Шелесты имён

Шелесты имён

Не сам ли ты себе сказал: «Иди, играй в своё искусство», — Любовью ослепил глаза И выдвинул наружу чувства? И запорхал, как мотылёк, Взлелеянный полубогами, Не помня собственный Исток, Повелевающий мирами. Святое знание дано Уму и сердцу соразмерно. Увидев небеса и дно, Глаза искали что нетленно. И, если ты себя искал И не нашёл в попытках честных, Один останется причал — Святое То. А «я» исчезло. И виртуальный силуэт, Похоже, держит только имя. Внутри, как и снаружи, Свет. Творенья не было в помине. Воистину, здесь спящий Бог, Во сне Себя забывший даже, Не помнящий, что Он – Исток, Повелевающий миражем. Проснись средь солнечных икон, Живи и не забудь отныне: В пространстве – Свет, в воде – огонь, И шелесты имён – в пустыне.

Джек пшеницы дома

Вот дом,

Который построил Джек…

С. Маршак

Вот дом, Который построил Джек. А это пшеница, Которая в тёмном чулане хранится В доме, который построил Джек. А это земля, на которой родиться Тебе довелось и этой пшенице, Которая в тёмном чулане хранится В доме, который построил Джек. А вот Планета С тысячами таких земель, Где сеют и собирают пшеницу, Которая после в чулане хранится В доме, который не строил Джек. А вот Галактика С миллионом таких планет, На которых тысячи земель, Где живительный Свет Созревать помогает пшенице, Которая где-то в чулане хранится В доме, который построил Джек. А вот Существо С миллиардом галактик внутри Себя И Высшее Существо, Собравшее этих Существ в ожерелье Своём. А вот Солнце, В чьих лучах появляются Тысячи Высших Существ. Это Солнце Сознания. В Свете Его бесчисленные вселенные — Тонкая пыль, Точно такая же, что странно струится В тёмном чулане, где держат пшеницу В доме, который построил Джек. В этом Свете Случается всё, что случится. И как бы реально всё то, что длится. Но дом неотличен от спелой пшеницы. И от этих двоих неотличен Джек.

Зеркало

Сердце моё, раньше ты боль отражало, Роскошь страстей из красок заведомо двух, Так нынче молчанье недвижного камня Над буйною прытью ума – твоя гладь. Теперь в нём закаты, звёзды, светлая пыль Электрическая от моли мгновенной, И образы внешних предметов бессчётных Торжественней и величавей плывут. Ведь чем яснее, чище зеркало- сердце, Тем призрачней жизнь, тем прозрачнее смерть, Туманнее дали, светлее оковы, И в детские дудки гудят палачи. Реже глядятся в него красные девы, Всё меньше всплывает имён со значеньем, Всё больше связующая беспричинность, Всё чаще Твоя в нём улыбка, Господь.

Падает снег

Падает снег. Я стою у окна. Это лишь снег. Удивительно просто. Удивительна этого льна белизна. Это просто, как жизнь, как преддверие сна, Солнечный луч – от зари до погоста. Между миром и Небом только одна Красота. Удивительно просто. Падает снег. Я стою у окна.

Снимок

Я вижу небо голубое. Узорная разлита тишь. Где нам не быть уже с тобою, На снимке у реки стоишь. Запечатлённое мгновенье Убогой радости моей — Во сне подслушанное пенье Нездешних белых голубей. Нет ничего, что можно было Остановить, сберечь, вобрать. Течения святая Сила Не оборачивает вспять. Непостижимы люди, вещи, Непостижимы небеса, Ушедшее, что стало вещим, И будущие голоса. Ничто – вот имя мирозданью. Кто и кому здесь говорит? Расскажет полное молчанье. Недвижность камня – объяснит.

Бродяга-царь

В. Набокову

Звезда живая, как свеча, Стояла над земным трактиром. Вдруг вспомнил, как лохмотья мира Меня учил не замечать Поэт. Классическая лира Его звучала в унисон Душе моей. Прошло, как сон, Полвека – пуст сей небосклон: По пальцам можно перечесть, Кто честь изволил предпочесть, Ходил среди двуногих прямо, И нищету берёг, как меч, И русскую лелеял речь, А не арго продажной дамы. Из списков родины изъят Был временно тот эмигрант. Он умер и теперь далече. Не помню даже, был ли рад Мурашкам по спине от встречи Фантомной. Только днём одним В проулке я столкнулся с ним. Он мало изменился. Плечи, Пожалуй, чуть сутулей… Миг Растянут был и словно вечен. Он растревожил Муз моих. Восстановил поток и связь, Нездешним символом светясь, Мой карандаш (читай: перо). Ничто, полночное зеро В прожилки света, ритм и звук Перетекло с прозрачных рук, Зачем и для чего – неясно. И так красива, так напрасна Была та музыка… Поклон Царю, бродяге: это он Меня учил лохмотья века, Как в полусне, не замечать, И радость на лету ронять, И в человеке Человека Под мишурою узнавать.

Мостик

Я перекинул через реку мостик Стихов – и вот уже брожу Вдали от городов, случайно Рождённых, гибнущих, сокрытых В пустотах атомных, в прожилках сна. И птицы дивные поют — Поют без дела и совсем без цели, И всходит Солнце, просто всходит Солнце — Без «почему» и «как», и всё волшебно, Непостижимо в каждом встречном миге, Непостижимо с каждым новым вдохом, Пронизано Блаженством необъятным То, Нечто, что за гранью слов.

Поезд имён

У Борхеса есть строчка, о которой Не вспомню никогда. Есть у Верлена Строка, которую не вспомнит Борхес, — Преемственность беспамятного плена — В знак памяти о том, что поезд Имён и слов в пути, – опорой Не стать мельканью букв и лиц. Слова провейте через крылья птиц, Через времён жестоких решето, И что останется, и будет то — Поэзия.

Зима

Мир солнца, море и песок. Кусок скалы, и дальше – небо. Мой сон по-прежнему высок: Ни революции, ни крепа, Ни вечно длящейся войны, И пляски смерти не видны. Беспечно бродит скорпион, Достойный жизни, по ладони. Львы с овцами – в одном загоне. И, в бархатном увязнув лоне, Шмель дегустирует пион… Кто ж суетится, лжёт за двух, Как рёк поэт? Продажный дух В животных выветрился вдруг… Красиво, правда. Иногда Я думаю, что это правда. Да, Воображение, друг мой… Пляж смыт волшебною волной. Всё это выдумано мной. Я в зимнем городе живу, Где души просто дежавю. И чайка не качнёт камыш. И, если море вдруг приснится, Я улыбаюсь: это лишь Тень майи на моих ресницах.

В мире цветочных брызг

В мире цветочных брызг, Тайных радуг и мотыльков, Забывания и реприз, Возвращения прежних оков, Где не знаешь ты ничего, Открываешь себя, ничто, На коленях или ничком, Непонятное «кто» или «что». Среди этих цветочных брызг, Тайных радуг и мотыльков, Где всё Бог – и море, и бриз, Потолок и вне потолков, — Кроме Милости, что здесь пить? Что увидеть, кроме Него? Чем душе человечьей жить, Если Он – в дыханье её?

Плётка

На днях была вой на. Всходило солнце, Блистало сельдью в заводях стекла. Обычная, привычная текла Жизнь адыгейца, каталонца. И в новостях переливали кровь, И не было бескровного канала. Под плёткой слов, незримая, стонала Лишённая всех тайн своих любовь, Лишённая величия любовь, Лишённая возмездия любовь.

Степь

Дорога, древняя, как этот мир. Седые камни, выбитые ветром На неоглядном веере пространств. Полыни терпкой сизые кусты Под царственным осенним солнцем. И музыка цикад. И тишь. Людей не надо здесь.

Вопросник о счастье

Милое детство моё, Не ведающее Ангелов, Беззаботное нечто, Просто не верящее, Что за солнечной занавеской Воскресного дня Притаилась жизнь С её коготками, Локтями, оскалами злости. И там, В старом списке событий, Расписано, что однажды Ты родился, Однажды умрёшь. Милое детство моё.

Космический танец