Шайтан-звезда

Если бы он не задержался на время, достаточное, чтобы произнести короткую молитву, то и не увидел бы, как река выносит из ущелья нечто неожиданное. Чернокожий великан не сразу понял, что мимо него проносится человеческое тело.

Река была быстрая и порожистая, и это тело сильно потрепало и побило выше по течению, а дальнейшая его судьба была и вовсе неприглядна. Аль-Мунзир поскакал вдоль берега, стараясь разглядеть того несчастного. На миг из воды показалось лицо молодого мужчины. Поток сорвал с него почти всю одежду, и аль-Мунзир увидел, что утопленник плечист, статен и достоин лучшей участи.

Видя, что ему не удастся выловить тело из воды, Джабир аль-Мунзир остановил коня и стал размышлять.

– Если бы этот человек был в сапогах и в фарджии, подпоясанной как полагается, вода бы не раздела его, – сказал себе аль-Мунзир. – Она бы лишила его тюрбана, и только. Очевидно, когда он свалился в воду, на нем уже было мало одежды. Может быть, его захватили разбойники, и раздели, и он попытался бежать, и свалился в поток? Хасан предупредил меня о гулях, но ничего не сказал о разбойниках и айарах. А ведь за мои десять дирхемов он должен был предупредить меня обо всех опасностях, клянусь Аллахом! Если бы в этих горах жили айары, то прежде всего они бы условились со здешними жителями о покупке пищи и других услугах. Может быть, Хасан, когда толковал про крепость горных гулей, хотел мне дать понять, что незачем соваться в эти места? Однако же он отпустил меня сюда. Мы сидели за одной скатертью и пили вместе – он не станет меня предавать. Значит, айары тут ни при чем, и разбойники – равным образом.

Вспомнив про гулей, аль-Мунзир негромко рассмеялся.

– Это – не их рук дело! Они бы не стали пускать вниз по течению такого упитанного молодца! А любопытно – написаны ли у гулей по краям скатерти подходящие к случаю стихи?

Он повернул коня и поехал вниз по течению, сопровождая плывущее тело. Вскоре местность сделалась более ровной, и течение потока – спокойным, и аль-Мунзиру удалось, послав коня в воду, удержать утопленника. Вода доходила почти до стремени, и аль-Мунзир мог, нагнувшись с седла, ухватить того человека за руку. Конь, привычный к мертвым телам, не испугался и этого тела.

На берегу аль-Мунзир внимательно рассмотрел свою находку.

И он обнаружил то, ради чего преследовал тело, – рану на спине под левой лопаткой. Других повреждений на трупе, нанесенных железом, он не нашел.

– Клянусь Аллахом, этого человека убили подло, не дав ему возможности защитить себя! Если бы он столкнулся с айарами – и те вышли бы против него лицом к лицу. Не может быть, что в том ущелье засел какой-то одинокий мерзавец и трус, убивающий ударом в спину! – сказал себе Джабир. – Тогда мне поневоле жаль того мерзавца – можно просидеть в ущелье целую вечность, ожидая добычи, и мерзавец уподобится тому человеку, что всю жизнь искал дохлого осла, чтобы украсть у него подковы… И воистину странно, что мерзавец не снял с него шаровар…

От самих шаровар, после острых каменных клыков, торчавших посреди потока, мало что осталось, но их стягивал шнурок, украшенный по концам золотыми кистями, вещь достаточно ценная для одинокого грабителя.

Аль-Мунзир не хотел тупить свое оружие о каменистую землю, копая могилу, и сложил склеп из больших камней, поручив Аллаху оберегать тело от диких зверей, пока оно не истлеет.

Потом он неторопливо вернулся к тому месту, где бешеная речка вырывалась из ущелья, узкого и прямого, словно прорубленного тяжким и острым топором неведомого джинна, и устроился ночевать на брошенной стоянке.

Он заснул без страха, зная, что хорошо обученный конь при появлении чужих поднимет тревогу. Но никто ночью не побеспокоил аль-Мунзира. Очевидно, гули не разглядели сверху, что явилась такая знатная добыча.

– Нужно ли мне переправляться на тот берег? – с большим сомнением спросил себя Джабир аль-Мунзир, совершив утреннюю молитву и поев. – Если будет на то милость Аллаха, я разведаю все необходимое и на этом берегу.

Чернокожий великан всю жизнь считал себя осторожным и предвидящим опасность. Очевидно, по сравнению с аль-Асвадом он таким и был. И, в соответствии с собственной славой, аль-Мунзир подыскал такое место для коня, где люди, решившие навестить стоянку, не сразу бы его увидели. Там же он снял и опрятно сложил фарджию, более того – снял и тюрбан вместе с ермолкой, а голову повязал лоскутом, из тех лоскутов, какие предусмотрительный воин всегда держит в седельной суме на случай раны. И стоило ему труда убрать под эту жалкую повязку свои густые и длинные черные кудри, украшение воина. Снял также аль-Мунзир и верхние шаровары, оставшись в тонких нижних, из дорогого темно-синего шелка, да и те подвязал шнурками над коленями, чтобы они не развевались на ветру и как можно меньше мешали.

Задумался он над тем, снимать ли и нижнюю рубаху, но решил, что это будет уже излишним.

У Джабира не случилось при себе аркана, а лишь конские путы из пальмового лыка, свитого с войлоком. Он обмотал путы вокруг пояса, из оружия оставил при себе только джамбию, и подошел к самому берегу.

Отвесные скалы, образующие ущелье, вырастали, как и говорил Хасан, прямо из воды.

Аль-Мунзир отошел подальше и внимательно рассмотрел горный склон. Был он крут, но для сильного и ловкого человека вполне доступен. В полусотне шагов от берега аль-Мунзир начал свое восхождение, продвигаясь вверх и в сторону шумной речки.

Его замысел оправдался – довольно высоко над буйной водой можно было проникнуть в ущелье и даже идти по узкому каменному карнизу, а не ползти с риском съехать в речку.

Аль-Мунзир углубился в Черное ущелье, которое воистину было черным, потому что свет проникал как бы в щель, и тому, кто был внизу, щель эта казалась довольно узкой. Он продвигался осторожно, не торопясь, поскольку медлительность – от Аллаха, а поспешность – от шайтана, и прошло не меньше дневного часа, прежде чем на противоположном берегу он обнаружил нечто странное.

Это была большая ниша в стене, такой величины, что там разместилось бы двадцать всадников. Человек, стоящий у входа в ущелье, не разглядел бы ее, как бы ни старался. Можно было бы предположить, что Аллах или шайтан создали и эту глубокую нишу с черной продолговатой дырой, как бы ведущей в глубь гор, и ровную площадку на высоте трех или более рабочих локтей над водой, лишь потому, что им это показалось забавным. Но вот три неожиданные вещи увидел сверху аль-Мунзир, и сразу стало ясно, что здесь хозяйничают люди. Это были большой ворот с намотанным канатом, и остов круглой лодки, плетенный из ивовых прутьев, и сложенные вдоль стены связки соломы. Шкуры, которыми полагается обтягивать подобные лодки, он разглядел потом в глубине на больших распялках.

И аль-Мунзир понял, в чем заключается хитрость.

Ему доводилось видывать на быстрых реках такие лодки, не имеющие ни носа, ни кормы, и это было наиболее безопасно, потому что быстрый поток, как ни поворачивал их, все равно не мог развернуть неудобным для плывущих образом. И они брали немало груза – лодка из бычьих шкур, на дне которой аль-Мунзир мог спать, растянувшись во весь свой немалый рост, и не касаться при этом бортов головой и пятками, легко выдерживала четырех человек.

В простоте и надежности подобных лодок люди убедились уже давно. И научились не только сплавляться на них вниз по течению, но и подниматься вверх, хотя и на малые расстояния. Ворот с намотанным канатом наводил на мысль, что здешние жители знали этот способ.

Аль-Мунзир пристроился на каменном карнизе так, чтобы неудобство не помешало размышлению, и усмехнулся, подумав, что всю жизнь он предупреждал и предостерегал безрассудного Ади аль-Асвада, а теперь сам намерен совершить безрассудство.

И даже более того – он выбирал между двумя возможными безрассудствами. Он мог, поднявшись еще выше по течению, спуститься к воде, переплыть бешеный поток и выбраться на площадку, тем более, что канат, намотанный на ворот, свисает чуть ли не до воды. И избрать один из двух путей, равно безумных.