Шеф с системой. Гамбит повара

Через минуту в дверь моих покоев постучал Борислав.

— Управляющий ждет тебя, — сказал он, и в его голосе я впервые уловил нотку любопытства. — Немедленно.

Я кивнул, приводя в порядок мысли. Напряжение снова вернулось. Меня явно звали присутствовать при личном докладе сурового ветерана, который не верит в чудеса. Экзамен по принятию моей реформы питания входил в решающую стадию.

Я шел за Бориславом по уже знакомым коридорам господского крыла. Слуги, встречавшиеся на пути, почтительно склоняли головы. За последнюю неделю мой статус изменился. Я больше не был просто «поваром». Слухи о моих методах и, главное, об их результатах, сделали меня в глазах обитателей крепости кем-то вроде придворного знахаря, непонятной, но могущественной фигурой.

Мы подошли к дверям канцелярии. Борислав коротко постучал и, не дожидаясь ответа, открыл дверь, пропуская меня внутрь. Он остался снаружи, его работа была выполнена.

В просторной канцелярии управляющего было непривычно людно. За большим столом, на котором была разложена карта западных земель, сидел сам Степан Игнатьевич, но сегодня он был не один. Рядом с ним, прямой, как натянутая тетива, стоял воевода Ратибор — суровый, покрытый шрамами командующий всей дружиной. Стоило мне войти как его взгляд впился в меня, словно измеряя и взвешивая.

Федор докладывал сухо, по-военному, без лишних эмоций. Он начал водить по карте своим пальцем.

— Мы прошли по старому тракту до самых Гнилых топей. Разведка показала, что основной брод через реку все еще проходим для конницы. Дальше мы углубились в леса, проверили старые охотничьи тропы. Людей Морозовых не видели. Но…

Он на мгновение запнулся, подбирая слова. Степан Игнатьевич слушал его, глядя на карту, и лишь изредка кивал.

— Но земля не пустая, — продолжил Федор. — На второй день, у Медвежьего оврага, мы наткнулись на свежие следы конного разъезда. Пятеро всадников. Судя по подковам, не наши и не Морозовские. Скорее всего, люди боярина Боровича. Они прошли там за несколько часов до нас и шли быстро, не таясь. Думаю, просто патрулируют свои границы.

— Вы разговаривали? — спросил Ратибор.

— Наша задача была — разведка, а не бряцание оружием, — воевода удовлетворенно кивнул. — На четвертый день, у самого края болот, видели дозорных Ольговичей. Двое. Сидели у костра. Заметили нас, но тревоги не подняли, лишь проводили взглядами. Похоже, им, как и нам, лишние свары ни к чему. Граница спокойна, но движение есть и его много. Все следят за всеми.

Когда формальная часть доклада была окончена, управляющий отложил карту и поднял на командира свой тяжелый, пронзительный взгляд.

— Как люди, Федор? — спросил он, и этот вопрос был главным. — Как перенесли поход на этот раз?

На суровом лице ветерана впервые появились эмоции. Смесь глубочайшего удивления, недоверия к собственным словам и уважения. Он медленно повернул голову и посмотрел прямо на меня.

— Поход прошел хорошо. Заболевших и потерь нет, господин управляющий, — произнес он, и его грубый голос прозвучал в тишине канцелярии гулко и отчетливо. — Впервые за всю мою службу мы вернулись боеспособными. Обычно-то после этих походов долго отдыхать надо и восстанавливаться, а сейчас такое чувство, что хоть завтра в бой.

Степан Игнатьевич не шелохнулся, но я увидел, как его пальцы, лежавшие на столе, чуть сильнее сжались. Ярослав подался вперед, не в силах скрыть своего изумления. Ратибор впился взглядом в лицо своего подчиненного.

— Рассказывай, — приказал воевода, и его голос не оставлял места для недомолвок.

— Да, нужны подробности, — поддержал его Степан Игнатьевич.

Федор тяжело вздохнул, словно собираясь с силами, и начал свой рассказ. Он говорил с неохотой, как человек, которого заставляют описывать чудо, в которое он сам не до конца верит.

— Поначалу мои люди роптали, господин управляющий. Брикеты эти… — он снова покосился на меня, — на вкус странные. Жесткие, как камень. Пахнут смолой, хвоей, еще чем-то горьким… Не еда, а лекарство какое-то, но приказ есть приказ. Мы ели их, как было велено, по одному в день, запивая водой.

Он перевел дух, собираясь с мыслями.

— На второй день я заметил первое. Ночью никто не жаловался на озноб. Обычно у костра сидим, зуб на зуб не попадает от болотной сырости, а тут — тишина. Воины спят спокойно, ровно дышат. Я сам сначала не поверил, думал, просто ночь теплая выдалась. На третий день… прошел кашель. Тот самый, вечный наш спутник, который рвет глотку и не дает дышать. Он просто исчез. У всех. Сначала у молодых, потом и у старых. Просто перестали кашлять, будто и не было его никогда.

Степан Игнатьевич подался вперед, его глаза внимательно изучали лицо ветерана.

— А на обратном пути, — продолжал Федор, и в его голосе прозвучало откровенное изумление, — мы сделали переход, на который обычно уходит два дня, за один. Потому что у людей были силы. Они не тащились, как дохлые мухи, считая каждый шаг. Они шли ровным, быстрым шагом.

Он замолчал, и в его глазах, смотревших то на меня, то на управляющего, была смесь шока, уважения и почти суеверного страха.

— Я не знаю, что за колдовство в этой еде, господин. — закончил он. — И знать не хочу, но оно — за нас и это хорошо.

В тот самый миг, когда он произнес эти слова, я почувствовал знакомый отклик.

[Миссия «Железный Рацион» успешно завершена!]

[За успешное выполнение сложного задания государственной важности вы получаете +200 ед. опыта.]

[Ваша репутация в гарнизоне значительно выросла!]

Я стоял, стараясь не выдать своего триумфа, и чувствовал, как по телу разливается тепло от полученного опыта. Экзамен был сдан. Сдан с блеском.

Командир разведчиков закончил свой доклад, и в канцелярии на мгновение повисла тишина, наполненная весом его слов. Степан Игнатьевич медленно кивнул, его лицо было непроницаемо, но я видел в его глазах удовлетворение. Затем он повернулся к воеводе.

— Ратибор? Твое мнение как воина?

Старый воевода, который все это время стоял, скрестив могучие руки на груди, и слушал с непроницаемым лицом, медленно выпрямился. Он посмотрел не на управляющего, а прямо на меня. Его взгляд был долгим, тяжелым, изучающим.

— Я не верю в колдовство, — пророкотал он наконец. — Но я верю своим глазам и ушам. Я знаю Федора двадцать лет. Он не из тех, кто преувеличивает. И я видел его людей, когда они входили в ворота.

Он сделал паузу, повернувшись к Степану.

— Если этот повар, — он кивнул в мою сторону, — своей едой может сделать так, чтобы отряд возвращался из Гнилых топей без потерь и был готов к бою, то мне плевать, как это называется. Эти навыки тоже оружие. Оружие, которого нет ни у кого другого.

Он снова посмотрел на меня, и в его суровых глазах я впервые увидел не просто любопытство, а профессиональное уважение. Уважение воина к создателю нового, смертоносного клинка.

— Хорошая работа, Федор. Отряд заслужил отдых и двойную порцию мяса на ужин, — сказал Степан Игнатьевич, его голос был полон удовлетворения. — Можешь идти.