Шантаж
Шрифт:
– А я как рада, Инусь!
– Ира вновь обняла Инну, - Я всегда мечтала о дочке, и вот ты у меня появилась!
– Спасибо Карпову за это!
– лукаво улыбаясь, объявила девочка, усаживая Иру на диван. Сама уселась рядышком.
– Да, спасибо ему! – согласилась Зимина.
– Мам, вы с ним, наконец-то, помирились?
– спросила Инна.
– Нет, доченька, мы с ним не помирились - печально ответила Ира.
– Как не помирились?! Я же ночью слышала…- изумилась девочка, вопросительно заглядывая ей в глаза.
Ира покраснела. У неё реально заполыхали щёки и даже уши!
– Инна, понимаешь, это … как бы сказать… была наша …прощальная ночь, - наконец смогла выжать из себя Зимина.
– Как – прощальная?! Мама, так же нельзя! Зачем?! Я же думала… всё наладилось! – Инна всхлипнула, отвернувшись от Иры, прижалась к спинке дивана и зарыдала.
– Инночка, солнышко, не плачь! – Ира бросилась к ней, стала гладить по голове, по плечам, пыталась успокоить.
– Вы же любите друг друга! Почему тогда расстаётесь?!– Инна повернула к ней заплаканное личико.
– Так бывает. Взрослые не всегда живут вместе, даже, если очень друг друга любят.
– Мама, не отказывайся от него! Это может плохо кончиться! – не успокаивалась дочь.
– Инна, мы же не врагами расстаёмся. Стас может приходить к тебе и Саше. Сашка, похоже, признал его отцом, - вздохнула Ира.
– Так, тем более! Ты так и не можешь его простить?
– Инна, мне не легче, чем тебе! Ты не знаешь, что это такое: жить с мужчиной, которого любишь, но подозреваешь в измене…
– Мама, прости его, пожалуйста! – Инна умоляюще смотрела на неё.
– Инна, я ничего не могу тебе обещать. И ты, пожалуйста, пойми и прости меня! Мне сейчас тоже нелегко…
– Ладно, я всё же надеюсь, что вы помиритесь, - сказала Инна.
В её глазах загорелся упрямый огонёк. Она утёрла слёзы и улыбнулась…
Лёнька сидел на диване, отрешённо глядя в стену. Он удивительно спокойно и, как будто, даже безразлично воспринял известие о смерти матери.
Стас хотел было утешить его, но Лёня опередил:
– Дядь Стас, ты не переживай: я не буду хныкать и распускать сопли. Я, ведь, не девчонка!
– Не в этом дело, Лёня! Все мы люди, все мы человеки. И поплакать, теряя родных людей, иногда просто необходимо. Хотя бы в память о них.
Лёня отчаянно посмотрел ему в глаза и спросил:
– А если бабушка умрёт, ты не сдашь меня в детский дом?
– Лёнь, о чём ты?! Какой детский дом, что ты?!
– Тебе же некогда за мной смотреть, ты всё время на работе.
– Будешь жить у меня, пока бабушку из больницы не выпишут. Ты, надеюсь, парень самостоятельный?
Лёнька пожал плечами:
– Не знаю. Я редко один оставался. До приступа бабуля всегда обо мне заботилась и любила, в отличие от мамы.
– Твоя мать была, может быть, не самой лучшей , но, всё-таки, она тебя родила и, худо-бедно, но всё же заботилась. И была она совсем не злой. Только вот наркотики ей стали дороже всего!
– вздохнул Стас, - Ладно, племяш, держись! Завтра в школу не пойдёшь, я с утра туда позвоню и класснуху твою предупрежу. За тобой заеду в половине первого. Давай, спокойной ночи!
Мальчишка сидел, так же устремив взгляд в одну точку,
и едва заметно кивнул дяде в ответ. О чём он думал – было непонятно. Странное, не по-детски взрослое выражение лица или, скорее, надетая маска безразличия. Это в его-то годы! Да, наверное, Леонид в свои небольшие годы повидал немало…Карпов отправился в свою комнату с тяжёлым сердцем, но на плечи уже не давила тяжесть разговора с племянником. Стас ещё долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок. Сон никак не шёл:
«Ещё и Антошин с Рахимовым умудрились вляпаться в какое-то дерьмо. Ну, я им устрою промывку мозгов! Нет, Рахимов мне по барабану – в отделе он без году неделя, а вот Антошин? Идиот. А ещё лучший опер! Что его скурвиться-то заставило?!»
Думы одолевали: завтра предстояло очень много сделать! Понедельник, говорят, день тяжёлый. И именно наступающий понедельник оправдывал для подполковника эту фразу, как никогда…
С утра Стас заглянул в холодильник - порядок! Продуктов полно, а, стало быть, до обеда с голоду племянник не умрёт. Ну, а после похорон будет поминальный обед. Ребёнок должен быть сыт – это в первую очередь. На всякий случай написал Лёньке записку, чтоб тот голодом не сидел. Сам же наскоро закинул в рот пару бутербродов, запил кофе и отправился в отдел.
Сослуживцы были в курсе, что умерла сестра. При встрече делали постные лица и здоровались: кто-то – угодливо; кто-то – с недоверием; кто-то, вообще, с безразличием; а кто-то торжествующе, с затаённой ненавистью. И мало у кого во взгляде было сочувствие или, хотя бы, тень сострадания.
В коридоре у двери кабинета дознавателей подполковник увидел Глухарёва и Светочку. Они о чём-то напряжённо разговаривали, а увидев его, смолкли. Молодая дознавательница поздоровалась, посмотрела с явным сопереживанием и немного печально, но ободряюще улыбнулась ему. Карпов дружелюбно улыбнулся и ответил кивком. Глухарёв, глядя на их переглядывания, коротко буркнул: «Привет, Стас!» и, облапив Светочку за талию, поспешил увести её для разговора в более уединённое место.
«Неужто ревнует, стервец?» - усмехнулся Карпов, затем поспешил к себе в кабинет. Зимина, оказывается, уже была у себя. Она, словно почуяв его приближение, выглянула из-за приоткрытой двери:
– Стас, зайди на пару минут!»
Он с плохо скрываемой радостью ринулся в её кабинет:
– Звали, Ирина Сергеевна? Чем обязан?
– Твои орлы опять ближе к ночи наркошу какого-то взяли. Соседи его в дежурку позвонили: мол, житья от него нет, воняет из квартиры непонятно чем, «гости» заходят подозрительного вида. Ну, сам понимаешь.
– Ага, понимаю. Это он в обезьяннике сидит?
– Да, он.
Карпов вспомнил молодого человека, с виду лет тридцати, с отсутствующим взглядом и уныло опущенными плечами, сидящего на лавке в клетке.
– Ир, так чего ты от меня хочешь? – полюбопытствовал Карпов.
– Последнее время участились случаи изъятия, много задержаний . Это, конечно, не так уж плохо. Но в районе наркотиков всё больше, а рост преступности мне не нужен. Хорошая отчётность для меня важнее. Район надо почистить, Стас!