Шайтан-звезда

Она легко поднялась с подушек и подошла к нему, придерживая на груди покрывало.

– Я был на пиру у аль-Асвада, и там твой посланец нашел меня, но я не мог прийти раньше. Какая забота мучит тебя, о госпожа? – спросил Джабир, сразу поняв, что если такая женщина, как Абриза, отказалась от украшений, и при ее приближении не звенят браслеты, и глаза ее опущены, то она переживает немалое огорчение.

Именно этого Абриза и добивалась.

Она вздохнула и произнесла стихи:

Если б ведом приход ваш был, мы б устлали Кровью сердца ваш путь и глаз чернотою. И постлали б ланиты мы вам навстречу, Чтоб лежала дорога ваша по векам.

Аль-Мунзир усмехнулся – это были первые стихи, которые он и Ади аль-Асвад услышали от Абризы ночью, на речном берегу.

И он также произнес стихи:

Легко относись ко всему. Всех ведь дел В деснице Аллаха, ты знаешь, судьба. И то, что запретно, к тебе не придет, А что суждено – не уйдет от тебя.

– Ради Аллаха, не надо этих утешений! – Абриза помотала головой и вздохнула так, что вздох завершился стоном. – Разве заменят они то, что было? Я сижу здесь, в этих покоях, всеми заброшенная и забытая, как столетняя старуха, и если бы я не позвала тебя – ты бы не вспомнил обо мне, а Ади аль-Асвад – с тобой вместе!

Она указала гостю на подушки, а Масруру – на дверную занавеску, и он ушел, пятясь и шевеля толстыми губами, как бы произнося непременное:

– На голове и на глазах!

– О госпожа, ты же знаешь, сколько забот сейчас и у аль-Асвада, и у меня, и у всех нас, – сказал, садясь, аль-Мунзир. – И разве ты полагаешь, что мы должны навещать тебя? К тому же нас осведомили, что тебя нашла женщина, в которой ты признала свою мать, и мы думали, что ты занята ею. Мы помним о тебе – но аль-Асвад сам выберет время, чтобы приблизить тебя к себе, а что касается меня…

Абриза тем временем опустилась напротив, как и было задумано – полулежа, облокотившись, чтобы обрисовались все ее достоинства и совершенства.

– Если он узнает, что тебя здесь видели, ты можешь сказать, что навещал свою мать, о аль-Мунзир, – отвечала она, вложив в голос всю доступную ей горечь.

– Мне незачем лгать аль-Асваду. Но одно дело – навестить, а другое – навещать, о госпожа. Нам не нужны сплетни и слухи, – объяснил Джабир. – Довольно с нас того, что вышло из-за Джейран. Одна из невест царя связалась с отродьем шайтана и в нее саму вселился шайтан, другая тайно принимает у себя посторонних мужчин – подумай, что скажут в Хире обо всем этом. Вспомни, как аль-Асвад взошел на трон, о госпожа, и не забудь при этом, что у царевича Мервана в городе были и сторонники. Разве нужно подставлять аль-Асвада под их удары?

– Ты, как всегда, предостерегаешь, о друг Аллаха… А что вышло с Джейран? Почему ты говоришь, что в нее вселился шайтан?

Удивление Абризы было искренним – после того, как Джейран и Джарайзи покинули зал, она удалилась от разломанного окна и из высокомерия не стала расспрашивать о дальнейших подвигах девушки осведомленного Масрура. Евнух сам сообщил, что она вывела свое войско из Хиры, получив как награду за свои деяния немалое количество золота и серебра, и Абризе вполне хватило этих сведений.

– Потому что она сражалась такой дубиной, какой даже я бы с трудом размахивал, о госпожа, и она скакала с этой дубиной так быстро и ловко, что даже уследить за ней мы могли с трудом. Казалось бы, только что она стояла здесь – и вот она уже на другом конце двора, а ведь та проклятая дубина весит чуть ли не кинтар! Жаль, что ты не видела всего этого – сыны Адама так не бьются, о госпожа, и она вызволила своих людей только с помощью шайтана.

– Ты веришь в это? – удивилась Абриза, с трудом представлявшая себе такое увесистое орудие.

– Я не верил, пока не увидел, как она носится с крючковатой дубиной, не зная утомления. И вспомни, в какую ярость она впала, когда узнала, что ее люди заперты в подвале, как она кричала и бесновалась! Ты ведь видела это сверху, клянусь Аллахом!

– Да, я видела это, я только не знала, что она натворила, когда убежала вместе с этим мальчиком… – и тут Абриза вдруг вспомнила, что и она однажды ночью бежала, не зная усталости, а потом удивлялась, как вышло, что ее никто не нагнал…

И вдруг ей пришло на ум, что ни в коем случае сейчас нельзя осуждать Джейран, чтобы аль-Мунзир не заподозрил, что свидетельство Абризы было продиктовано ревностью.

– Бедная Джейран… – произнесли Абриза. – Я не могу понять, что с ней произошло. Она по характеру немногословна и спокойна, и я так радовалась, что мы вместе будем в хариме аль-Асвада, ибо от нее нельзя было ожидать козней и неприятностей, к тому же я готова была любить ее за то, что она сделала ради аль-Асвада…

– Да, мне тоже при первой встрече показалось, что она из молчаливых и покорных, – согласился Джабир, – но если такие люди решаются действовать, то их поступки непредсказуемы. Я вспоминаю теперь, как она убежала от нас в Черном ущелье, – и не могу понять, откуда у нее взялись сила и ловкость, чтобы опередить мужчин и вскарабкаться на те скалы.

– Так, значит, не было ничего удивительного в том, что она размахивала дубиной?

– Нет, о госпожа, я еще раз говорю тебе – дубина была бы не по плечу и мне самому. Она осталась там, в казарме, после человека, которого отыскал где-то в Персии Юсуф аль-Хаммаль ибн Маджид, начальник молодцов правой стороны. Это был силач из силачей, и он развлекал старого царя поднятием тяжестей, пока не надорвался и не умер. Я полагаю, если Аллах увел от нас эту Джейран, то сделал это для нашего блага. А у тебя здесь будут другие подруги.

– Другие подруги? – Абриза вдруг поняла, что, избавившись от Джейран, она избавилась от наименьшего из зол. Ведь аль-Асвад, как и полагается царскому сыну, будет окружен льстецами, наперебой предлагающими ему красивых невольниц и даже невест! И трудно даже представить, кем будет населен его харим год спустя…

Джабир понял, что говорить этого не следовало.

– Разве кто-нибудь сможет сравниться с тобой, о госпожа? – спросил он, как показалось Абризе – ласково, вкрадчиво и возбужденно. – Разве не о тебе сложены стихи?

Она была создана, как хочет, и вылита По форме красы самой, не меньше и не длинней. Влюбилась в лицо ее затем красота сама. Она будто вылита в воде свежих жемчугов.

Произнеся эти бейты, он замер в ожидании ответа. Но ответа не было.

Абриза не могла вспомнить ничего подходящего, и еще недавно ей даже не пришлось бы вспоминать – только что рожденные строки сами сорвались бы с ее уст, блистая и покоряя.

– Не надо стихов, о аль-Мунзир… – прошептала она. – До стихов ли мне теперь?