Шайтан Иван 3
Шрифт:
— Знаешь, командир, батюшка исхлопотал мне зачисление в гвардию, император подписал прошение. Я отказался, хочу вернуться в сотню. Вышел небольшой скандал, родители отругали меня, когда я заявил им, что все равно не буду служить в гвардии. Устрою так, что меня снова отправят на Кавказ. Как думаешь, командир?
— Думаю, что правы твои родители, дурак ты князюшка, да ещё круглый.
— Ну, знаешь Пётр Алексеевич — хотел возмутиться Андрей, а потом, что-то сообразив, спросил.
— А почему, командир?
— А подумать не пробовал?
— Да я весь вечер думаю и ничего не могу придумать.
—
— Хорошо, докажи мне, что я дурак, тогда я на тебя не обижусь.
— Ладно, последний раз помогаю тебе. Ты понял хорунжий?
— Понял, слушаю.
— Завтра пойдешь к родителям, извинишься и дашь своё согласие. Не перебивай.- заметил я вскинувшегося Андрея.- Вернёшься в полк и два месяца служишь так, чтобы командиры твои от счастья плакали, образцово и показательно. Это очень важно. Потом идёшь к полковому командиру с прошением о переводе тебя на Кавказ, в сотню. Когда тебя спросят, ответствуй. Так, мол, и так, учитывая твою подготовку пользы от тебя для отечества, там будет больше. Расписываешь это все гладко и с выраженным патриотизмом. Ты ведь так думаешь на самом деле?
— Ну да, а что это даст.
— А даёт это, Андрюха много. Во-первых, выходишь ты из гвардии с чином поручика, Государь император, прослезившись, ставит тебя в пример другим офицерам, родителям уважение и благодарность за то, что такого сына воспитали. Понял, чурка ты с ушами.
Андрей осмыслив сказанное мною, вздохнул.
— Дурак, как есть дурак, признаю, командир.
— Поэтому я командир, — хлопнул его по плечу, — а ты хорунжий.
Глава 25
Осталось отгулять день рождения Натальи и возвращаться. Надоело, честно говоря, в Петербурге. Домой, на базу хочу, да и бойцы мои затосковали по дому. Насмотрелись на Москву, Петербург и тоже приуныли. Как правильно выразился Саня.
— Душно сдеся, командир, да и люди не те, что у нас. Вона, казачки тожа, ждут не дождутся, когда до дому поедут. В городе жить, привычка нужна, всё тута не по-людски. Вроде красиво и чинно, да только не про меня это. Вона и Мара жалилась Женьке, как она тут без неё и Ады жить будет.
— Может останешься с князем Саня?
— Господь с тобой, командир, такое говорить. Я остался только до твово приезду, что бы апосля с вами вертаться Не… Пётр Ляксеич, уволь от счастья такого. Лучше Аду оставь. Графиня сколько раз предлагала у неё остаться. Мне Женька рассказывала.
— И что она? — Заинтересовался я.
— Ада говорит, куда господин, туда и она. Что она дура, что ли, от тебя уходить, где она ещё такого справного казака найдет.
Мне стало смешно, я с трудом сдержался, что бы не рассмеяться, слушая серьёзные рассуждения Сани. Ушёл от этого балабола, что бы не обидеть его своим смехом. Собрался и поехал к графу Васильеву, тем более он просил навестить его после аудиенции.
— Здравствуйте, Пётр Алексеевич, — удивилась Катерина, увидев меня.
— Здравствуйте, Екатерина Николаевна.
— А, Пётр Алексеевич, наконец-то соизволили навестить меня — Обрадовался вышедший из кабинета граф, — прошу ко мне, шутливо поклонился он, жестом указывая на вход. Мы расселись в кресла у камина, в котором весело потрескивали
берёзовые поленья.— Наслышан о ваших визитах ко двору, — граф отхлебнул вина, пристально глядя на меня. — И не удивляйтесь моей осведомлённости. Увы, не я один внимательно слежу за дворцовыми делами.
Он отставил бокал, его пальцы нервно постукивали по столу:
— Многие заметили, как милостиво принял вас государь. Да и всё августейшее семейство, кажется, прониклось к вам симпатией. Особенно цесаревич Александр.
Граф сделал многозначительную паузу.
— Ходят упорные слухи, будто по вашему совету Александр удалил из Аничкова дворца графа Олевского и барона фон Ростена. Его давних приятелей, ещё те льстецы и подхалимы. Особенно граф Олевский. Скользкий и мстительный человек.
— Да что вы, граф?! — я действительно был удивлён.
— А вы, выходит, даже не подозревали, что сломали этим господам карьеру? — граф усмехнулся.
— Да я их в глаза не видел, Дмитрий Борисович! Хотя постойте, кажется с графом Олевским довелось встретиться, он приносил приглашение от Александра.
— Верю, — кивнул граф. — Тем интереснее, кто и зачем распускает такие слухи.
— Простите за прямоту, граф. Почему вы помогаете и опекаете меня? Зачем вам всё это.
— Вы должны были задать этот вопрос.
— Граф тяжело вздохнул, его голос дрогнул. — Видите ли, вы очень напоминаете мне моего сына. Он погиб в Персидскую кампанию, как и сын князя Долгорукого. Оба добровольно ушли из гвардии, не по принуждению, а по зову сердца.
На мгновение он замолчал, будто собираясь с мыслями. Его взгляд стал каким-то прозрачным, устремленным в прошлое.
— Сходство не во внешности, нет. Во внутренней чистоте. Вы такой же честный, прямой человек. Настоящий романтик, если хотите.
— Кто угодно, но только не романтик — мелькнула у меня мысль. Вдруг я увидел, как граф буквально сгорбился на глазах. Одна единственная слеза медленно скатилась по морщинистой щеке. Его пальцы бессознательно сжали ручку кресла.
— Простите старика, — прошептал он. — Господь отнял у меня всех и сына, и дочь, и жену. Оставил только Катерину.
Он резко встряхнулся, словно отгоняя тяжелые мысли:
— Я хочу помочь вам занять достойное место, Пётр Алексеевич. Потому, что вижу в вас редкие качества ум, твёрдый характер, преданность Отечеству. Но главное, верю в чистоту ваших помыслов. Поэтому я хочу уберечь вас от ошибок, которые могут перечеркнуть все ваши начинания.
Мы замерли, взгляды скрестились в безмолвном понимании, будто скрепили наш договор без лишних слов. В этом молчаливом диалоге было больше доверия, чем в любой клятве. Граф первым опустил глаза, легонько хлопнув меня по плечу.
— Ну вот и договорились, Пётр Алексеевич. Теперь-то вы точно не отвертитесь от старика.
Граф усмехнулся, в его голосе вновь послышались добродушные нотки. Но я разглядел другое. В глубине его потускневших глаз всё ещё горел тот самый стальной огонёк, что отличает бывалых игроков дворцовых интриг. Этот взгляд знал цену каждому слову и каждому движению при дворе императора Николая и пока, малом дворе, цесаревича Александра.
Надо же, ни сном ни духом не ведая, я влез в окружение Александра. Ещё как влез, как слон в посудную лавку.