Шеф с системой в новом мире

— Я надеюсь, ты понимаешь, повар, что это не только награда, но и огромная ответственность, — заключил он, снова становясь серьезным. — Теперь ты не в тени. Ты на виду и любой твой промах будет замечен. Не разочаруй меня. Можешь идти. Борислав проводит тебя в твои новые покои.

Я молча поклонился и вышел. Моя старая жизнь закончилась окончательно.

Борислав ждал меня в приемной. Он окинул меня своим обычным нечитаемым взглядом, но я заметил, как уголки его губ едва заметно дрогнули, когда он увидел свиток в моих руках. Он все понял.

— Ваши новые покои готовы, советник, — ровным голосом произнес он, указывая в сторону господского крыла. — Могу проводить.

Я остановил его жестом.

— Подождите, Борислав. Сначала — на старое место. На малую кухню.

Он удивленно поднял бровь. Возвращаться в то место, откуда я только что с триумфом вырвался, было нелогично.

— Мне нужно повидаться кое с кем, — пояснил я, давая ему официальную, понятную причину.

Но моя истинная цель была другой. Я должен был вернуться туда не для того, чтобы что-то забрать, а чтобы что-то оставить. Оставить послевкусие. Поставить финальную точку в своей старой жизни и продемонстрировать всем обитателям того ада, что правила игры изменились навсегда, а еще — мне нужно было увидеть Матвея.

— Как скажешь, идем, — кивнул Борислав, разворачиваясь в сторону общей кухни.

Я намеренно попросил его провести меня через самое сердце этого змеиного гнезда.

Когда я вошел туда, где еще недавно был бесправным рабом, воцарилась гробовая тишина. Все поварята, чистившие овощи и таскавшие котлы, замерли на месте и уставились на меня. В их глазах был страх, смешанный с благоговением. Я был для них живой легендой. Чудом. Тем, кто вырвался из этого ада и вознесся до самого княжича.

В дальнем углу, у своего разделочного стола, стоял Прохор. Он не смотрел на меня. Он делал вид, что яростно рубит мясо, но я видел, как побелели костяшки его пальцев, сжимавших рукоять тесака, и как он злобно сопит ноздрями Он ненавидел меня и он боялся меня. Особенно сейчас, когда за моей спиной, как каменное изваяние, стоял личный телохранитель управляющего.

Я проигнорировал его. Мой взгляд нашел в толпе испуганных поварят знакомую фигуру.

— Матвей, — позвал я.

Мальчик вздрогнул и, опустив голову, боязливо подошел ко мне.

Я наклонился к нему, делая вид, что осматриваю травы в его руках.

— Как ты? — спросил я шепотом.

— Н-нормально, Алексей… — пролепетал снова похудевший мальчик, не смея поднять на меня глаза.

Я незаметно сунул ему в руку небольшой, но плотный и тяжелый кожаный мешочек, который приготовил заранее. Его пальцы инстинктивно сжались.

— Это для тебя и остальных, — прошептал я. — Здесь моя энергетическая паста. Она не очень вкусная, но очень сытная. Этого мешочка хватит надолго, а потом я еще для вас сделаю и тебе передам.

Матвей сжал мешочек, и благодарно кивнул. Он не просто получил еду, а получил надежду.

— Продержись еще немного, — продолжил я, и мой голос, до этого тихий, стал твердым, как сталь. Я смотрел в полные надежды глаза Матвея и понимал, что даю не просто обещание, а клятву. — Я вернусь сюда, чтобы навести порядок. Передай остальным, чтобы ждали.

Я выпрямился и, не говоря больше ни слова, кивнул Бориславу. Не оборачиваясь, я пошел к выходу. Чувствовал на своей спине десятки взглядов. Испуганные, полные благоговения взгляды поварят, которые провожали меня, но самый главный из них, самый тяжелый, я чувствовал почти физически. Это был взгляд Прохора. Полный жгучей, бессильной ненависти.

Он мог думать, что я ушел навсегда, но он ошибался. Я просто менял поле боя.

Борислав провел меня по коридорам господских покоев, и на этот раз мы не спускались к кухням. Мы поднялись наверх, в крыло, где жил сам княжич и его ближайшее окружение. Он остановился у массивной дубовой двери, отпер ее и, посторонившись, жестом пригласил меня войти.

Я шагнул за порог и замер.

Это были не просто покои. По сравнению с моей каморкой, это были хоромы.

— Это теперь твое, — ровным голосом сообщил Борислав. — Располагайся. Скоро принесут новую одежду.

Он вышел, плотно притворив за собой дверь, но на этот раз я не услышал звука засова. Дверь не была заперта. Это был еще один символ моего нового статуса.

Я медленно прошел по комнате, касаясь пальцами гладкой поверхности стола, проводя ладонью по мягкому меху на кровати. Это было нереально. Я подошел к окну и посмотрел вниз. Видел весь двор: суетящихся слуг, марширующих стражников, въезжающих в ворота всадников. Отсюда, сверху, я видел всю жизнь крепости, частью которой я был, но над которой я теперь, в каком-то смысле, приподнялся.

Раньше я был рабом Прохора, чья ценность измерялась количеством перечищенной картошки. Теперь я был ценнейшим активом Ярослава и Степана. Моя ценность измерялась чудесами, которые я мог творить и от меня теперь постоянно будут ждать этих чудес. Давление не исчезло. Оно стало несоизмеримо больше.

Мои враги тоже стали сильнее. Раньше это был просто тупой и жестокий повар. Теперь это был униженный и жаждущий мести главный лекарь Демьян. Еще целый могущественный род Морозовых, которые никогда не простят унижения своего чемпиона. Я стал сильнее, но и мишень на моей спине стала больше и ярче.

Я посмотрел на свои руки. Руки повара. Руки, которые теперь обладали силой менять судьбы. Я добился невероятного. Выжил и возвысился.

Но настоящая игра только начиналась и моя цель в ней была не просто служить и творить чудеса для других. Моя цель — обрести настоящую свободу и власть, чтобы самому решать свою судьбу.

Я был готов к новой битве.

Глава 33

Эпилог

В шатре боярина Глеба Морозова, раскинутом в нескольких днях пути от крепости Соколов, царила тяжелая, гнетущая тишина. Богатые ковры, расшитые золотом подушки, серебряная посуда на столе — все это великолепие казалось неуместным, оскверненным недавним позором. Воздух был густым от запаха дорогих благовоний.

Глава рода Морозовых, старый, седобородый, но не утративший хищной хватки волк, стоял у стола, медленно вращая в руках кубок с вином. Он не смотрел на своего сына. Он смотрел сквозь него, на то несмываемое пятно, что легло на честь их имени.

Игорь Морозов, еще недавно — гордость и несокрушимая мощь рода, — сидел в дальнем, темном углу шатра. Огромный, даже сейчас, он казался сжавшимся, уменьшившимся. Его правая рука была на перевязи, но настоящая рана была не на ней. Она была в его глазах, потухших, полных унижения и горького недоумения.