Шемячичъ

— Тебе бы в историки пойти, а не в уголовный розыск, — опять осадил розыскника Дремов. Теперь уже с явным недовольством. — Книжки на исторические темы сочинять…

— Один сочинитель уже есть, — тихо огрызнулся Письменов, намекая на знакомого всем операм ветерана, по выходе на пенсию начавшего заниматься сочинительством. — Перебор может случиться…

Огрызнуться-то он огрызнулся, но и покривил душой: не предавая огласке, пробовал и сам кое-что писать на темы криминальной жизни столицы Курского края. Иногда эти «кое-что» помещал в Интернете под псевдонимом «Кум». Но коллеги об этом ничего не знали и не должны были знать.

— Вот он пусть и сочиняет, а мы должны дело свое делать, — вернул подполковник всех к сути совещания. — Необходимо Зацепина нынче же не только «раскрутить» по разбою и краже из школы учебного оружия, но и на причастность к другим преступлениям проверить. Заодно, если есть охота, и родство его с князем Шемячичем проверьте. Не возражаю.

«Хорошо сказать «проверьте», — подумал Письменов, — а вот как осуществить эту самую проверку, спустя пятьсот лет, вопрос. Большой вопрос… Тут, что случилось пятьдесят лет назад или даже двадцать, не проверить. Все так исковеркано временем и «любителями истины», что черт ногу сломит… А уж докопаться до тех времен — чистая фантастика». — Однако вслух на этот раз ничего не сказал, и совещание продолжилось.

Еще около часа ИО начальника отдела подполковник полиции Дремов проводил «накачку» оперативникам, «переставшим, по его мнению, мышей ловить».

4

Описываемые события произошли в понедельник, а уже в четверг в служебный кабинет к крепышу старлею Письменову зашел тот самый сочинитель, которого розыскник упомянул в разговоре с ИО начальника отдела во время совещания.

— Как жизнь, опер? — здороваясь за руку со вставшим со стула хозяином кабинета, поинтересовался седовласый сочинитель. — Не натерла ли лямка службы богатырские рамены? Не укатали ли Сивку крутые горки, не нарушили ли крепость корабля подводные камни?.. Вот был в Совете ветеранов…

— Там, где «бойцы вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе сражались они…» — усмехнулся несколько иронично, но в то же время и безобидно старлей.

— Вот именно, — улыбкой на улыбку отозвался ветеран-сочинитель. — Побыл там, а потом подумал: не зайти ли к операм — вдруг чем интересным поделятся?.. А то музы служить отказываются — и в творчестве застой, — пожаловался мимоходом. — Вот и заглянул. Но вижу: почти все кабинеты закрыты, наверное, их обитатели все в «народ» ушли… Только тебя и застал. Так как жизнь?» — возвратился он к первому вопросу.

— Жизнь, как жизнь, — приглашая жестом присесть на свободный стул и усаживаясь на собственный, произнес Письменов, — когда «зашибись», а когда и не очень… То мы кого-нибудь «достаем», то нас… Нас — больше.

— Ну, это само собой… — посочувствовал ветеран. — Во все времена так было. Помню, когда работал участковым в восьмидесятых, казалось, что все на тебе в «рай» едут — и опера, и следаки, и гаишники… Одни постовые разве что не командовали…

— Сейчас участковыми не очень-то покомандуешь, — вклинился с репликой Письменов, — по Конституции работают: восемь часов отбарабанил — и потом хоть травушка не расти. А операм приходится воз в одиночку тащить, преодолевая «рытвины и ухабы» законодательства. Если раньше про участковых один старый полковник, ныне известный в Курске адвокат, говорил, что это «лошадки, которых никто не кормит, но все погоняют», то теперь с полным правом так можно сказать об операх уголовного розыска. Они ныне даже не лошади, а ишаки, на которых все валят и валят, накладывают и накладывают. Так что служебные лямки не только рамены-плечи трут, но и горло перехватывают…

— Да, трудно ныне. Всем трудно, — согласился ветеран, — и операм, и следователям… Как-то был и у них — я же из следствия на пенсию уходил, — пояснил на всякий случай, — тоже жалуются… Ничего не поделаешь, в смутное время живем… Впрочем, старлей, на Руси никогда хороших времен не было. Все у нас «не слава Богу…» То монголо-татарское иго, то польско-литовская оккупация, то крепостное право…

— …То бунты да мятежи, то революции и контрреволюции, то стройки и «перестройки», — с легкой иронией подхватил Письменов.

— А еще реформы и контрреформы. Впрочем, это бесплодный разговор, можно долго «из пустого в порожнее переливать»… Лучше скажи: нет ли чего занимательного? — уперся острым заинтересованным взглядом в опера сочинитель.

— Знаете, а вы вовремя зашли, — подмигнул опер. — На днях одного налетчика-молодчика взяли при попытке ограбить с оружием киоск на Харьковской.

— Уже «горячо», — стал само внимание сочинитель. — Разбой — сам по себе уже «изюминка», как бы цинично это ни звучало.

— Наверное, — не стал возражать опер. — Но в данном случае сам по себе разбой интереса не представляет: разбойник повязан на месте преступления. Зато проведенный у него в комнате обыск дал сенсацию: обнаружено старинное жемчужное колье и небольшая серебряная диадема, украшенная цветными камнями и жемчугом.

— Видать, налетчик — еще тот пострел, который везде поспел…

— Как ни смешно, но вряд ли, — возразил Письменов. — Говорит, что это — семейная реликвия, передаваемая из поколения в поколение в его роду.

— Чудно… — не избавился от сомнений ветеран.

— Но и это не главное… — продолжил интриговать опер.

— А что?

— А то, что эти раритеты будто бы его далекой прабабке подарил… рыльский князь Василий Шемячич, — сыпанул после небольшой, для пущего эффекта, паузы веселыми бесенятами черных глаз оперативник. — Вот что главное! — поднял он указательный палец правой руки, словно ставя восклицательный знак.

— Интересно, интересно… — подался всем корпусом вперед, ближе к рассказчику, сочинитель. — Воистину, чудны дела твои, Господи…

— И это, господин сочинитель, не все, — словно опытный интриган, плел невидимые тенёта старший лейтенант полиции, видя, как задело его сообщение собеседника.

— Смилуйся, — театрально воздел руки сочинитель, — не тяни кота за хвост, рубани-ка с плеча все как есть.

Неизвестно, сколько бы еще «мучил» опер «ветерана-сочинителя, но тут в коридоре металлическим голосом простужено-ржаво захрипел динамик. Прослушав нечленораздельную тираду, враз погрустневший опер засобирался в дежурную часть. Оказывается, это по его оперскую душу хрипело современное чудо связи.

— Черт возьми, надо ехать на вызов, — извинился опер. — В следующий раз доскажу.

— Нет уж, — воспротивился сочинитель, выходя вслед за опером в коридор. — Кто знает, когда случится этот «следующий раз». Ты уж по дороге доскажи, хоть через слово… Я пойму. А если не пойму, то допридумаю…

— Ладно, — закрывая дверь кабинета, согласился Письменов. — В двух словах это выглядит так: наш налетчик, фамилия его Зацепин, — уточнил он, — родился в селе Шемякино. Возможно, это село в те стародавние времена было пожаловано Шемяке великим князем Иваном Васильевичем Третьим, за помощь в борьбе с литовской короной. А князь по какой-то причине вещи, обнаруженные у Зацепина, действительно подарил его прабабке. Чем не версия? — размашисто шагая по длинному коридору, задал опер вопрос.