматериалы и строительную фурнитуру. Строительных специализированных магазинов в городе вроде и нет еще. Естественно, у рачительного хозяина в хозяйстве найдутся молотки, клещи, пассатижи и прочий инструмент. Вот гвозди, дверные петли и шурупы, как правило, используются старые, бывшие в употреблении. Наемных мастеров-строителей частники, как правило, не привлекают. Скорее более умелого соседа позовут на помощь, впоследствии расплатившись бутылкой и вместе ее распив. На тех, кто хотел бы получить деньгами за работу, смотрят косо и за спиной осуждают. Все стройматериалы и инструмент достают, где только можно. Основные места, где это можно добыть – окружающие поселок предприятия и склады. Иногда просто тащат с работы или договариваются со знакомыми, у которых есть необходимое на их работе. Расплачиваются так же бутылкой. Начальство смотрит на это косо, но особо не препятствует (если не зарываться), так как использует те же источники. Конечно, возможности у начальства в добыче дефицитных материалов пошире.

Мой отец не предприимчивый. Когда строил дачу на выделенном от завода земельном участке в шесть соток, пиломатериалы официально приобретал на складе ЖКО завода по остаточной стоимости. Материал был некондиционный, бросовый, зачастую бывший в употреблении и подгнивший. Однако его хватило на основной каркас, крышу и стены.

При желании, можно без труда просто украсть почти любой стройматериал. У нас между Заводским и Дашкиным поселками, мимо стадиона и растворного узла (что у меня за окном за забором) идет железнодорожная ветка (вдоль которой я должен этой весной бегать). Вдоль этой ветки расположен склад стройматериалов под открытым небом, занимающий несколько гектаров. Там располагаются штабеля различных железобетонных конструкций, целые лабиринты оконных рам, горы рулонов стальной проволоки, кучи силикатного кирпича, штабеля досок, рулонов толи и рубероида, бухты электрокабеля, битума и многое другое, что меня интересовало только в целях места для игр. Сторож всего этого богатства в нерабочее время находится в бытовке, расположенной где-то в углу этой территории, открытой и не огороженной. В сторожах были пенсионеры, инвалиды или люди, не прижившиеся на нормальной работе из-за алкоголизма или непроходимой лени. При таких обстоятельствах, несколько десятков кирпичей, пару рулонов рубероида, несколько листов шифера и кражей трудно назвать. На растворном узле, на складе, за всегда открытыми воротами – горы цемента. А прямо за моим сараем огромная песочная гора. (Стратегический объект «в боях» между бараковской и дашкинской ребятней.) За дефицитной проводкой нужно было обращаться на завод или к знакомым электрикам. За работу этих специалистов уже не зазорно было платить деньгами, но в большинстве случаев, эти специалисты также ограничивались распитием бутылки.

Одним из источников добычи стройматериалов еще были окрестные колхозы. Можно было, договорившись с председателем разобрать ненужное (заброшенное) в колхозе строение под снос и вывезти еще годные для дальнейшего использования бревна, доски, рамы и кирпичи. Тем более что, подавляющее большинство жителей наших рабочих поселков – это бывшие жители окрестных деревень и сел, до сих пор не прервавшие связи со своей малой родиной. Во времена проводимой Хрущёвым новой колхозной политики, сельская молодежь потоком ринулась в города – в ПТУ, техникумы, на заводы. Оставив, отчий дом с родителями, хозяйством и заселив бараки, довольствуясь несколькими квадратными метрами на семью. Мой отец тоже деревенский. Его родители – жители пригородного колхоза. Закончив в молодости техникум в областном центре, отец по распределению оказался в нашем городе, где и встретил маму. А мама родом из нашего города. Можно сказать – из интеллигентной семьи. Мой дедушка (погибший на войне) и бабушка – из учителей.