Шапка Мономаха. Часть II
Шрифт:
После традиционной раздачи хлеба и соли трапезу продолжили холодные закуски – соленья, моченья, копчения, соусы, заливное, балыки мясные и рыбные и икра всех видов. Супов две перемены – похлебки да шти. На горячее пошли жаркие из мясов всех сортов, пироги горою с начинками разными, стерляди аршинные, осетры и белорыбица, птица щипана, подпарена да на вертелах запечена или в масле пряжена, и лебеди целиковые, на блюдах серебряных – в белом пере и головкой стоячей.
Разнообразие напитков пьянило без чаши – пиво, меды, квасы, наливки цветные, водки на любой вкус, вина заморские…
Я с тоскою сперва наблюдал за
Его святейшество Платон посматривал искоса, с хитринкой. Сдюжишь ли, Государь? А потом лицо его вытянулось в недоумении, а моя расцвело улыбкой. Принесли мне здоровенный чан настоящей итальянской пасты! Расстарался принятый недавно на кремлевскую кухню итальянец Микеле, отобранный по просьбе царевны Натальи Алексеевны, чтобы готовить ее любимые паштеты, и уверявший, что он всамделишный неаполитанец. Накрутил синьор-помидор мне макарон.
Я приправил их обильно олеем. Вздохнул, что нету пармезана (нет ни то что Пармиджани – сыр добрый отсутствует, вот засада!). И с удовольствием, с присвистом втянул в рот толстую макаронину! С твердинкой! Аль-денте! То, что итальянский доктор прописал!
— Передайте Его святейшеству, что все по канону – в заморских макаронах нет ничего скоромного.
Платон, выслушав мое послание, скривился и промолчал. А заметив, с каким восторгом я хлюпаю макаронами, даже заинтересовался. Попросил и ему принести порцию, только размером раза в три поменьше.
Палата, даром что Грановитая, чавкала, хрустела костями, гремела чашами и бокалами, рыгала и славословила. Я оглядел присутствующих. Отметил многих – в том числе, Суворова, Болотова и Лизку Воронцову. А рядом с ней – незнакомого холеного мужика с толстыми щеками и длинным, свисающим клювом. Нешто папаша, граф? Как сюда пробрался? Уловив умоляющий взгляд Романовны, благосклонно кивнул.
— Петруша! – хитро подкатила эта пройдоха, и все вокруг сразу принялись греть уши. – Папенька шибко желает быть представленным.
Если б не макароны, послал их семейку к черту. Хотя…
— Позови!
Воронцов-старший, раболепно кланяясь, подлетел к столу.
— Ваше Ипера…
— Присягнул?
Граф сконфузился, заюлил фигурой.
— Значит, не присягнул. Ждешь! А ну как все оборотится, да?
Роман Илларионович изобразил лицом немыслимое, но понятное: как только – так сразу.
— На дочку, на Катьку, имеешь управу?
— Ну…
— Не “нукай” мне! Вот тебе мой сказ: такие ухари, как ты, мне при дворе без надобности. Но пользу принести можешь. Уговори Дашкову отправиться с тобой за границу и мне послужить, России службу справить. Вас-то, Воронцовых, при иностранных дворах примут. И станете доносить, что почем. За то и великую милость получишь, и деньгой не обижу.
Воронцов с Дашковой фигуры серьезные. Кровиночка-то его не лаптем щи хлебает – Академии Российской президент. В Европах оба рукопожатые, к монархам допущенные. Мне такие шпионы или агенты влияния не помешают.
Однако – звоночек. Первый пошел! Сообразили аристо, что лучше быть в оке урагана, чем на его границе, где все плачет-рыдает. И что этот ураган меняет до мир неузнаваемости – восстановление патриаршего престола тому порука. И что можно, если ни необходимо, срочно свое место у трона искать, чтобы остаться в обойме. Наивные!
Графушка
головкой помотал, глазками похлопал и, бочком-бочком, двинул на свое место.— Суворова мне позови! – догнал его мой суровый приказ.
Генерал-поручик приблизился. Глаза ершистые, поза напряженная.
— Падай, Александр Васильевич, – похлопал я по стулу, заранее подготовленному для любителей на ушко пошептать. Место не пустовало: за время моей отлучки накопилось ко мне вопросов у моих министров.
Суворов, большой любитель фраппировать общество, мой панибратский тон принял. Хорошо хоть не стал изображать петушка и кукарекать – с него станется, он такой фортель при дворе выкинул в реальной истории. И солдат своих будил с помощью “ку-ка-ре-ку!” в собственном исполнении, несмотря на свой мундир с двумя рядами шитья на кафтане и двумя пуговицами на обшлаге, как полагалось генерал-поручику.
— Как прикажешь. Могу и на пол грохнуться.
— На пол – нужды нет. Стул тебе больше подойдет. Что скажешь? Патриаршество по сердцу тебе аль нет?
Генерал не то чтобы соловьем, но довольно откровенно залился откровениями. Восстановление патриаршества и прочие изменения его не сильно впечатлили. Дескать, и императрица сама открыла тому дорогу, и мой указ о веротерпимости не сильно меняет направление принятой ею политики, и грядущий созыв Земского Собрания – ничто иное, как воплощение указа об Уложенной комиссии…
— Хватит, генерал! – резко прервал его спич. – Ты человек военный, глаз у тебя замыленный. Лучше о войске покалякаем.
— Об чем тут говорить? – взвился Суворов – Рубишь сук, на котором стояла и будет стоять наша армия.
— Ты лебедя отведал? – удивил я вопросом.
— Не любы мне царские разносолы! Человек я простой. Щи да каша – пища наша.
— А другие? Остальные офицеры, они – как? Без лебедей им жизнь не мила?
— Догадываюсь, куда клонишь.
— Именно. Большинство армейцев – народ не избалованный. Проживут и на жалование. Для военного времени полный оклад, для мирного – половинный. Или без крепостных родину защищать им невместно?!
Суворов нахмурился и промолчал. Никто и никогда не обвинял русский офицерский корпус в стяжательстве. Большинство служак табаку себе не могли порой позволить. Жили в кредит. И могли шпагу свою в ломбард заложить, чтоб с семьей отобедать, векселя выпускали...
— Молчишь? То-то! Что нужно офицеру? Почет и уважение. Грудь в крестах. И достойная жизнь. Такую – обеспечу!
— Не совладать вам с армией задунайской! – нахохлился генерал.
— Это мы еще посмотрим! – уверенно парировал я, хотя сам был полон сомнений. – Как, мыслишь, Румянцев будет действовать?
— На турку ходили мы в каре, ибо действовал он преимущественно кавалерией, – неожиданно разоткровенничался Александр Васильевич. – Супротив твоих толп выстроит генерал-фельдмаршал колонны. В лесах заокских с конницей особо не разгуляешься, так что на казаков своих сильно не рассчитывай.
— Пошто правду сказываешь?
— Кровь русская от русского же штыка… – пригорюнился Суворов. – Может, одумаешься?
— Ступай на свое место, генерал! Десерт разносят.
Забегали слуги, расставляя печенья, коврижки, свежие фрукты, сахар и конфкеты. Особого внимания удостоились украшенные вареными в меду сладкими плодами целые деревья, которые водружали на столы.