Шайтан Иван 5
Шрифт:
— Приветствую тебя, Иван, у нас, в селении Арди. Я, Куат, старейшина Арди, а это старейшины и уважаемые люди из Гаштани и Сериз-кали. Мы вольные военные тухумы, Дасенруховцы. Ты хотел поговорить с нами, мы слушаем тебя.
Дауд делал синхронный перевод.
— Ас-саляму алейкум ва- рахмату-лляхи- ва- баракятух (Мир вам и милость божья и Его благословение), — так звучат полное приветствие. Поклонился приложив правую руку к сердцу. Как и рассчитывал, многих это удивило.
— Благодарю вас уважаемые, что откликнулись на мою просьбу. Я хотел узнать у вас, уважаемые, как мы будем жить дальше? Вы восстанавливаете дорогу на перевал. Жители черкесских селений и я, не знаем, что ожидать от вас. Дружбу и хорошие соседские отношения или опять набеги, грабежи во имя Аллаха, субхана-ллах (пречист Аллах).
— Замолчи, Шайтан, твои слова, как яд разъедают души правоверных и вводят их в заблуждение. — со злостью выкрикнул один из присутствующих.
— Это Закир, из селения Гаштан — шепнул мне Дауд.
— Зато твои слова, уважаемый Закир, зовут правоверных в рай, где полногрудые гурии встречают с улыбками, истинных воинов ислама. — Усмехнулся я. — Что-то ты не торопишься туда.
Дауд переводивший меня невольно улыбнулся.
— Не торопись, уважаемый Закир сказать слова о которых ты пожалеешь. Гнев плохой советчик. Я пришёл сюда не для того, чтобы ссориться. Я хочу договориться о мирном сосуществовании. Даже плохой мир, лучше хорошей войны. Почему бы вам не приезжать к нам на базар, заниматься торговлей. Дороги у нас безопасные и вам всегда рады, если вы пришли с миром. Скажи мне уважаемый Закир, где в коране написано или в каких хадисах сказано, что грабить, убивать соседа или кого другого, это благо. Даже если он не мусульманин, мирно живёт рядом с тобой, а ты приходишь и убиваешь его, насилуешь жену и продаёшь детей в рабство. И всё это делается с именем Аллаха. Ты считаешь себя героем и защитником веры. Всё это ложь. Ты начинаешь возмущаться и слать проклятья после того, когда к тебе приходят и творят тоже с тобой, и твоей семьей. Зло порождает зло, ненависть разжигает ещё большую ненависть.
Я буду искренне рад, если мы найдём общий язык и установим мир. Но если вы выберете войну, вы её получите. Такую войну, после которой вы будете умываться кровью и проклинать тот день, когда решили поднять против меня оружие.
В воздухе повисла гнетущая тишина, когда Дауд закончил перевод. Пока я говорил, моё лицо превратилось в бесстрастную, ледяную маску. Даже я сам почувствовал, как голос мой стал холодным, монотонным, будто доносящимся из глубин преисподней. Я не кричал, не сжимал в ярости рукоять кинжала, напротив, мой голос звучал тихо, словно предсмертный шёпот. Дауд с опаской посмотрел на меня. Видимо, сейчас во мне все видели не человека, а настоящего шайтана.
— Это не угроза, уважаемые. Это предупреждение.
— А тебе не страшно, Шайтан Иван, что ты можешь не выйти живым из этой комнаты? — спокойно произнёс горбоносый горец с чёрной, ухоженной бородой и шрамом на скуле. Взгляд его был твёрд, но без злобы.
— Это Малик, брат Куата, — шепнул Дауд.
— Нет, Малик, нестрашно. И я объясню почему. Во-первых, настоящие горцы, — я намеренно сделал ударение на этом слове, — не нарушают данного слова. Во-вторых, если это и случится… что ж, Ма-шаа-Аллах (такова воля Всевышнего). Но тогда мои воины придут и сотрут ваше селение с лица земли, оставив после себя лишь пепел.
Я поднял руку, пресекая возможные возражения.
— Я не запугиваю вас и не бросаю слов на ветер. Я лишь говорю, что будет. Но хватит о плохом. Я предлагаю вам два года мира. Вы восстанавливаете дорогу и ваши люди могут свободно ходить через наши земли в наш Базар, он сейчас ближе и у нас безопаснее, чем в равнинном Дагестане. Если люди Абдулах-амина или Хайбулы попытаются пройти через перевал, вам не нужно с ними сражаться. Просто дайте мне знать. А если вам самим понадобится помощь, скажите, и я сделаю всё, что в моих силах.
Я замолчал, давая им время обдумать мои слова.
— В этой войне не будет победителей. Мы все проиграем.
После долгого молчания меня пригласили в другой
дом, где накормили горячей пищей. Дауд остался со старейшинами, им ещё предстояло решить: война или мир.А я… признаться, был измотан до предела. После сытной еды незаметно для себя провалился в сон.
Глава 14
Хайбула с Гасаном достигли селения Арди в предрассветных сумерках. Окутанное туманом, оно спало. Осторожно, как тени, они объехали его по краю, стараясь не оставить следов и не разбудить сторожевых псов. В условленном месте, поляне заросшей кустарником, их ждал проводник. Но кроме него, из предрассветного мрака появились еще трое. Люди Ивана.
Они возникли так внезапно, словно выросли из-под земли, что Хайбула и Гасан вздрогнули, инстинктивно рванувшись к оружию, но застыли на полпути, пальцы так и не сомкнулись на рукоятях.
— Салам алейкум, Хайбула, — поздоровался один из них, низким, спокойным голосом. Хайбула узнал лица, запечатлевшиеся в памяти с того кровавого дня, рядом с Иваном.
— Ва алейкум ассалам, — ответил Хайбула, с усилием сглатывая ком в горле. — Вы что, тоже встречаете меня?
— Нет. Командир в селении, ведет переговоры. Его ждем. — Говоривший был явно старшим. Двое других, хоть и узнали гостей, оставались настороже. Их внимательные, недобрые глаза, неотрывно следили за каждым движением Гасана и Хайбулы, в руках ружья, стволы которых лишь слегка были отклонены в сторону.
— Хорошо, — кивнул Хайбула, стараясь говорить ровно. — Подождем Ивана с вами. Можно?
Старший из троих молча кивнул, жестом приглашая к неяркому костру, над которым уже подрагивали струйки пара от висящих котелков. Все, кроме одного, который бесшумно растворился в тумане, уселись у огня. Завтрак начался под гнетущим молчание.
Переговоры завершились на рассвете. Меня пригласили в кунацкую, служившую комнатой для совещаний. Куат, его лицо усталое, но довольное, огласил решение совета: мир. Пусть пока только на два года, «дальше будет видно». Старейшины, кивая головами, торжественно поклялись не поднимать руку ни на меня, ни на черкесские селения за перевалом.
— Тем более, — подчеркнул один из них, — многие из нас связаны кровными узами с теми кто за перевалом.
Большего добиться не удалось. От предложения военной помощи они отказались наотрез, сухо заявив, что сами разберутся и с Абдулах-амином, и с Хайбулой. Их главным условием был свободный доступ на наши земли, особенно, — ключевое слово прозвучало четко, — к Базару.
Я от души поблагодарил старейшин за мудрое решение, за мир. После краткого, чисто символического совместного перекуса, лепешки, сыр, айран. Я с Даудом двинулся в обратный путь.
Дорогой Дауд, его глаза блестели от усталости и возбуждения, посвятил меня в подковёрные детали совещания. Главным ястребом, как и ожидалось, был Закир. Его род больше всех вложил в «справедливую борьбу» и понес самые горькие потери. Даже двое старейшин, приехавшие с ним, не поддержали его ярости. Закиру пришлось, скрепя сердцем, подчиниться воле большинства. Остальные же изначально роптали против жесткой линии Абдулах-амина. Его мечты о «государственности» разбились о суровую реальность проблем, обрушившихся на них после первых побед. Больше половины воинов, первоначально откликнувшихся, погибли. Войне не видно конца. Абдулах-амин требовал новых воинов уверяя, что до победы осталось совсем немного, но последнему глупцу было понятно, что войну не выиграть. Все пять селений Дасенруховцев проголосовали за мир. К остальным родам решили послать гонцов и поставить их в известность. Это была победа, незаметная в масштабах всего Кавказа, но для меня очень серьёзный шаг в создании мирной зоны. Перед моим отъездом ко мне подошёл Малик.
— Скажи, Иван, — Малик понизил голос почти до шепота, его глаза прищурились, изучая мое лицо, — ты действительно вступишься за нас, если Абдулах-амин нападет?
— Ты ждешь этого нападения? — переспросил я, пристально глядя на него.
— Жду, — кивнул Малик, не отводя взгляда. — Узнав о нашем договоре, а он узнает непременно. Сначала попытается уговорить. А если откажем… — Он сделал выразительную паузу. — … силой возьмет перевал. Это вопрос времени. — Он ждал моей реакции, словно проверяя твердость слова.