Шел из бани. Да и все…
Шрифт:
Константин был без сознания не столько от болевого шока, сколько от нехватки кислорода, почти не мог дышать. Для того, чтобы костный мозг, попавший в легкие, рассосался, необходимы были эти уколы. Через два-три часа после того, как Евдокимова-младшего доставили в больницу, он бы просто задохнулся без этих инъекций. Михаил позаботился, чтобы лекарство доставили быстро.
Семь месяцев Константин Евдокимов пролежал на спине без движения. Кости обеих сломанных ног из-за тяжести переломов срастались медленно. На левой ноге был так называемый «винтовой» перелом, она была сильно раздроблена. Нужно было ставить имплантант, и тут на выручку тоже пришел Михаил – помог отыскать подходящий.
На
– Когда я научился вставать на ноги, понял, что если не выйду на сцену в ближайшее время, уже не вернусь на эстраду никогда. С момента аварии прошел почти год. Сцена мне нужна была как воздух, чтобы почувствовать себя человеком. Не инвалидом на костылях, не полностью разбитым и списанным за ненадобностью хламом. Тяжело было перебороть себя, мучили сомнения, хватит ли сил, боли были ужасные… Врачи мне поначалу вообще сказали: «Костя, в лучшем случае ты будешь с тросточкой ходить!» Скептически настроенные доктора предполагали, что я останусь прикованным к инвалидному креслу. А сегодня некоторые даже и не замечают, что у меня что-то не в порядке с ногами… Хотя у меня в левой ноге 11 килограммов металла и где-то около 400 граммов – в правом колене…
Когда ноги принялись заживать, а боли – исчезать, начали сказываться остальные последствия аварии. Дало о себе знать сотрясение мозга: у Константина начались головокружения. На реабилитацию ушел месяц. Потом напомнил о себе позвоночник. Было такое ощущение, что организм сначала восстановил самую проблемную зону, весь ресурс «бросил» на заживление ног, а потом начал сигналить: «Костя, надо еще вот это, вот это и вот это вылечить!» Теперь каждый год Константин подлечивает позвоночник в Белокурихе: позвонки периодически смещаются, их нужно возвращать на место.
Собрав всю волю в кулак, Константин решил, что на сцену все-таки выйдет.
Происходило это так: на сцену к микрофону его выводили под руки, давали ему небольшую тросточку, на которую он опирался во время концерта, и потом открывался занавес. А после выступления занавес закрывался, и Евдокимова подхватывали под руки, чтобы увести со сцены: сам он ходить еще не мог. Но твердо сказал себе, что научится. И научился. Реабилитироваться ему помогла сцена. То непередаваемое чувство, которое возникает, когда стоишь перед тысячным залом. Энергетика зрительской благодарности исцеляет любые недуги. Константину Сергеевичу хватило силы воли сделать первый шаг, не сдаться – и сегодня он выходит на сцену без всякой помощи, даже без трости – чтобы порадовать зрителей юмористическими монологами и замечательными песнями.
Уход из жизни двоих самых дорогих его сердцу людей – брата Михаила и продюсера Владимира Семенова (с ним вместе Константин проработал больше 16 лет) – еще долго будет отзываться ноющей болью в сердце Константина Сергеевича.
…Смерть настигла его брата через три года после случившегося с Константином, в том же злополучном августе, и по странному стечению обстоятельств, это тоже была автокатастрофа.
Александр Михайлов
КОРНИ У НАС ОДНИ – СИБИРСКИЕ
Чувство дружбы, товарищества – это основа основ. Так это на всю жизнь и осталось. Миша Евдокимов, талантливый добрейший человек самой чуткой души, рядом со мной. С ним мы очень много лет дружны, с первой встречи в Доме кино. Он помладше меня, но очень многое нас соединяет в жизни. Корни у нас одни – сибирские, он с Алтая. Друзья – это удивительная редкость, подарок душе. Друзья – это то, что дает силу жить, держит на плаву. Друзья – то, что незыблемо. Господи, какое счастье, что у меня есть такие друзья! Коля Козлов, военный человек. Бывший чекист, поэт, бард Игорь Дергунов… Я бесконечно благодарен за то, что они просто есть. За то, что они – близкие: по образу мысли, по состраданию
к людям. К России. К тому, что происходит. Убежден, что Россия будет возрождаться от Сибири, от нашей безбрежной провинции. Это предугадывал в свое время еще Ломоносов, и не грех повторить: мощь России возрастет Сибирью-матушкой. Так оно и будет.В любой игре, не только в большом искусстве, для меня важен лишь сам процесс, без ставок на рубли: интересен чистый азарт. Даже когда ты отдыхаешь душой, когда, проиграв, кукарекаешь под столом – в этом что-то есть. Уж мне-то приходилось кукарекать не раз…
У меня партнер самый замечательный – Миша Евдокимов. Мы часто с ним уезжаем куда-нибудь в глухомань, где есть бильярдная доска. Можем сутками играть, часами ходить вокруг стола, не уставая. И от этого удовольствие получаем невероятное…
Я не безгрешен, и всякое бывало. Но я никогда не предавал. И еще важно, как ты преодолеваешь беды. Да, бывает сразу видно – у этого человека душа болит. Но важно не то, что болит, а важно, за что она болит. Если за самого только себя, цена такого страданья – одна. А вот когда не за себя – за ближнего своего, когда за побирающихся наших людей, за обворованную и униженную Россию человеку больно – здесь высота страдания совсем иная…. И каким же художником ты можешь быть, если ты отгородился от всего этого? Если ты успешно изолировал свою душу от общих людских переживаний?
Нет, не этих «художников» я уважаю и люблю. Один из самых близких друзей моих – Михаил Евдокимов, он – мощный художник. Сильный духом, красивый человек. Но я видел его и в другие минуты. Когда ему больно и тяжело от бед, сквозь которые бредет наш измученный до последнего предела народ. Я сразу прошу прощения у всех состоятельных людей, которых я сейчас могу обидеть, но кто из тех денежных шакалов, которых мы видим без конца на эстраде, будет асфальтировать дороги в алтайской деревне, как это делает совсем не богатый Миша Евдокимов? Кто из них, утопающих в роскоши и бесстыдно свою роскошь выказывающих еще и по телевидению, будет покупать землякам трактора, чтобы было чем вспахать заброшенное поле?
В сорока километрах от шукшинских Сросток его деревня Верх-Обское. Каждый июль мы туда стараемся приезжать вместе. Он-то приезжает по нескольку раз в год – не может надолго отрываться от своих корней. Каждый раз, уезжая со своего родного Алтая, он, как у Шукшина в «Калине красной», обхватывает березу – «Я не могу больше, не могу! Нет сил…» Стоит, плачет – устал, и нервы на пределе. Его с трудом отрывают и сажают в самолет. Столько, сколько он добра людям делает… Я другого такого человека не знаю. Безумно талантливый художник. Юмор у него – не этот, ходульный, который человека и все, что вокруг, только пачкает, унижает, оскорбляет, а светлый, потрясающий народный юмор. Ясного дара художник, работающий на износ. Много общего у нас, многое сблизило. Бывает так, что позвонит он мне в два часа ночи: «Старик, что-то я устал…». Приедет, и до утра сидим и молчим. Выпьем немножко и просто сидим, даже не разговариваем. Молчим. Молчим!.. Миша может много часов не проронить ни слова, это – отдохновение от жуткого перенапряжения. Я-то знаю, что он часа четыре только что отговорил. Отработал – ему помолчать хочется… Мы с ним друг друга понимаем.
С Мишей мы познакомились в Доме кино. Стали напротив друг друга и почувствовали, как вольтова дуга между нами проскочила. Обнялись мы с ним и почувствовали, что одной крови. Тем более мы два сибиряка, только он с Западной Сибири, а я с Восточной. Наша родина общая – Сибирь. Так до конца его дней и остались друзьями.
Ничего не может быть прекраснее духовной близости. Разные характеры у нас, но по основным параметрам столько было точек соприкосновения у нас, что просто поражался иногда. Основная черта Мишки – у него было патологически обостренное чувство справедливости. Это меня всегда поражало. Всегда с болью говорил о своей земле.