Шарада
Шрифт:
– Они не находятся под твоим покровительством, Кэт. Кэт взглянула на него так, как будто он только что помочился на американский флаг.
– Еще как находятся! Они люди, и они в опасности.
– Твой альтруизм достоин всяческого восхищения, но нельзя же спасать всех, кому не повезло в этой жизни.
– Если Циклоп что-нибудь им сделает, я не смогу после этого спокойно жить. А ты бы смог? Разве человеческая жизнь ничего для тебя не значит?
Алекс почувствовал, как его лицо заливает жаркая волна гнева.
– Я не буду обращать внимания на твои слова, потому что ты расстроена и, надеюсь, сама не понимаешь, что говоришь.
– Я знаю, что не могу спасти миллионы, но я бы хотела помочь этим двоим.
– Ты что, всерьез подумываешь о том, чтобы дать ему денег?
Их словесная перепалка лишила ее последних сил. Ссутулившись, она подперла голову ладонью.
– Я никогда не поддалась бы на шантаж, но он ясно дал понять, что если я не заплачу, то пожалею об этом. Так или иначе. – Кэт подняла голову и взглянула на него. Впервые за то время, что они были знакомы, он увидел на ее лице испуг. – Алекс, я хочу дать задний ход.
– Задний ход чему?
– Этим безумным поискам моего преследователя. Уже почти две недели я ничего от него не получаю. Я уверена, что некто с весьма специфическим чувством юмора просто-напросто играл со мной в своего рода игру, вот и все. Некролог был его завершающим ходом. Он выполнил поставленную им себе самому задачу – заставил меня порядком струхнуть. Игра закончена.
– Ты в этом уверена?
– Нет, не уверена, – огрызнулась Кэт. – Но я не хочу больше переворачивать камни. Каждый раз, когда я это делаю, оттуда выползает какой-нибудь отвратительный червяк. Я боюсь вскрывать свою корреспонденцию, так как не– знаю, что могу там обнаружить. А одноглазый мотоциклист с татуировкой на теле и склонностью к убийству, которого я еще несколько дней назад знать не знала, теперь пытается выкачать из меня деньги и угрожает моей жизни. Я стала бояться собственной тени. Я уже не чувствую себя в безопасности в собственном доме. Я не могу сосредоточиться на своей работе. У меня совсем пропал аппетит, и я уже не помню, когда в последний раз спала всю ночь, не просыпаясь и не прислушиваясь к звуку шагов на улице. Я сыта по горло всей этой чертовщиной.
– Не так-то это просто, Кэт. Ты не можешь вот так взять и все бросить.
– Могу. И сделаю это.
– Ну, в таком случае мне придется одному продолжать поиски, – твердо заявил Алекс, вставая. – Нельзя сдавать расследуемое дело в архив потому, что тебе не нравится то, что удалось раскопать.
– Ах, перестань разговаривать, как полицейский. Ты ведь уже не работаешь в полиции, и это расследование неофициальное. И также не сюжет одного из твоих романов. Это моя жизнь.
– Вот именно. И я пытаюсь ее защитить. Я бы хотел, чтобы ты пережила четвертую годовщину твоей трансплантации.
– Я бы тоже этого хотела. – Кэт помолчала и, собираясь с духом, набрала в легкие побольше воздуха. Алексу вряд ли понравится ее новость. – Поэтому я уезжаю в Калифорнию и буду жить у Дина до тех пор, пока эта дата не останется позади. Я уже обо всем с ним договорилась.
Алекс уперся руками в бока.
– Правда? И когда же это ты успела?
– Перед самым твоим приходом.
– Понятно. Стало быть, я для тебя всего лишь временное укрытие, под которым ты хочешь переждать непогоду, чтобы потом побежать обратно к Дядюшке Дину, не так ли? – Он насмешливо фыркнул. – И ты еще обвиняла
меня в том, что я использую тебя исключительно для постели.Он намеренно пытался обидеть ее, и ему это удалось. В ее глазах появились слезы, но она не была бы Кэт, если бы позволила своим эмоциям взять над ней верх.
– Я провожу тебя до двери.
Сама леди Джудит Андерсен в лучшие свои минуты не могла бы выглядеть и говорить более величественно, чем Кэт, когда она – воплощенное благородное негодование – поднялась со своего стула и вышла из кухни.
Алекс последовал за ней, но только до парадной двери, которую она перед ним открыла и которую он немедленно и тщательно захлопнул.
– Сегодня ночью, Кэт, я не собираюсь оставлять тебя одну. – Прежде чем она успела возразить, он выставил вперед обе руки, призывая ее к молчанию. – Я буду спать в гостиной. – Взглянув на запачканный диван, он добавил: – Поверь мне, я видел и похуже. Так что ты можешь топать ногами и всячески выражать свой гнев, но все это будет пустой тратой сил. Сил, которых, похоже, у тебя уже не осталось. Можешь дуться, укладывать в дорогу чемодан, красить ногти на ногах – словом, можешь делать все, что хочешь, – но до тех пор, пока мы совершенно точно не узнаем о намерениях Циклопа, я ни за что не выпущу тебя из поля зрения.
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
Цик едва мог поверить собственным глазам, когда нетвердой походкой ввалился в кухню, чтобы выпить утренний кофе. Кисмет уже сидела за столом. Ее внешний вид ошарашил его.
На ней был тот самый макияж, что и при их первой встрече. Щедро наложенный, он подчеркивал и оттенял ее темные глаза. Монашеский пучок, так презираемый Циком, куда-то делся. Ее волосы свободно спадали на плечи густой вьющейся массой.
На ней также не было одной из тех длинных юбок и бесформенных блузок, которые она носила последние четыре года. Кисмет снова надела потертые джинсы, обтягивающие ее попку, как перчатка. Грудь, на которой красовалась татуировка, была втиснута в плотно облегающую черную футболку с низким круглым вырезом.
Впечатление было такое, как будто все это время, с момента смерти Спарки, она жила как во сне. А теперь внезапно проснулась. И эта удивительная трансформация произошла всего за одну ночь.
Причем изменилась не только ее внешность. Ее хмурый вид также напомнил ему прежнюю Кисмет. Как только он вошел в комнату, она встала и налила ему чашку кофе; движения ее были быстрыми и резкими, как будто к ней вернулись былая неугомонность и беспокойная деловитость. Он мог бы подумать, что Кисмет нанюхалась наркотиков, если бы она давно не покончила с этой привычкой.
– Будешь завтракать? – спросила она.
Все еще не веря в ее внезапное возвращение к прошлому, он ответил:
– Если бы я хотел есть, я бы тебе сказал, ведь так?
– Ну и нечего хамить по этому поводу. Кисмет снова наполнила свою чашку и вернулась к столу. Взяв из пепельницы зажженную сигарету, она сделала затяжку и выпустила струйку дыма в потолок. Цик продолжал изумленно таращиться на нее: он не видел ее курящей с тех пор, как она бросила курить во время беременности.
Глядя, как она обнимает своими полными красными губами сигаретный фильтр, он почувствовал желание. Цик тысячи раз видел ее такой, разъяренной и полной энергии, но это было чертовски давно. До этого момента он и сам не понимал, насколько ему не хватало ее вызывающей дерзости.