Шепот в ночи

– В хорошую погоду такой многолюдный праздник проходил бы во дворе и Сирил мог бы приветствовать посвящение Габриэля с верхней ступени лестницы, ведущей в замок.

Элис согласилась. Если бы не эти тяжелые тучи на небе и снег, перемешанный с грязью, на земле, те, кто не участвует в трапезе, могли бы спокойно удалиться, а остальные гораздо свободнее и приятнее чувствовали бы себя во дворе в отсутствие своих господ.

Элис знала, что ей полагалось сидеть молча долгие часы, пока простолюдины, находящиеся внизу, не уничтожат всего этого изобилия. Она попыталась мысленно подготовиться к этому испытанию. Теребя концы своего зеленого – лесного оттенка – барбета, закрывавшего ей щеки, она мечтала о другом обществе, хотя бы даже обществе Уолтера, чьи постоянные знаки внимания начинали раздражать ее. Но сейчас, когда она могла бы оценить его старания по достоинству, он отсутствовал. Он покинул Кенивер почти в то же самое время, что и они, но двинулся в противоположном направлении – чтобы присоединиться к тем, кто обучался в Винчестерском аббатстве под руководством сторонников епископа, того самого, что поведет Габриэля в крестовый поход. Может быть, служение церкви больше всего подходит такому человеку, как Уолтер, которому недоставало и физической силы, и боевого умения. Но обладает ли Уолтер необходимым самоотречением, спрашивала себя Элис. Епископ известен своим богатством и влиятельным положением в государстве. Может быть, Уолтер хочет пойти тем же путем? Но тут граф Сирил встал, и Элис из вежливости обратила на него все свое внимание.

На вершине невысокого холма, скрытый лесной тенью, стоял всадник. Прищурив бледно-голубые глаза, он оглядывал лежащую перед ним равнину, покрытую толстым слоем первозданного белого снега. На ближнем холме была видна мощная крепость, угловые башни которой вызывающе высоко парили в безрадостных седых небесах.

Прежние детские воспоминания Дэйра о замке Уайт ограничивались впечатляюще гордым строением, стоявшим на возвышенности, со всех сторон окруженной плодородными зелеными полями. Ни многие годы, прошедшие с тех пор, как он в последний раз видел эту внушительную крепость, ни негостеприимные, покрытые снегом поля не уменьшили его бесконечной тяги к наследственному домашнему очагу. Тем не менее он знал, что не будет согрет его теплом! Уголки его губ горестно опустились.

Он приехал только ради Габриэля. Со дня памятных событий, разыгравшихся в башне замка Кенивер, минуло два месяца. Он провел это время с Гилбертом, другом своего детства. Если бы брат, которого он очень любил, так не просил его приехать и проводить его в «богодухновенный поход», Дэйр сейчас уже отбыл бы во Францию. Долгожданное назначение в войско Ричарда Маршала уже было им получено. А именно этого Дэйр и добивался.

Умевший побороть свою слабость, Дэйр отказался от собственных планов и развернул боевого коня. Он хотел поскорее покончить с этим невеселым и, несомненно, неблагодарным делом. Он откликнулся на просьбу Габриэля, но торопился в этот замок, совершенно чужой ему, не за тем, чтобы пожелать брату лучшей доли в походе. Нет, он ехал, чтобы задать вопрос: зачем его нежному, кроткому брату понадобилось искать такой доли?

Миновав открытые, никем не охраняемые ворота внешнего вала, он пустил коня легким галопом. Тропинка за воротами была на удивление безлюдна для этого времени дня, но множественные грязные следы указывали на многочисленность гостей замка. Впереди, неподалеку от рва с водой, сгрудились домики маленькой деревушки, как будто старый и больной зверь простер свое некогда могучее тело к живительной влаге. Вода поступала в ров из быстрой реки и была необычайно чистой и прозрачной. Ров представлял собой достойную преграду неприятелю с трех сторон, а с четвертой – защитой замку и его внутреннему двору служила сама широкая река. Дэйр не тратил времени на размышления ни об удобстве положения обитателей замка, ни о мудрости архитектора, так хорошо его спланировавшего. Он был погружен в мрачные мысли о своей тягостной миссии.

Он страдал оттого, что она вряд ли будет успешной. У него было мало надежды, что он сумеет отвратить этого глупца-идеалиста от исполнения его жизненной цели. Семена идеализма были посажены еще в младенческой колыбели, а потом аккуратно взращивались. Тем не менее, только когда исчерпает последние возможности, Дэйр почувствует себя вправе отправиться во Францию.

Их отец, в юности готовившийся к монашеской жизни, был одержим мечтой увидеть Святую Землю в надежных руках христиан. Исполнению этой цели помешала безвременная смерть старших братьев Сирила и требование Дэйра-Демона Старшего, чтобы он отказался от монашеского сана и произвел наследника для замка. Теперь он жертвует любимым старшим сыном ради исполнения своей несбывшейся мечты. Воспитанный в духе бесконечного служения будь то Господу, будь то человеку, Габриэль ухватился за первую же возможность исполнить свой долг. Он принял на себя обязательство сопровождать епископа Винчестерского (человека, который, несмотря на сан епископа, менее всех других, кого встречал Дэйр, мог похвалиться святостью) в плохо подготовленном и, чего сильно опасался Дэйр, обреченном на неудачу крестовом походе.

Всадник в черном плаще на крупном вороном жеребце пересек опущенный, никем не охраняемый подъемный мост. Из того, что подходы к замку не охранялись, следовало, что все обитатели поместья собрались по чрезвычайно важному поводу. Только очень немногие – и никто из здешних жителей – знали Дэйра достаточно хорошо, чтобы заметить по его задумчивому, спокойному виду все возраставшее напряжение, – как если бы ставни в доме были закрыты, дабы не пропустить дневной свет.

Дэйр не сомневался, что граф Сирил приказал всем этим людям явиться в замок, оторвав их от насущных дел, с единственной целью – участвовать в этом представлении, которое он преподнесет как величайшее событие.

Оставив коня в безлюдном дворе, где снег был вытоптан до темно-коричневой жижи, Дэйр поднялся по широким деревянным ступеням ко входу в замок. Он приоткрыл одну из двух массивных дверей и незамеченным вошел во входной туннель, который проходил сквозь каменную стену такой толщины, что два человека могли бы свободно лежать в нем один за другим, не касаясь друг друга ногами. В конце туннеля он заметил яркий свет. Большие факелы и множество свечей освещали огромное темное людское море, заполнившее собой большой зал.

Дэйр молча стоял у самого берега этого моря. И хотя благодаря высокому росту он имел полный обзор, его пристальный безжалостный взгляд был прикован только к двум людям, ради которых он сюда приехал – к брату и к отцу. Ему ровным счетом не было никакого дела ни до тех, кто собрался за столом знати, находившемся на почетном помосте в конце зала, ни до простолюдинов, заполнивших ровные ряды столов внизу. Необычная тишина повисла над всей этой массой народа, – по-видимому, люди чего-то ждали. В следующее мгновение с высокой галереи в углу зала раздались звуки трех рожков, возвещавших, что поднявшийся на ноги граф сейчас будет говорить.

– Поднимите бокалы за моего сына и наследника! – Подняв серебряный кубок с искрящимся в свете пламени вином, худой седовласый человек с нескрываемой любовью взглянул на своего златокудрого наследника. Тот встал, высокий и гибкий, как ивовый прут, и от смущения опустил глаза.

– Он принимает клятву крестоносца, чтобы достойно идти на бой ради папы и христиан.

В зале послышались, такие громкие возгласы одобрения, что, казалось, мощные балки сейчас обрушатся. Дэйр почувствовал, как ужас охватывает его. Его пугало отсутствие у брата сноровки, необходимой в бою, но еще больше – его неумение хладнокровно выполнять боевую задачу. А это, как научил Дэйра суровый боевой опыт, было необходимо, чтобы победить и остаться в живых. Хотя Габриэль был старше его, он был неискушен в военном деле. Ему никогда не приходилось стоять перед выбором – погибнуть самому или лишить жизни другого. Дэйр сомневался, что из двух возможностей его кроткий брат выберет вторую. Желая защитить брата от необходимости такого тяжкого выбора, Дэйр ринулся сквозь толпу и вскоре предстал пред хозяином замка.

– То, что вы здесь празднуете, – это не что иное, как жертвоприношение Габриэля на алтарь ваших эгоистичных желаний.

С холодным презрением он смотрел на стареющего человека, и так уже виновного в той непреходящей боли, которую испытывал Дэйр.

– Нет! – гневно воскликнул Сирил.

Он был, безусловно, ошеломлен этим призраком из своего прошлого. Серые водянистые глаза его сузились при виде собственного отца, но тут же образ отца принял иное обличье – другого человека, но столь же нежеланного здесь.

– Габриэль был призван Богом, и Бог будет хранить его.

– Хранить его? – Закаленный в испытаниях на поле битвы, Дэйр был неколебим перед надменным графом. – Так же как он хранил сотни, нет, тысячи тех, которые уже приняли смерть в горячих песках – одинокую смерть, вдали от родного дома и любящих сердец?

– Дэйр! – Габриэль быстро спустился с возвышения и встал между противниками. – Спасибо, что ты откликнулся на мою просьбу и приехал проститься со мной – независимо от того, как ты относишься к моему отъезду.