Шекспир и его смуглая леди

А тогда, в июне двенадцатого, они съездили в Бельвуар, навестили больного Роджера Мэннерса, пробыли там два дня и уехали в Лондон. Через малое время после их визита Роджер скончался, но графа Монферье на похоронах не было. Саутгемптон писал ему во Францию, в Лангедок, но почта шла долго, разве успеешь!

Смотритель не избавлялся от своего дома до последнего: до двадцать третьего года, до выхода Великого Фолио. Два или три раза в год он появлялся там и встречался с друзьями. А в тот вечер, когда они все вернулись из Бельвуара и граф Монферье ночевал в доме, он нашел у себя в спальне на подушке конверт со знакомым корявым почерком.

Крикнул Кэтрин:

— Откуда это здесь?

— Три дня назад мистер Шекспир занес, — ответила постаревшая, но по-прежнему быстрая и бодрая помощница графа. —

Вы тогда, помнится, разминулись, ваша светлость. Вы с утра уехали к его светлости графу Саутгемптону, чтоб, значит, вместе отправиться в Бельвуар к его светлости графу Рэтленду, а мистер Шекспир заходил попрощаться и конвертик-то оставил. Я его вам на постель положила. Я что-то неправильно сделала?

— Все правильно, — ответил Смотритель. — Спасибо, Кэтрин.

Они разминулись.

Смотритель мог хотя бы попрощаться с… с кем?., с Объектом?., с подопечным?., с другом?.. С тем, с другим, с третьим. А еще точнее — с частью собственной жизни. Ибо каждый Объект каждого Проекта Службы — частичка жизни Смотрителя, а Уилл Шекспир — слишком большая часть, чтоб автоматически, как и положено спецам Службы, вычеркнуть ее не из памяти, но из души.

А Смотритель чересчур сентиментален, это его недостаток.

Хотя почему чересчур? Ведь он мог потешить свою сентиментальность и доскакать верхом до Страдфорда…

(дорога-то недлинная)…

повидаться с объектом-подопечным-другом: за почти четыре года до смерти Уилла хоть раз-то мог бы?.. А не стал. Значит — отличный специалист, Служба должна гордиться.

Она и гордилась…

Смотритель разорвал конверт и вынул оттуда лист. Развернул его. Там был сонет. И надпись сверху: «Напамять другу Франсуа».

«На память» было написано с ошибкой — вместе.

А сонет звучал так:

«Ты лучше за меня Фортуну побрани… виновницу моих проступков в оны дни… мне давшую лишь то, что волею бессмертных… общественная жизнь воспитывает в смертных… Вот отчего лежит на имени моем… и пачкает его клеймо порабощенья… как руку маляра, малюющего дом!.. Оплачь и пожелай мне, друг мой, обновленья… и — лишь бы обойти заразную беду… готов, как пациент, и уксусом опиться… причем и желчь вполне противной не найду… и тягостным искус, лишь только б исцелиться… Ты пожалей меня, и будет мне — поверь… достаточно того, чтоб сбросить груз потерь»[. [8]

8

Перевод Н. Гербеля.

Это был широко известный при жизни Уилла сонет номер сто одиннадцать, вошедший, как и все сто пятьдесят четыре сонета, в их прижизненное издание, увидевшее свет в шестьсот девятом году.

Игроки тогда сочли возможным издать их, потому что Уилл на какой-то очередной пьянке категорически заявил:

— Все! Точка! С сонетами покончил! Устал…

— Почему? — удивились все, но вопрос задал Рэтленд.

— Говорю же: устал. И Бриджет сказала, что пьесы — важнее…

Бриджет сказала… Игроки знали, что для Шекспира слова Бриджет — главный аргумент. А Смотритель знал еще более: сказанное — чистая правда, потому что, кроме этих ста пятидесяти четырех, Шекспир не написал ни одного больше.

Он помнил этот сонет — сто одиннадцатый.

Но сейчас прочел его по-новому.

Да и Уилл, видимо, выбирая, что оставить на прощанье другу Франсуа, выбрал именно этот.

Потому что сегодня он звучал завещанием Шекспира.

А он и был завещанием. Ему, графу Монферье. Ему, Смотрителю.

И что теперь ему делать, спрашивается?

Пожалеть Уилла, как тот просит?..

Разве не живет в душе графа Монферье безмерная печаль по случаю ухода из его жизни друга? Разве нет жалости к этому другу, который оборвал все нити, связывающие его с прежним бытием только потому, что оборвалась главная — жизнь любимой?

Жалость переполняла графа Монферье.

А Смотрителя?..

Это было самым простым во все времена — пожалеть. Как недорого стоит жалость! Особенно для тех, кто изначально делает все, чтобы она кому-то понадобилась. Для Смотрителя легко — в данном случае. Для его Службы.

А вы хотели, господа, узнать — как все было? Вот вы и узнали. И более чем узнали: вы сделали все, чтоб было именно так, как должно было быть. И чтобы никто никогда не узнал, как было на самом деле, и что вы сделали, чтобы так не было.

Сложный пассаж? Слишком много раз употреблен глагол «быть» в прошедшем времени? Но История никогда не делалась просто, она — очень сложный механизм и, как выясняется, требует постоянных — внимания, изучения и, как ни прискорбно, коррекции.

А кому-то хочется простоты?

Отсылаем вас к учебникам западноевропейской литературы эпохи Возрождения: проще — некуда. Но за истинность не отвечаем, извините.