Шелковый билет

Внезапный телефонный звонок прервал мои воспоминания за утренним кофе. Звонила как раз Ксю:

– Проснись и пой, братишка, – бодро отрапортовала Ксюша, – как ты там? Уже прибыл на борт вашего дерьмического корабля, или еще в пути?

Я как всегда рад ее слышать:

– Доброе утро! Приполз в офис, пью кофе. Не представляешь, кого встретил с утра! Окола! Обнюханный ко мне в машину залез!

Из трубки раздалось протяжное: «да ладно»!

– Ого, – сказала сестра, – и чем все закончилось? Какого хера он вообще оказался у тебя в машине ранним утром в мороз?

Я засмеялся:

– Представь себе, просто возник у меня на пути прямо во дворе! Я чуть не задавил его от удивления. В итоге типа поговорили, довез его до дома. Кадр, конечно. Совсем не меняется.

– Хм, – протянула Ксюша, – нормально люди живут! Бухают до утра! А кто детей воспитывать будет? Бедная Анька! – негодовала сестра.

Я промолчал.

– Братец, я сегодня в пол пятого забираю детей от мамы, и мы едем в цирк. Поедешь с нами? Потом бы в гости зашел, с Игорем вопросы по штатам обсудить. Да Егору бы с уроками помог. Один черт, пятница! Ты же все равно дома сидишь!

Обижаться смысла не было, я и вправду сидел бы дома. Но от цирка я отказался. Как-то не было желания.

Мы поболтали еще минут пять. Договорились, что вечером я заеду к ним на ужин. Настроение у меня заметно поднялось. У Ксюши есть особая способность своими интонациями изменять показатель моего внутреннего барометра в лучшую сторону.

Я проверил почту, ответил на пару писем и решил, что на сегодня все. Вот такая работа у меня: за два часа решить все вопросы и мрачно тупить оставшееся время. Я решил зайти к Вахрушеву и обсудить с ним пару организационных моментов.

Выдвинув верхний ящик, стола я обнаружил в нем коробку приторных кокосовых конфет. Прихватив сладости с собой, я направился в обитель начальника.

Софьюшка неизменно сидела за своим столом с каменным выражением лица и листала какой-то пошлый дешевый журнальчик. Недолго думая, я решил, что мои конфеты сейчас необходимы именно ей. Белый мраморный пол в контакте с моими ботинками сразу выдал мое приближение к столу секретарши. Она нехотя подняла глаза, будто готовясь ответить на очередной нелепый вопрос, в роде: не подскажете ли, где здесь у вас отдел кадров. Увидев меня, она немного смягчилась.

– Хорошего дня, незаменимая наша, – выдавил я с максимальной искренностью, на которую может быть способен человек в разгар рабочего дня, и положил конфетки слева от тонкого, серебристого монитора. И тут я первый раз увидел ее улыбку. Не дежурную. Настоящую. Грустную безумную улыбку отчаявшегося человека, потерявшегося в пустыне, которому вдруг упала на голову бутылка минералки. Мне стало еще сильнее ее жаль.

– Спасибо огромное, Вадим Николаевич! Вы будто знали, что это мои любимые, – робко и по-детски сказала Софьюшка.

Я даже опешил от такой мягкой реакции и, вместо того чтобы сказать нечто вроде «на здоровье» на манер мачо выпалил: «я всегда это знал».

Она вежливо улыбнулась. Мне захотелось дать самому себе звонкую затрещину, но я сдержался. Я также вежливо улыбнулся ей и поспешил к кабинету Вахрушева.

Я постучал в идеально белую дверь и открыл ее, не дожидаясь ответа. Коля никогда не требовал к себе какого-то особого отношения. Он и так на все двести пятьдесят процентов чувствовал себя начальником, и ни в каких церемониях не нуждался.

Меня встретила идеальная голливудская улыбка. Вахрушев сюсюкался по телефону с женой. Подняв указательный палец и покачав головой, прикрыв глаза, в стиле «секундочку», он указал свободной от телефона рукой на блестящее страусиное яйцо напротив своего рабочего места. Я принял сигнал «присаживайся» и постарался уютно устроить свой зад в космическом кресле.

«А что мусечка будет делать? Ууу, мусечка курит! Ай-ай-ай! Совсем без меня там расслабилась! Только оставь тебя на секундочку, так она опять за свое», – Коля закатил глаза и негодующе раздул ноздри, – «А вот получит мусечка по попке сегодня, когда папочка вернется»!

Я был готов блевануть, но, благо, не успел позавтракать. Пока Коля горячо прощался с суженной, подводя к концу свои бесконечные сюсюканья, я нажал на панели его стола кнопку со значком в виде широкой дымящейся кофейной чашки. Кнопка загорелась зеленым светом, что означало, что Софьюшка уже отправилась варить мне кофе. Должен признать, что тут комичное помешательство Вахрушева было даже полезным. В своем стремлении превратить офис в космический корабль, он добился автоматизма в выполнении разных мелких поручений от своих сотрудников.

К тому моменту, как Коля, наконец, положил трубку, Софьюшка уже вошла в кабинет и несла мне кофе, нарочито виляя бедрами в сторону вахрушевского стола. Мне на секунду показалось, что я единственный во всем мире, кто способен разглядеть, сколько боли и страданий в этих виляниях упругой задницы Софьи. Я опять быстренько ее пожалел.

– Ну, рассказывай, командир, – весело начал беседу Коля, – с чем пожаловал ко мне?

Я отхлебнул горячий, сладкий кофе. Видимо, Софья думала, что кофе для Вахрушева. Сам я пью без сахара.

Я мимолетно поморщился, но все же проглотил приторную жижу, отметив про себя, что даже в таком виде кофе был весьма неплох.

Попросив Колю открыть рабочую папку с ТЗ, я начал долго и нудно рассказывать ему про новое задание для дизайнера к следующему номеру журнала. Коля внимательно слушал, мастерски скрывая, что ему абсолютно наплевать. Таким людям, как он, действительно уже давно наплевать на происходящее в конторе и их нельзя в этом винить. Тот, кто основал дело и вложил в него, в свое время, кучу денег, сил и времени, имеет право расслабиться и смотреть, как плоды его детища работают на него.

Честно говоря, мне и самому было уже давно на все наплевать, но, даже будучи заместителем редактора, как-то не хотелось на вопрос «с чем пожаловал» отвечать начальнику: «да просто задолбался сидеть в кабинете и решил зайти к тебе и выпить кофе».

Еще пару минут продолжались мои монотонные, душные излияния по поводу макета, нового начальника полиграфии и цвет губ девушки с обложки. Коля думал об Оле. Да, черт подери, это было словно написано на его лице. В такие моменты ловишь себя на мысли, насколько же безгранично и отчаянно ты одинок. Абсолютно. Мне даже не хотелось себя жалеть, а скорее, наоборот: хотелось судить себя как самого страшного преступника, приговорить себя к эвтаназии, самоуничтожиться. Я совсем не романтик. Или же просто с годами убедил себя в этом. Но я не мог спорить с неоспоримым: когда ты не любишь, ты не тот, за кого себя выдаешь. Не человек, а только жалкая пародия. Мешок с дерьмом и кучей комплексов и ничтожных мыслишек в полупустой голове.