Шелк и пар

Оторвав взгляд от дневника, Лео с удивлением взглянул на отца. И в самом деле, серебристые волосы Кейна были не поседевшими от старости, а, скорее, обесцвеченными, так же как и глаза, как и бледная чистая кожа.

— Кто еще пробовал эликсир?

— Казавиан, само собой.

Они молча смотрели друг на друга.

— Раз уж один осмелился, то и другой был обязан. — Кейн чуть заметно улыбнулся. — Но выжить удалось лишь одному из нас. Можно сказать, Казавиан сам принял яд.

Дрожащими пальцами Лео перелистал еще несколько страниц. Мина будет потрясена, но, возможно, обретет наконец душевный покой. И узнает правду о смерти отца.

— У вас остался elixir vitae? — вырвалось у него.

Если ввести вакцину Онории, действие вируса удастся обратить вспять. А что, если всех голубокровных получится избавить от уготованной им участи? Сдержать процесс увядания, как вышло у Кейна?

— Тайна эликсира… ты обо всём прочтешь на последних страницах.

Лео поспешно перелистал тетрадь в конец и нашел там запись, сделанную чьей-то нетвердой рукой.

От любых упоминаний о проекте теперь надлежит избавиться. После трагедии, случившейся с Объектом X, Викерсу, герцогу Ланнистеру, поручено умертвить всех подопытных, а все бумаги уничтожить. Лаборатория была разрушена пожаром, и от моего многолетнего труда остался лишь этот дневник. Долг мой — сжечь его без промедленья, ведь эликсир станет крайне опасен, коль попадет не в те руки.

И все же, невыносимо мне видеть, как дело всей моей жизни — пятнадцать лет кропотливой работы — превратится в пепел. Будь я сильнее духом, я бы предал эти записи огню собственной рукою, но гордыня — тщеславие — вынуждает сохранить свидетельства о гениальном открытии, так жестоко обманувшем ожидания.

И пусть тот, кто прочтет эти строки, узнает, что создал я существо столь совершенное, что сам Господь проклял меня за дерзость мою и заставил лицезреть жуткие последствия вмешательства смертных в дела божественные.

Отныне я молюсь лишь об искуплении.

С глубокой скорбью,

доктор Эразм Креморн

— Тебе открылось знание, что таит в себе опасность, — тихо произнес Кейн, — в умелых руках оно может стать оружием.

«И вот ты вложил его в мои». Лео охватило желание во всем разобраться, нестерпимое, словно зуд под кожей. Тяга к необъяснимому передалась ему от Тодда, и, похоже, Кейн, старый ублюдок, все правильно рассчитал.

— Так что же случилось с доктором?

— Он повесился вскоре после того, как сделал эту запись. А перед смертью отослал дневник моему компаньону. Как видишь, я сумел перехватить документ.

Лео резко захлопнул тетрадь.

— И что же, этой историей ты хотел купить мое расположение?

— Наверное, просто подумал, что ты лучше меня распорядишься дневником и его тайнами. Мне они теперь ни к чему.

Прищурившись, Лео нерешительно кивнул.

— Спасибо тебе.

Мина наконец обо всем узнает.

Герцог снова уселся в мягкое кресло, откинувшись на вогнутую спинку несколько неуклюже, как подчас выходило у аристократов с излишне чопорными манерами. Он сложил ладони на животе.

— Нам с тобою нужно доиграть партию. Позволь заметить, ты совершенно не способен предугадывать ходы противника, что весьма прискорбно. И все же, я мог бы преподать тебе…

— Приму это к сведению. — Взгляд Лео невольно задержался на руках герцога. Левая рука поверх правой: у него самого была такая же манера сидеть, как у отца… Что за нелепая мысль. — А сейчас прошу меня извинить, у меня встреча в клубе.

— Послушай…

Сунув дневник подмышку, Лео резко распахнул дверь.

— Мы уже все обсудили.

— Ты многого добился, и я горжусь тобой. Ты раньше меня понял, что стране нужны перемены.

Последние слова отца Лео услышал уже на пороге и, пожалуй, уходя, хлопнул дверью чуть сильнее, чем следовало. Впрочем, никого из слуг поблизости не было.

Сейчас ему хотелось уйти навсегда и никогда больше не вспоминать о времени, что он здесь прожил. За прошедшие годы отец нанес ему немало обид, и вряд ли внезапный приступ откровенности мог что-то изменить. Кейн же просто бессовестный и бессердечный ублюдок — всегда таким был. Но когда Лео уже спустился по ступенькам вниз и принял у суетившихся вокруг горничных свое пальто, шляпу и перчатки, он вдруг замешкался. «Я убил ее. Я убил свою Маргариту…» В голосе герцога что-то дрогнуло в тот момент. Человек, женившийся из политических соображений, говорил бы иначе. А если его воспитывали так же жестоко, как позже сам он воспитывал Лео, была ли в том его вина?

Смерть жены могла стать для герцога куда более страшным потрясением, чем считал его сын. И никто не показал ему другой жизни. Кейну и правда тяжело давались перемены. Он и сам во многих отношениях был пережитком прошлого.

Лакеи распахнули тяжелые двери и встали навытяжку, а Лео никак не мог совладать с мыслями. Если сейчас он уйдет, то потом всю жизнь будет терзаться сомнениями. Возможно, теперь, когда Бэронс узнал, почему герцог так себя вел, они могли бы попробовать наладить какие-то отношения. Пусть даже не совсем такие, как Лео хотелось бы. Кейну никогда не стать образцовым отцом. Но, кажется, Лео уже с этим смирился.

— Скажи его светлости, пусть передвинет моего коня на D5.

Затем он привычным жестом надел шляпу, неторопливо спустился по ступенькам парадного крыльца особняка Кейнов и отправился туда, где ждала его невеста.

Эпилог

Шесть месяцев спустя…

— Я, кажется, не совсем понимаю суть этой традиции.

Лео положил ладонь жене на талию, с трудом удерживая другой рукой груду ярких коробок. Сегодня Мина облачилась в темно-вишневый жакет с меховой оторочкой поверху и черную бархатную шляпку, венчавшую шикарные рыжие кудри. Сама элегантность. До женитьбы Лео не слишком интересовался женскими нарядами, теперь же не знал занятия приятнее, чем избавлять любимую от роскошных одежд, расстегивая их одну за другой и выясняя, что надето в самом низу. Мине нравились шелка, кружева и всякие кокетливые французские штучки, которые она называла нижним бельем.

Лео нравилось их с нее снимать.

— Так уж заведено, — принялся рассказывать он, придерживая для Мины двери у заднего крыльца Логова. И тут же ощутил дивный аромат запеченной ветчины, приправленной чем-то сладким и пряным. — Кажется, этот обычай привезла со своей родины графиня Леверштайн. И раз уж в Эшелоне праздник считали религиозным и справлять не хотели, простой люд принял его с воодушевлением.

— Рождество, — проговорила Мина задумчиво, — как все-таки непривычно.

В стране впервые устраивали торжества по случаю Рождества. Королева повелела отмечать его в честь окончания тирании принца-консорта, а следом начинать готовиться к Новому году. Назавтра Мина и Лео были приглашены на рождественский обед в Балморал, куда ее высочество отправилась на праздники. Но поезд увезет их только утром, а сегодняшний вечер Лео хотелось провести со своей семьей.

Он стряхнул снежинки со спины Мины и обвел взглядом кухню. Под потолком развешаны медные котелки, над очагом возвышается огромная каменная плита. Его накрыло волной тепла и родных запахов, казалось, он пришел домой.

По ступенькам не спеша спустилась Эсме. Теперь она двигалась куда менее расторопно, чем прежде. И пусть из-за пышных бантов и шелковых драпировок на платье ее большой живот выпирал не так уж и сильно, ослепительную улыбку и яркий блеск глаз ей было не скрыть. В отличие от Онории, она спокойно воспринимала свое состояние, казалось, беременность ей даже нравится.