Шапка Мономаха

— Возлюбленный государь император наш Петр Фёдорович, — начал он речь сильным уверенным голосом. — Преосвященные собратья архипастыри. Всечестные отцы, матушки игуменьи, дорогие во Христе братья и сестры! Изволением Святого Духа и членов Поместного Собора Церкви нашей ныне был я, недостойный, возведен собратьями моими на престол Патриархов Московских и всея Руси, и из их рук получил знаки патриаршего достоинства. Ваши молитвы, ваши добрые лица напутствуют меня сегодня перед началом Патриаршего поприща, которое не может быть ни легким, ни беспрепятственным. Господь и Церковь возлагают на меня тяжкий крест, несение которого…

Говорил он долго и красиво. Тонко попенял, что после упразднения патриаршества власть на Руси перешла к государям иноземным, если и не по крови, то по духу. А следом за верховной властью стало отрываться от корней и дворянство. И, дескать, то, что происходит сейчас, это кара господня для всех, за корыстью позабывших о любви к земле русской и народу православному.

Толпа стояла не шевелясь, боясь упустить хоть слово. Иногда она издавала одобрительный низкий гул, в моменты особо удачных пассажей Патриарха, а потом опять замолкала. Но когда он перешел к теме раскола, тишина стала похожа на сжатую пружину и разорвалась приветственными криками после слов Патриарха:

— … приняли решение об упразднении клятв Московского Собора одна тысяча шестьсот пятьдесят шестого года и Большого Московского Собора одна тысяча шестьсот шестьдесят седьмого годов, наложенных ими на старые русские обряды и на придерживающихся их православных христиан, и считать эти клятвы, яко не бывшие.

Тут снова зазвонили колокола, бахнули пушки и грянул хорал что-то аллилуйное. Солдаты оцепления с трудом сдерживали стихийный напор толпы к помосту. Видя, что истерия нарастает, Патриарх треснул посохом по настилу. А кто-то из бывших вождей раскола оглушительно заорал, едва не перекрывая всю площадь:

— Тихо вы!

Музыканты унялись мгновенно. Звон тоже утих быстро, повинуясь отменяющему сигналу, а вот толпа еще не скоро успокоилась. Но когда уровень шума стих, Патриарх продолжил речь о том, как именно будет происходить слияние. Что именно из старых обрядов вновь станет каноничным. И что из старых обрядов каноничным никогда не будет, но будет разрешено как незначительное отклонение. Закончил он свою полуторачасовую речь алаверды в мой адрес:

— Восстановление единства Церкви, достигнутое Поместным Собором и представителями старообрядческих общин, не было бы возможно без доброго сердца и железной воли нашего государя императора. Господь в лице его послал нам утешителя, избавителя и врачевателя наших ран. И я призываю всех смиренно воздать заслуженную хвалу нашему отцу земному.

Оркестр грянул «Боже царя храни», и толпа подхватила эту молитву.

Генеральная репетиция моей коронации состоялась успешно.

* * *

На столе, в полуподвальном помещении Сретенского монастыря, раздетое до исподнего, лежало тело. О насильственной смерти свидетельствовало потемневшее лицо, вывалившийся изо рта язык и глубокий темный след от шнура, которым удушили несчастного. Над телом стояли три министра собственной персоной.

— Согласен, государь поручил мне сформировать штат и структуру министерства внутренних дел и возглавить его. Но у меня сейчас нет людей. Фактически никого! — несколько нервно воскликнул Пётр Иванович Челищев. — Я прошу вас заняться этими делами своими силами, Афанасий Тимофеевич. У вас худо-бедно люди есть.

Министр государственной безопасности Соколов криво усмехнулся.

— Люди-то есть. Да им некогда поесть! У нас с этой коронацией работе конца и края не видно. А тут никакой политики в деле нет и нам заниматься им не с руки.

— Не скажите, любезный Афанасий Тимофеевич, — вмешался друг свежеиспеченного министра МВД, министр юстиции Александр Радищев. — Покойного звали Иоанний и был он игуменом из Дмитровского Борисоглебского монастыря. Так что дело вполне может оказаться политическим.

— Ах, бросьте вы, Александр Николаевич, — отмахнулся Соколов, — политические до исподнего своих жертв не раздевают и перстни вместе с пальцами не отрезают. Разбой это и ничего больше. А стало быть, пусть полиция им и занимается.

— Ну ведь нет еще никакой полиции! — горестно возопил Челищев. — Дали мне горстку солдат нестроевых. Так там одни крестьяне. Всех мало-мальски грамотных ваш главный артиллерист выгреб. Ему, дескать, нужней. Мне бы хоть одного толкового, как ваш Пестров, например.

— Э-э, нет! Егора не отдам! Самому нужен, — категорически заявил глава тайного приказа и гнусно ухмыльнулся. — Но могу вам совет дать. Ищите себе штат по каторгам. Я вот точно знаю, что пяток бывших архаровцев на каменоломнях в Татарово сейчас. Они как раз на Москве полицейской работой занимались при прежнем обер-полицмейстере и на каторгу заодно с прочими загремели.

Челищев с сомнением посмотрел на Соколова, потом на Радищева. Тот кивнул:

— Оформим им амнистию от государя при согласии верно служить под твоим началом. Хоть что-то на первое время, — и повернулся к Соколову: — Но пока суть да дело, помогите с расследованием. Ведь явно, что дело до Патриарха дойдёт, и тот уже не применёт у государя правды искать.

Соколов вздохнул.

— Хорошо. Начнем мы. Но все едино вам передадим.

* * *

Внутренний дворик московского дома знатного купца Егиазаряна был оформлен с явным восточным колоритом. Небольшой уголок образовывали деревья, укрывая в своей тени резную беседку, перед входом в которую бил крохотный, но самый настоящий фонтанчик. Единственное отличие, что фонтанчик питали не ручьи с горных склонов, а несколько слуг, качающие помпой воду из колодца в большую бочку на чердаке. Но для хозяина дома и для его уважаемого гостя разница была неощутима.

Два уважаемых человека расположились в беседке за щедро уставленным дастарханом и вели неторопливую беседу.

— Не устану восхищаться твоим возвышением, уважаемый Лазарь, — прожевав и вытерев губы, произнес уважаемый гость, персидский посол Мохаммед Хан Мокри. — В твоих руках теперь все купцы, все мастеровые и все строители такой большой страны как Россия. Это очень великое достижение.

— Не могу сказать, что я разделяю твой восторг, уважаемый Мухаммед. Мне придется оставить все свои дела, дабы отправлять дела государя.

— Не беда. Аллах послал тебе трех достойных сыновей. Ованес, Минас и Иоаким вполне способны заниматься семейным делом, пока их достойный отец занимается государственным. Тем более что одно другому вполне способно помогать.