Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

Это звонили к ранней обедне.

В то время ранняя обедня начиналась чуть ли не тогда, когда кричали вторые петухи.

Сквозь неясный, еле колеблющийся просвет раннего утра можно было с трудом разобрать очертания черных фигур, направляющихся к паперти церкви.

То были нищие и богомольцы.

Ворча, ругаясь, толкая друг друга, изрыгая отврати­тельную брань, спешили сенновские нищие и нищенки скорее занять свои места, боясь, как бы кто другой, более храбрый, нахальный и сильный, не перехватил «теплого» уголка.

3/4 О, Господи! — тихо неслись шамкающие звуки беззубых ртов стариков и старцев-богомольцев, крестившихся широким крестом.

Когда Путилин и я подошли к паперти, прейдя ее, и вошли в «сени» церкви, нас обступила озлобленная рать нищих.

3/4 Это еще что за молодчики появились? — раздались негодующие голоса.

3/4 Ты как, рвань полосатая, смеешь сюда лезть? — наступала на Путилина отвратительная старая мегера.

3/4 А ты что же, откупила все места, ведьма? — сиплым голосом дал отпор Путилин. Теперь взбеленились все.

3/4 А ты, думаешь, даром мы тут стоим? А? Дамы себе каждый местечко покупаем, ирод рваный!..

3/4 Что с ними разговаривать долго! Взашей их, братцы!

3/4 Выталкивай их!

Особенно неистовствовал страшный горбун.

Все его безобразное тело, точно тело чудовища-спрута, колыхалось порывистыми движениями.

Его длинные цепкие руки-щупальцы готовы были, каза­лось, схватить нас и задавить в своих отвратительных объятиях.

Его единственный глаз, налившись кровью, сверкал огнем бешенства.

Я не мог удержать дрожи отвращения.

3/4 Вон! Вон отсюда! — злобно рычал он, наступая на нас.

3/4 Что вы, безобразники, в храме Божием шум да свару поднимаете? — говорили с укоризной некоторые богомольцы, проходя притвором церкви.

3/4 Эх, вижу, братцы, народ вы больно уж алчный!.. — начал Путилин, вынимая горсть медяков и несколько серебряных монет. — Без откупа, видно, к вам не влезешь. Что с вами делать? Нате, держите!

Картина вмиг изменилась.

3/4 Давно бы так... — проворчала старая мегера.

3/4 А кому деньги-то отдать? — спросил Путилин.

3/4 Горбуну Евсеичу! Он у нас старшой. Он ста­роста.

Безобразная лапа чудовища-горбуна уже протянулась к Путилину.

Улыбка бесконечной алчности зазмеилась на его страшном лице.

3/4 За себя и за товарища? Только помните: две недели третью часть выручки нам — на дележ. А то все равно — сживем!..

Ранняя обедня подходила к концу.

Путилин с неподражаемой ловкостью завязывал разговор с нищими и лишенками о вчерашнем трагическом случае перед папертью Спаса.

3/4 Как вы, почтенный, на счет сего думаете? — с глупым лицом обращался он несколько раз к гор­буну.

3/4 Отстань, обормот!.. Надоел! — злобно сверкал тот глазом-щелкой.

3/4 У-у, богатый черт, полагать надо! — тихо шептал Путилин на ухо соседу-нищему.

3/4 Да нас с тобой, брат, купит тысячу раз и пере­купит! — ухмылялся тот. — А только бабник, да и здорово заливает!..

По окончании обедни оделенная копейками, грошами и пятаками нищая братия стала расходиться.

3/4 Мы пойдем за горбуном... — еле слышно бросил мне мой знаменитый друг.

Горбун шел скоро, везя по земле искривленную, урод­ливую ногу.

Стараясь быть незамеченными, мы шли, не выпу­ская его ни на секунду из виду.

Раз он свернул налево, потом направо и вскоре мы очутились перед знаменитой Вяземской лаврой.

Горбун юркнул в ворота этой страшной клоаки, чу­деса которой приводили в содрогание людей с самыми крепкими нервами.

Это был расцвет славы Вяземки — притонавсей сто­личной сволочи, обрушивающейся на петербургских обы­вателей.

Отъявленные воры, пьяницы-золоторотцы, проститутки — все свили здесь прочное гнездо, разрушить которое было не так-то легко.

Подобно московскому Ржанову дому Хитрова рынка здесь находились и ночлежки — общежития для сего почтенного общества негодяев и мегер, и отдельные комнатки-конуры, сдаваемые за дешевую цену «аристократам» столичного сброда.

Притаившись за грудой пустых бочек, мы увидели, как страшный горбун, быстро и цепко поднявшись по об­леденелой лестнице, заваленной человеческими экскриментами, вошел на черную «галдарейку» грязного, ветхого надворного флигеля и скрылся, отперев огромный замок за дверью какого-то логовища.

3/4 Ну, теперь мы можем ехать! — задумчивопроизнесПутилин, не сводя глаз с таинственной двери, скрыв­шей чудовища-горбуна.

3/4 Ты что-нибудь наметил? — спросил я его.

3/4 Темно... темно... — как и вчера ночью, ответил он.

МАТЬ ЖЕРТВЫ

В сыскном Путилина ожидал сюрприз.

Лишь только мы вошли, предварительно переодевшись, в кабинет, как дверь распахнулась и в сопровождении дежурного агента вошла, вернее, вбежала небольшого ро­ста, худощавая, пожилая женщина.

Одета она была так, как одеваются мещанки или бедные, но «бла-а-а-родные» чиновницы-«цикорки»: в подобие какой-то черной поношенной шляпы, прикрытой черной ко­сынкой, в длинном черном дипломате.

Лишь только она вошла, как сейчас же заплакала, вернее заголосила.

3/4 Ах-ах-ах... ваше... ваше превосходительство...

3/4 Что такое? Кто эта женщина? — спросил Путилин агента.

3/4 Мать вчерашней девушки, найденной пред церковью Спаса... — доложил агент.

Лицо Путилина было бесстрастно.

3/4 Садитесь, сударыня... Да вы бросьте плакать... Давайте лучше побеседуем... — пригласил Путилин.

3/4 Да ка-а-ак же не плакать-то?! Дочь — единственная. Леночка моя ненагля-я-я-дная... Видела ее, голубушку...

Из расспросов женщины выяснилось следующее. Она — вдова скромного канцелярского служителя, умершего «от запоя». После смерти кормильца — в доме наступила страш­ная нужда.

Она шила, гадала на кофейной гуще, обмывала даже покойников, словом, делала все усилия, чтобы «дер­жаться на линии» со своей Леночкой.