Шапка Мономаха

Берегом обогнули обвалившиеся черноугольные стены, вышли к остаткам ворот. За рекой, будто нечаянная радость, озарялась солнечными лучами церковь уцелевшего монастыря, Дмитровского подворья киевской Печерской обители. На берегу перед монастырем одиноко стоял чернец в накинутом на голову клобуке – то ли молился, то ли горевал, глядя на пепелище.

– Эй! – закричал ему Горазд. – Скажи, чернец, нет ли в том монастыре книжника Нестора?

– Для чего он вам? – слабо донеслось в ответ.

– Раз спрашиваем, значит, нужен.

– Кому я нужен?

Янь Вышатич утер слезящиеся от мороза глаза и поскакал по льду к иноку. Добрыня наблюдал бесстрастно, а сотник Горазд в изумленном восторге хлопнул себя по ляжкам:

– Ну, книжная душа! Мы его опять спасать едем, а он снова на бережку нас встречает.

Старый боярин слез с коня и от души расцеловал чернеца.

– Как ты, Нестор? – тряс его за плечи Янь Вышатич. – Когда поганые выжгли Феодосьев монастырь, я ведь думал, что больше не увижу тебя.

– Со мной ничего худого не случилось, – отвечал книжник. Он пытался радоваться нежданной встрече, но голос оставался деревянным: – А Русь горит. Церкви горят, монастыри, книжни, грады…

– Да что с тобой? – снова встряхнул его боярин.

– Так и должно быть. А со мной ничего. Бог ко мне излишне милостив… Тоскливо только на душе.

– Зачем ты понадобился Олегу?

– Олегу? – переспросил монах. – Князь заплатил за меня цену раба. Некогда я сам продал себя в рабство твоему ключнику, боярин. Ныне Господь отдал меня в чужие руки, чтобы я вспомнил о смирении.

– Олег выкупил тебя для холопства? – в гневе произнес Янь Вышатич.

– Моя гордыня смердела до самых небес, а я не замечал того…

– Ты больше не раб! – сердито сказал боярин. – И чтоб доказать это, поедешь со мной к Олегу. Я объясню ему, что покупать первого книжника на Руси как последнего холопа постыдно для князя. Даже отец его не додумался бы до такого, хотя и выкрал однажды блаженного Антония из его пещеры.

– И где теперь этот Олег? – спросил, подъехав, Добрыня.

– Ушел в Муром, – ответил Нестор.

– И нам туда же, отец?

– Туда же, – кивнул Янь Вышатич. – Нестора я нашел, осталось княжье дело.

– Не ходок я теперь по княжьим делам, боярин, – продолжал печалиться книжник. – Оставь меня в обители, прошу. Нынче мои дела – молитва да скорбь о своих грехах. Ни о чем ином не помышляю.

– И о книгах не помышляешь? – не поверил старый воин.

– И о книгах, – вздохнул монах. – Все труды мои погибли в огне вместе с книжней. Отболела у меня в груди эта боль, и ныне к книгам не прикасаюсь.

– Как это сгорели?! Да ты что говоришь, Нестор! – всей душой возмутился Янь Вышатич. – Цела и книжня печерская, и твои пергамены! Тебя дожидаются!!

– Целы! – на мгновенье вспыхнул радостью книжник. Но сразу вновь поник. – Как же целы, когда я сам видел огонь, который пожирал все…

– Да не сгорела книжня, – яростно закричал на него боярин. – Крест тебе в том поцелую! Дождь загасил пламя, монахи мне рассказывали!

– Не сгорела, – завороженно повторил Нестор. – Целы мои пергамены. Спасен труд многих лет… – Взор монаха, ненадолго зажегшись блеском, опять потускнел. – Все равно… Не вернусь туда. Покончено с книгами. Неспроста, думаю, Господь привел меня в здешнее подворье, дальше от князей и от стольноградских искусов. Здесь тишина и безмолвие – самая монашеская жизнь.

– Не силен я в истолковании Божьей воли, – рек боярин, которому весьма не по нраву пришлись слова книжника. – Я тебе так, по-простому скажу, Нестор. Рехнулся ты от горестей. Но я этого не оставлю. Хочешь, не хочешь, а поедешь со мной в Муром, хотя бы и пришлось тебя силой привязать к седлу. Ты меня знаешь, и в упрямстве тебе со мной не тягаться.

– Вяжи силой, Янь Вышатич, – твердо сказал книжник. – А пока не привяжешь, я тут останусь.

Нестор повернулся и зашагал к монастырю.

– Хорошо же! – ответил боярин, влезая на коня.

Прежде чем пускаться снова в путь, предстояло еще дождаться в Суздале князя Мстислава.

21

В суздальском детинце спаслись от пожара несколько хоромин. Огонь облизал их, но сожрать не решился. На одном из дворов Янь Вышатич с Добрыней и сотней отроков переночевали, а наутро в город вошла новгородская дружина. Ночью на Суздаль белым саваном лег свежий снег, приукрасил обугленные развалины. Боярин и князь Мстислав встретились посреди улицы, спешились и обнялись.

– Возмужал, князь, – одобрил Янь Вышатич, – на гордость отцу. Добрый воин стал.

– Что отец? – нетерпеливо спросил Мстислав, смущенный похвалой старого дедова дружинника. – Намерен ли воевать с дядей? Олег по доброй воле ушел из его земли.

– Его доброй волей мы со вчерашнего дня любуемся, – усмехнулся боярин, показав на погоревшие дворы. – Как ушел, так и обратно придет. Князь Владимир желает помирить Олега, но для этого нужно хорошее войско неподалеку.

– А кто это с тобой, боярин? – заинтересовался новгородский князь. – Таких устрашительных мужей отродясь не видывал.

– Это Добрыня, – просто ответил Янь Вышатич. – При случае может заменить небольшую дружину.

Медведь кургузо мотнул головой для приветствия и повторил попытку сделаться тенью боярина. Однако тень была слишком приметной.

– Надо же, – восхищенно сказал Мстислав. – Эй, Добрыня Рагуилович! – отнесся он к своему воеводе. – Не ударь в грязь лицом перед тезкой!

– Не ударю, князь, – проворчал воевода, выезжая вперед на мощном коне – скакун послабже не смог бы носить такого мужа, равного в обхвате двухсотлетнему дубу.

Прочие дружинники, еще не разъехавшиеся по городу в поисках крова и очага, сгрудились теснее, перекрыв всю улицу.

– Пойдем, Янь Вышатич, поговорим о делах, – предложил Мстислав.

– Вроде потеха будет? – тот хотел остаться.

– Пускай дружина тешится, – с улыбкой ответил князь. – Нам до того ли сейчас?

Удивляясь смиренномудрию юного князя, боярин двинул коня рядом с ним.

– Так ты Добрыня? – приступил меж тем к храбру новгородский воевода.

Медведь смотрел на него с безмятежным любопытством.