Шарлотта Маркхэм и Дом-Сумеречье

— Миссис Маркхэм! Как приятно вас снова видеть, дорогая моя! — Дыхание его отдавало бурбоном.

— И я вам очень рада, мистер Сэмсон, — чопорно отозвалась я, высвобождая руку.

— Как вам вечеринка?

— Прелюбопытная подборка гостей, мягко говоря.

— Мне они, признаться, несимпатичны. За исключением присутствующих, разумеется. — Мистер Сэмсон свирепо уставился на того единственного гостя, с которым меня еще не познакомили: на джентльмена с широким и плоским лицом; завитки седоватых волос застилали ту часть лица, где обычно обнаруживаются рот и подбородок. Тело его покрывали пластины отвердевшей полупрозрачной кожи, а вместо рук и ног из трещин в высохшем панцире торчали бескостные отростки вроде хобота.

— Пялиться неприлично, — заметил мистер Уотли, подходя к нам сзади.

Мистер Сэмсон развернулся и ткнул хозяина в грудь.

— Вы меня решили оскорбить, сэр? Пригласив эту… тварь?

— Мистер Корнелиус — высокоуважаемый член общества, так же как и вы. Как я уже сообщал вам прежде, у меня любимчиков нет. Ваши разногласия — это ваше дело.

— Вы играете в опасную игру, Уотли.

— Только в такие играть и стоит. Вы со мной не согласны, миссис Маркхэм? — Он одарил меня многозначительным взглядом и криво усмехнулся.

Мистер Сэмсон оскорбленно удалился, оставив меня наедине с хозяином Сумеречья.

— Честная игра куда интереснее опасной, — отозвалась я, и в голосе моем отчетливо прозвучала предостерегающая нота. К моему удивлению, мистер Уотли кивнул:

— Порою непросто отличить одну от другой, особенно если противница сама не сознает своих преимуществ.

Я не нашлась с ответом и только сверлила его взглядом, скорее от растерянности, нежели из неприязни. Он кивнул мне и объявил собравшимся, что ужин подан. Все неспешно двинулись в столовую.

Со времен нашей прошлой трапезы комната изменилась до неузнаваемости: в честь торжественного случая ее роскошно украсили. Вдоль стен установили на черных металлических пьедесталах пойманные вспышки молнии. Тут же висели витражные картины из частной коллекции мистера Уотли с изображением разных пейзажей: на одной была нарисована унылая, изрытая ямами пустошь; на другой — скалистое взморье со знакомой багряно-алой крепостью вдалеке; на третьей, крупномасштабной, — гигантский вымирающий город; и даже лес за Эвертоном. Присмотревшись повнимательнее, я осознала, что это не просто изображения, это — окна в те самые места. На пейзаже Эвертона я различала, как колышутся под ветром деревья и как по небу плывут клочья облаков.

Мистер Уотли уселся в одном конце стола, его дочь — в другом. Обнаружив изящную табличку с моим именем, я опустилась на стул между Полом и мистером Пуддлом, который сидел подле жены; мистера Корнелиуса поместили рядом с Бакстерами. Мисс Ярборо села между мистером Уотли и мистером Сэмсоном, а Лили с Джеймсом — между мистером Снитом и миссис Олдрич, чей сын, Дэбни, устроился рядом с Оливией и напротив Пола. Как только все заняли свои места в ожидании первого блюда, началась обычная застольная беседа.

— Как вы находите Упокоение? — поинтересовалась у меня через стол миссис Олдрич.

— Да мне кажется, я его пока что вообще не нашла, — заметила я. — Уж очень загадочное место.

Миссис Олдрич кивнула в знак согласия.

— Мы и сами народ загадочный, миссис Маркхэм. Мы все, в наших маленьких вотчинах, в наших усадьбах, разделенных целыми мирами. Но уж как есть, так есть. Вечность — это очень долго. И любое общество, даже самое просвещенное, неизбежно движется к разобщению — пусть только для того, чтобы доказать: возможно и такое.

— Прямо как римляне, — встрял Пол и, к моему изумлению, заулыбался через стол Дэбни Олдричу.

Дэбни заговорил, и снова все замерли, жадно вслушиваясь в его слова.

— Боюсь, я вынужден не согласиться с моей матерью. Ведь если бы мы и впрямь жили в просвещенном обществе, то простого расхождения во взглядах было бы недостаточно, чтобы вытолкнуть миры на путь безумия.

Мисс Ярборо уже собиралась что-то ответить, когда слуга вкатил в столовую тележку. На ней красовался сотейник, под которым горела синим пламенем небольшая горелка. Мистер Уотли поднялся со стула и обратился к гостям:

— Вселенная весьма велика, но не так уж и обширна, как может показаться. Всех нас объединяет нечто общее, и здесь, в Упокоении, принято, собрав друзей, устраивать торжественный прием в честь новоприбывших. Спасибо всем, кто присоединился к нам нынче вечером, дабы поприветствовать наших гостей. — Он указал на мальчиков Дэрроу.

Раздались вежливые аплодисменты. Мистер Уотли взял со стола нож и взмахнул им перед собой.

— По нашей традиции устроитель любого празднества приносит гостям дар дружбы, а лучшее, что может предложить кто бы то ни было, — это часть самого себя. Посему… — Человеческая рука мистера Уотли внезапно развернулась веером щупалец. Хозяин отсек ножом один из отростков поменьше, и рука тут же обрела прежнюю форму, ничуть не хуже, чем была. Ломоть мяса длиною с фут плюхнулся в сотейник, слуга проворно поделил его на шестнадцать равных порций и ловко подбросил в воздух, чтобы прожарились со всех сторон. Закончив, он объехал с тележкой вокруг стола, положив каждому из гостей по подрумяненному кусочку мистера Уотли.

Пол в ужасе вытаращился на тарелку — а затем поднял умоляющий взгляд на меня. Лили кивнула нам через стол: дескать, угощайтесь! — и тут же пожурила Джеймса за то, что он съел свой кусок прежде, чем обслужили остальных. Мы с Полом переглянулись, взялись за вилки и поднесли угощение ко рту. На вкус оно оказалось словно кальмар, фаршированный олениной. Происхождение блюда вызывало куда больше отвращения, нежели сам аромат, но добавки я бы просить не стала. Пол, давясь, кое-как проглотил свою порцию и быстро запил огромным количеством воды со льдом.

Мисс Ярборо явно не терпелось продолжить разговор с того места, где он прервался. Снова зазвучал ее звонкий и ломкий рассудительный голос:

— Есть разница между тривиальным несогласием и открытым мятежом. Есть правила, на которых основано бытие Вселенной. Одни можно нарушить, но другие сбрасывать со счетов никак нельзя: это значило бы забыть самих себя. Мы таковы, каковы есть, и притворяться, будто это не так, — махровое невежество.

— Культура, чуждая переменам, обречена на застой, — встрял мистер Сэмсон. — Если мы не можем меняться, значит, нам нечего терять, равно как и нечему учиться; вот почему люди захватили то, что принадлежит нам.

— Суть нашей культуры не совсем то, что можно отринуть во имя какой-нибудь докучной причуды, притом еще и опасной, — ответствовал бородатый гость, которого мистер Уотли назвал мистером Корнелиусом. — При всем уважении к нашим благородным гостям, людям в Упокоении не место.

— «Причуда» подразумевает всякое отсутствие социальной значимости, — возразил Дэбни. — Обведите взглядом собравшихся, и вы увидите: зарождается целое движение. Мы облачаемся в кожу людей, дабы напомнить нашим собратьям, как низко мы пали. Если мы отказываемся развиваться, так с тем же успехом могли бы просто быть людьми.