Шатун

– Потерял князь Рогволд город, – тяжело вздохнул Доброга. – Как в воду глядели те, кто говорил, что из этого буяна не выйдет ни мудрого судьи, ни толкового воеводы. Городом править – это не купцов грабить.

Огорченный едва ли не до слез, Осташ промолчал. Сам-то он тоже явил себя не в лучшем виде. Будь на его месте другой боготур, Вузлев, скажем, или Торуса, не отмахнулись бы от них берестяне столь пренебрежительно. А у Осташа не хватило ни ума, ни красноречия, чтобы открыть людям глаза на предательство Борислава Сухорукого.

Глава 21 ОТЕЦ И СЫН

Стольный град засыпал, сморенный накопленной за суматошный день усталостью. Расходившиеся лучами от Торговой площади улицы были пустынны, и только мерный шаг гнедого по деревянной мостовой нарушал привычную ночную тишину – Торуса ехал почти в полной темноте мимо крепких заборов с тесовыми воротами, которыми селившиеся близ детинца старейшины отгораживались от бродяг. Бродяги в открытую не шалили, но исподтишка могли нагадить любому доброму хозяину. В таком обнесенном крепким тыном дворе под одним, а то и под двумя-тремя кровлями проживало порой до полусотни человек, включая чад, домочадцев и челядинов. Были в городских усадьбах родовых старейшин и мечники, но число их ограничивалось княжьим указом. Для ближних к князю – десятью, для дальних – пятью. Может быть, поэтому крупных и кровавых ссор в стольном граде почти не случалось, а уж попытка поднять здесь бунт и вовсе была обречена на провал. Борислав Сухорукий не мог этого не понимать. Можно было, конечно, спрятать за стенами теремов сотню-другую решительных людей, но это только в том случае, если князь Всеволод и боготур Скора вдруг ослепнут. Любая замятия [30] на городских улицах, где обыватели в случае нужды всегда готовы подсобить Великому князю, если кто-то вздумает столкнуть его со стола, может носить только отвлекающий характер. Или оправдывающий убийство какого-нибудь человека, которого устранить по суду слишком хлопотно, а мешает он многим.

30

Замятия – беспорядок, смута.

Двор дома, где остановилась кудесница, был переполнен вооруженными людьми. Торусу хоть и не сразу, но опознали и пропустили на красное крыльцо. Дом принадлежал новгородскому купцу, обосновавшемуся в радимичском граде. Вместимостью он не уступал теремам старшины, но ставлен был скромнее – в один ярус.

Всемила сидела у очага, хотя в доме было жарко натоплено. Лицо ее показалось Торусе усталым и злым. Кажется, эта женщина уже приняла не самое легкое в своей жизни решение и готова была пойти по избранному кровавому пути до конца.

– Здравствоваться не будем, – сказала Всемила, указывая боготуру на лавку. – Сам видишь, какие наступили времена.

– Вузлев пропал. – Торуса сказал это не только Всемиле, но и стоявшему рядом Божибору.

– Вузлев изменник, – холодно отозвалась кудесница. – Он действует заодно с боярином Драгутином.

– Вины боярина еще никто не доказал, – возразил Торуса.

– Против Драгутина под пыткой показала Рада, – Всемила бросила на боготура сердитый взгляд, – и тем подтвердила подозрения мои и князя Всеволода.

– Твои подозрения разбудил я, – вздохнул виновато Торуса. – И, как выяснилось, разбудил напрасно. Искар действительно сын боярина Драгутина, но родила его не Милица из рода Молчунов.

– А кто же? – вскинулась Всемила.

– Ты, – с нажимом произнес Торуса. – Чтобы спасти свою внучку от преследований, Горелуха поменяла младенцев.

Всемила стала белее мела и откачнулась к стене, на лице ее был такой ужас, что боготуру стало не по себе. Жалеть он ее, однако, не стал. Торуса вдруг понял, что она все знала о готовящемся убийстве Драгутина. Знала и о замыслах Багуна, собиравшегося натравить на Драгутина Шатуненка, и о замыслах Борислава Сухорукого, который руками Рогволда и Богдана готовил заварушку на улицах стольного града, дабы подстраховать Искара, если тому не удастся устранить боярина. Торусе очень хотелось высказать кудеснице все, что он думал о ней в эту минуту. А думал он о ней скверно. Допустим, Всемила возненавидела Драгутина и жаждала его смерти, это Торуса мог понять, а простить он ей не мог другого: орудием мести кудесница избрала Искара, про которого точно знала, что он сын боярина. В мести тоже надо знать меру, а Всемила эту меру переступила, за что могла последовать страшная и почти неотвратимая кара богов.

– Божибор, – прохрипела Всемила, – сделай же что-нибудь.

Торусе никогда еще не доводилось видеть «белого волка» в такой растерянности и даже страхе. Божибор все знал или, точнее, почти все, но это вдруг открывшееся «почти» не могло не привести его в ужас.

– По моим сведениям, Искара в городе нет, – сказал Торуса. – Видимо, засаду они устроят где-то на дороге.

– Позови Ляну, – приказала Всемила. – Она последней видела Искара.

Божибор выскочил из горницы, а кудесница, повернувшись к Торусе, сказала:

– Не говори Ляне о подмене. Для нее это будет ударом даже большим, чем для меня. Ты отнял у меня дочь, боготур.

– Я вернул тебе сына, которого теперь нужно спасти.

– Это будет мой грех, и только мой!

– Успокойся, – мягко сказал Торуса. – Пока еще рано каяться в грехах. Считай, что боги испытывают нас, но не допустят страшного исхода.

Видимо, Ляна по лицу матери поняла, что происходит что-то ужасное, во всяком случае, глянула она на боготура с испугом.

– Где ты последний раз видела Искара? – спросил Торуса.

– В Берестене. А что случилось?

– С ним пока ничего не случилось, – нахмурился Торуса, – но может случиться, если ты будешь задавать мне вопросы, а не отвечать на мои.

– На Торговой площади мы встретили Щека. Искар о чем-то долго с ним говорил, а после сказал нам с Осташем, что ему нужно срочно уехать. Щек обещал ему помочь найти убийцу отца.

– Человека, на которого Искар затеял охоту, зовут боярин Драгутин, – пояснил Торуса и сразу же пожалел, что упомянул это имя.

У Макошиной ведуньи выдержки могло быть и побольше. Хотя Ляна ведь наверняка считает Драгутина своим отцом, а Искара, надо полагать, просто любит. В ином случае Торуса выразил бы Ляне сочувствие, но сейчас у него просто не было времени для переживаний.

– Я почти догадалась. – Ляна захлебывалась поднесенным Божибором вином. – Он искал подтверждений словам этого Щека сначала у старого Ичала Шатуна, а потом у Горелухи. И в сельцо свое он для этого ездил. Если бы Веско Молчуна убил не Бахрам, а Лихарь, то он не стал бы мстить Драгутину за смерть отца.

Из почти бессвязной речи плачущей Ляны Торуса зацепился за старого Шатуна.

– Ичал Шатун умер на наших руках в заброшенном жилище, кто-то смертельно ранил его перед нашим приходом. – пояснила Ляна. – Урсы его там и похоронили. Я видела его могилу, когда мы возвращались в стольный град.

– Жилище расположено у дороги? – спросил Торуса.

– Да, – кивнула головой Ляна. – Верстах в десяти от города.

– Седлай коней, – сказал Торуса Божибору. – Он наверняка ждет Драгутина именно там.

Искар не таился. А на ворчание молодого гана Годуна не обращал внимание. Ночь была холодной, и выделенные Багуном урсы-мечники жались к огню. Искар сидел чуть в стороне от костра и смотрел в темноту с таким видом, словно различал в ней нечто другим недоступное.

– Зря мы здесь мерзнем, – вздыхал беспокойный Годун. – Если он и появится, то наверняка ближе к полудню.

– Я тебя не держу, – холодно бросил Искар. – Забирай своих людей и уходи.

Если бы не строгий наказ ганов Багуна, Кряжана и Сидока, то Годун, скорее всего, так бы и поступил. Даджан мог ведь появиться во главе целой рати и без особых усилий разметать жалкую кучку урсов, вздумавших встать на его пути. Годун уже много лет знал Драгутина, правда под именем Лихаря Урса, и почти не сомневался, что Искару в единоборстве с боярином не устоять. Об этом он говорил и Багуну, и Сидоку, но ганы почему-то поддержали не разумного Годуна, а безумного Искара, который непременно хотел сразиться с Драгутином грудь в грудь и не где-нибудь, а на могиле Ичала Шатуна. И тогда, и сейчас Годуну казалось, что ганы согласились с Искаром неспроста. В сущности, им, наверное, все равно, Драгутин ли убьет Шатуненка или Шатуненок убьет боярина. И в том, и в другом случае это будет означать войну между урсами и славянами. А мертвый Искар для метящего в урсские князья Багуна выгоднее живого. Ибо этот Искар человек далеко не глупый, а кровь двух Шатунов, Ичала и Листяны, которая течет в его жилах, делает его в глазах урсов бесспорным вождем. А уж если Шатуненок утвердится в вождях, то своего места он не уступит ни Багуну, ни Кряжану, ни Сидоку. Непонятно только, почему вместе с Искаром Шатуненком должен погибнуть еще и ган Годун, который в князья не лезет, но не позволит держать себя за болвана.