Шепот во мраке
Шрифт:
Я тут же ответил Эйкли, снова предложив ему свою помощь и выразив желание немедленно приехать к нему, чтобы вместе с ним рассказать полицейским властям об угрожающей ему страшной опасности. В своем ответном послании Эйкли противился моим предложениям несколько меньше, чем я мог ожидать, – исходя из его предыдущих настроений. Однако он попросил подождать до тех пор, пока он не уладит все свои финансовые дела и не свыкнется с мыслью о расставании с родными краями. Местные жители не одобряли его научных занятий и сумасбродных теорий, а потому он собирался уехать без лишнего шума, не привлекая к себе внимания и не вызывая кривотолков о здравости его ума. Он признался, что не может больше выносить все это, но он хотел бы сойти со сцены по возможности достойно.
Я получил это письмо двадцать восьмого августа и постарался, как только мог, ободрить Эйкли в своем ответном послании. Мои старания явно не пропали даром, ибо его следующее письмо почти не содержало леденящих душу живописаний. Впрочем, особым оптимизмом оно тоже не дышало – Эйкли был уверен, что нашествия чудовищ прекратились лишь благодаря тому, что в последнее время ночи выдавались все как на подбор лунные и окрестности дома были освещены как днем. Он лелеял надежду, что еще некоторое время небо будет в основном ясное или чуть облачное, а когда этот период закончится, он переберется в Братлборо. Я снова написал ему ободряющее письмо, однако пятого сентября получил его внеочередное послание – видимо, наши письма разминулись, – из которого понял, что мои слова утешения несколько запоздали. Учитывая важность послания, приведу его настолько полно, насколько мне позволит память. Вот что написал мне своей дрожащей рукой Эйкли:
Понедельник.
Дорогой Уилмарт!
Посылаю Вам этот малоутешительный постскриптум к моему предыдущему письму. Прошлой ночью все небо заволокло тучами – дождя, правда, не было, но и лунного света тоже. Дела мои совсем плохи, и, по-видимому, вопреки всем нашим радужным надеждам, близится конец. Посреди ночи что-то завозилось на крыше дома, и все до одной собаки бросились посмотреть, что там такое. Я слышал, как они бесновались, щелкая зубами; одна из них, изловчившись, вскочила на низенькую пристройку, а оттуда перебралась на крышу. Завязалась страшная схватка – и тут я услышал столь мерзкое жужжание , что, боюсь, оно никогда не изгладится из моей памяти. Затем я почувствовал какой-то отвратительный запах, и тотчас же в комнате засвистели пули. Одна за другой они влетали в окна и только чудом не задели меня. Очевидно, основная цепь наступавших подобралась к дому, когда привлеченные шумом на крыше собаки сгрудились около пристройки.
Извините за краткость,
Эйкли
Это письмо Эйкли оказалось не единственным его внеочередным посланием. На следующее утро, шестого сентября, пришло еще одно; написано оно было ужасно: буквы прыгали, строчки наползали друг на друга. По прочтении я до того растерялся, что не знал, что ему посоветовать или что предпринять самому. Как и в предыдущем случае, приведу его настолько полно, насколько позволит память:
Вторник.
Тучи не рассеиваются – значит, меня снова ожидают безлунные ночи. К тому же луна все равно убывает. Я бы обнес дом проволокой, пустил по ней ток и установил мощный прожектор, да ведь они тут же перережут кабель. Все бесполезно.
По-моему, я схожу с ума. Может статься, что все, о чем я писал Вам, – сон или бред умалишенного. Если до этого мои дела были плохи, то теперь они – хуже некуда. Вчера ночью существа говорили со мной своими проклятыми жужжащими голосами и наговорили такое, что я не решаюсь пересказать Вам. Я слышал все отчетливо: их голоса перекрывали собачий лай, а когда им это не удавалось , им помогал громкий человеческий голос . Не вмешивайтесь в эту историю, Уилмарт: все обстоит гораздо страшнее, чем мы предполагали . Они не позволят мне уехать в Калифорнию , а намерены забрать меня с собой, причем не на Юггот, а гораздо дальше – за пределы нашей галактики, а возможно , и за пределы известных нам пространственных измерений . Меня повезут живьем – вернее , в том виде, который теоретически и с точки зрения сохранения мозга можно считать жизнедеятельным . Я сказал, что никуда с ними не поеду – тем более в том ужасном виде, какой они мне уготовили; но вряд ли мой отказ что-либо решает. Усадьба стоит в такой глуши, что им никто не помешает явиться и днем. Погибло еще шесть собак, а проезжая по лесистым участкам ведущей в Братлборо дороги, я постоянно чувствовал, что за мной следят.
Я допустил ошибку, послав Вам пластинку и черный камень. Уничтожьте запись, пока не поздно. Завтра напишу Вам снова, если еще буду здесь. Хорошо бы прямо теперь перевезти книги и вещи в Братлборо и поселиться там. Если бы я мог, то бежал бы прочь, бросив все на произвол судьбы, но что-то подсознательно удерживает меня от этого. Конечно, в Братлборо мне будет гораздо безопаснее, но и там я, скорее всего, останусь все тем же узником. Я почти уверен, что при всем своем желании уже не смогу выпутаться из этой истории. Какой ужас! Не вмешивайтесь ни в коем случае.
Ваш Эйкли
Получив это ужасное послание, я не спал всю ночь, гадая, насколько Эйкли еще сохранил способность здраво мыслить. По содержанию письмо было сплошным безумием, однако по форме – если к тому же учесть его предысторию – оно подавляло своей убедительностью, не оставляющей места сомнениям. Отвечать я даже не пытался, решив, что лучше всего будет дождаться, когда Эйкли получит мое предыдущее письмо и ответит мне более обстоятельно. На следующий день ответ действительно пришел, однако на фоне описанных в нем событий все мои доводы и советы, на которые вроде бы отвечал Эйкли, смотрелись просто-напросто детским лепетом. Привожу по памяти текст этого леденящего душу послания, написанного с многочисленными помарками, вкривь и вкось, явно на ходу и в дикой спешке.
Среда.
Только что получил Ваше письмо, но спорить нам больше не о чем. Я сдаюсь. Удивляюсь, как у меня еще хватает сил давать им отпор. Теперь мне уже не выпутаться при всем моем желании – даже если бы я бросил все и бежал. Догонят.
Вчера получил от них письмо: посыльный деревенской почтовой службы доставил его в особняк, пока я был в Братлборо. Напечатано на бланке почтового отделения города Беллоуз-Фолз, отправлено оттуда же. Сообщили, что собираются со мной делать – что именно, говорить не буду. Но только и Вы будьте осторожны! Пластинку уничтожьте. По ночам все так же облачно, а луна по-прежнему на ущербе. Жаль, что я не решился просить о помощи – может быть, тогда еще не все было бы потеряно. Только боюсь, что каждый, кто рискнул бы приехать сюда, наверняка посчитал бы меня сумасшедшим, ибо я не могу представить вещественных доказательств моим словам. А просить помощи без повода я не могу, ибо ни с кем раньше не знался близко, да и теперь не знаюсь.
Да, Уилмарт, я ведь еще не сказал самого главного! Приготовьтесь, новость потрясающая. Но помните, что я говорю чистую правду. Так вот: я своими глазами видел вблизи и даже трогал одного из них – или по крайней мере то, что от него осталось. Боже ты мой, какой это был ужас! Естественно, он был мертв: одна из моих собак растерзала его ночью. Я обнаружил тело утром около конуры и отнес в дровяной сарай; хотел сохранить и предъявить потом как вещественное доказательство, но не прошло и двух часов, как чудовище буквально растворилось в воздухе. Так что и следов не осталось. Как, впрочем, и от тех, что плавали в реках после наводнения; вспомните, их видели только утром первого дня. А теперь о самом страшном. Я хотел сделать фотоснимок этого существа и отослать Вам, но когда проявил пленку, то на ней проступило лишь изображение дровяного сарая . Из какого же теста сделано это существо? Оно ведь материально, раз я его видел и осязал. К тому же они оставляют следы. Так что же это за материя? Форму тела описать трудно. Представьте себе огромного краба, состоящего из множества пирамидообразных мясистых колец или, скорее, сгустков тягучего плотного вещества, а на том месте, где у человека находится голова, увенчанного клубком щупалец. Зеленое липкое вещество – это у них нечто вроде крови или жизненных соков. И с каждой минутой этих существ на Земле становится все больше.
Уолтер Браун исчез – в окрестных городишках он больше не появляется. Наверное, я в него угодил, когда стрелял по непрошеным гостям, а они, похоже, всегда стараются забрать с собой убитых и раненых.
Сегодня добрался до города без помех, но, боюсь, они перестали преследовать меня именно потому, что уверены: я все равно от них никуда не денусь. В данный момент пишу из почтового отделения в Братлборо. Как знать – может, в последний раз. Если так, то сообщите о моей смерти сыну; его адрес: Калифорния, Сан-Диего, Плезант-стрит, 176, Джордж Гудинаф Эйкли . Только ни в коем случае не приезжайте сюда . Если через неделю от меня не поступит никаких известий, напишите моему мальчику и следите за сообщениями в газетах.
У меня осталось два последних козыря; попробую ими воспользоваться – если, конечно, хватит душевных сил. Во-первых, попытаюсь травить их ядовитыми газами – нужные вещества у меня есть, а себя и своих собак я защищу противогазами (я приспособил маски и для них); если ничего не получится, то обращусь к шерифу. Местные власти, стоит им захотеть, могут упечь меня в сумасшедший дом – но это все-таки лучше, нежели попасться в лапы инопланетных чудовищ. Постараюсь привлечь внимание полиции к следам вокруг дома – отпечатки хоть и слабые, зато каждое утро свежие. Впрочем, вполне допускаю, что мне не поверят. Скажут, подделал – меня ведь здесь все считают чудаком.
Надо еще попробовать вызвать полицейского из центрального управления: пусть останется на ночь и сам увидит, что здесь творится, – хотя поведение этих тварей предугадать нетрудно: проведают обо всем и на эту ночь оставят меня в покое. Они перерезают кабель всякий раз, когда я пытаюсь сделать телефонный звонок среди ночи. Монтеры телефонной компании пребывают в крайнем недоумении и могут засвидетельствовать факт частого повреждения линии, если, конечно, в своем недоумении не зайдут слишком далеко, решив, что кабель перерезаю я сам. Со времени последнего обрыва линии прошло уже больше недели, а я даже и не пытался похлопотать о ее починке.
Я бы мог попросить кого-нибудь из местных фермеров подтвердить истинность моих показаний, но за подобное свидетельство этих малограмотных людей только подымут на смех; к тому же они давно уже обходят мой дом стороной и о последних событиях ничего не знают. Этих деревенщин не заставишь и на милю приблизиться к моему дому никакими уговорами и деньгами. Письмоносец, наслушавшись их рассказов, тихонько посмеивается надо мной. О господи! Ну почему я не осмеливаюсь сказать ему, что все это правда! Пожалуй, я все-таки покажу ему следы около дома – может, это заставит его призадуматься; плохо, однако, что он приходит во второй половине дня, когда их обычно уже почти не видно. Если же попытаться сохранить отпечаток, накрыв его ящиком или тазом, то письмоносец наверняка решит, что это подделка или просто глупая шутка.
Теперь я жалею о том, что все это время вел отшельнический образ жизни, в результате чего соседи перестали ко мне заглядывать. Я никому не решался показывать черный камень, пластинку и снимки. Их видели только несколько малограмотных уроженцев этих мест. Остальные все равно бы не поверили, и я со всеми моими страхами стал бы настоящим посмешищем. Хотя снимки показать все-таки надо бы. На них четко видны следы когтистых лап – пусть даже тех, кто их оставил, запечатлеть на пленке не удалось. Как досадно, что сегодня поутру я оказался единственным, кому довелось увидеть мертвое чудовище! Сейчас же от его тела не осталось и следа. Впрочем, я уже сам не знаю, чего хочу. После всего пережитого сумасшедший дом покажется мне не хуже родного. По крайней мере, врачи помогли бы мне собраться с силами и бросить эту проклятую усадьбу – а это единственное, что может меня спасти.
Если в ближайшее время вестей от меня не будет, сообщите обо всем моему сыну Джорджу. Засим прощаюсь. Пластинку непременно разбейте и ни в коем случае не впутывайтесь в это дело.
Ваш Эйкли
Скажу без преувеличения, что это письмо повергло меня в дикий ужас. Я не знал, что ответить на него, и в конце концов, нацарапав на листке бумаги несколько бессвязных слов сострадания и утешения, отправил заказным письмом. Помнится, я умолял Эйкли немедленно ехать в Братлборо и просить убежища у городских властей, а также пообещал, что непременно отправлюсь туда сам, захватив с собой пластинку, и постараюсь убедить их в том, что потерпевший находится в абсолютно здравом уме. Помнится, я еще добавил, что настала пора предупредить местных жителей о грозящей им со стороны чудовищ опасности. В этот критический момент я уже совершенно не сомневался в истинности всего того, о чем рассказывал и догадывался Эйкли, хотя и относил казус с неудавшимся фотографированием мертвого чудовища на счет какой-то допущенной Эйкли оплошности и считал, что загадки природы здесь ни при чем.
V
Субботним вечером восьмого сентября – очевидно, разминувшись с моим бессвязным посланием, – прибыло еще одно письмо Эйкли, на удивление отличавшееся от предыдущего: оно было аккуратно отпечатано на машинке и исполнено умиротворенного спокойствия. Оно поразило меня уверенностью тона, а также содержавшимся в нем приглашением приехать; последнее, должно быть, явилось следствием коренного перелома в кошмарной драме, разыгравшейся в горной глуши. И снова привожу содержание письма по памяти – мне хочется, причем не без основания, как можно точнее передать оттенки его стиля. На конверте стоял почтовый штемпель «Беллоуз-Фолз», а подпись, так же как и текст, была отстукана на машинке – так часто поступают начинающие. Однако сам текст был отпечатан на редкость аккуратно для новичка; поэтому я решил, что Эйкли занимался этим и раньше – например, в колледже. Не скрою – письмо принесло мне большое облегчение, однако к этому чувству примешивалось еще и некоторое беспокойство. Я убедился, что Эйкли рассказывал о творившихся вокруг него ужасах, находясь в здравом уме, – но в здравом ли уме он теперь, когда утверждает, что эти ужасы кончились? Он постоянно твердил об «улучшении отношений» – что бы это могло значить? Все в этом письме оказывалось полной
противоположностью его предыдущим заключениям! Перейдем, однако, собственно к тексту, старательно записанному под диктовку моей памяти, на которую, говорю без ложной скромности, у меня до сих пор не было оснований жаловаться.Альберту Н. Уилмарту, эсквайру,
Мискатоникский университет,
г. Аркхем, шт. Массачусетс
Дорогой Уилмарт!
С огромным удовольствием сообщаю, что могу успокоить Вас касательно всех тех глупостей, о которых я писал вам ранее. Я говорю «глупостей», имея в виду терзавшие меня страхи, а не оценки явлений и связанные с ними предположения. Эти явления действительно существуют в природе и представляют собой достаточно серьезную проблему, я же относился к ним неправильно, в чем и состоит моя ошибка.
Кажется, я уже обмолвился о том, что мои странные опекуны начали общаться со мной и всячески стремиться к установлению контакта. И вот прошлой ночью переговоры состоялись. В ответ на условный сигнал я впустил в дом их представителя – изволю заметить сразу, что это был человек. Представитель поведал мне много такого, о чем мы с Вами даже не задумывались, и убедительно доказал, что мы глубоко заблуждались, полагая, что пришельцы имели целью тайно обосноваться на нашей планете.
Судя по всему, зловещие предания, повествующие об отношении пришельцев к людям и их намерениях относительно Земли, порождены исключительно дилетантским толкованием, а часто и просто непониманием ситуации. Не забывайте, что эти существа являются носителями такой культуры и такого образа мыслей, что никакие наши земные измышления не могут хотя бы приблизительно передать их суть. Охотно признаюсь в том, что и мои собственные предположения были ничуть не ближе к истине, чем всевозможные домыслы неграмотных фермеров и дикарей-индейцев. То, что я посчитал противоестественным, постыдным и бесчестным, на самом деле превосходит мои интеллектуальные возможности и заслуживает самого благоговейного отношения, если даже не восхваления, а мое первоначальное мнение есть не что иное, как свойственный человеку извечный страх, неприязнь и отталкивание всего нового и непонятного.
Теперь я сожалею о вреде, который причинил этим мудрым инопланетным существам во время наших ночных перестрелок. И почему только я сразу же не согласился обсудить с ними все мои проблемы в спокойной, разумной беседе! Но они не держат на меня зла: их эмоциональная система резко отличается от нашей. Единственная их неудача заключается в том, что они выбрали себе в помощники чуть ли не худший человеческий тип: возьмите, например, того же Уолтера Брауна. Из-за него я был решительно настроен против них. На самом же деле, насколько мне известно, они не сделали людям ничего плохого; а вот от человеческого рода претерпели множество несправедливостей, жестокостей и преследований. Существует даже тайная секта злодеев (вы, как человек, посвященный в мир мистики, поймете меня, если я поставлю их в один ряд с Хастуром и Желтым знаком), цель которых – выслеживать и убивать этих существ, выдавая их за представителей чудовищных сил, обитающих в других системах измерений. Именно против таких зачинщиков вражды – а вовсе не против рядовых мирных жителей Земли – предпринимают пришельцы суровые меры защиты. Между прочим, я узнал, что все наши пропавшие письма похитили как раз агенты этой черной секты, а вовсе не пришельцы.
Пришельцы хотят одного: чтобы люди жили с ними в мире вместо того, чтобы их преследовать, и развивали взаимовыгодные отношения. Последнее крайне необходимо теперь, когда с помощью новейших изобретений и могучей техники мы все больше расширяем свои познания и возможности, оставляя пришельцам все меньше шансов сохранить в тайне размещенные на нашей планете исследовательские станции. Инопланетные существа желают полнее изучить человечество, одновременно дав некоторым крупнейшим философам и ученым Земли возможность сделать то же самое в отношении их. Если это произойдет, всякая угроза столкновения будет устранена и утвердится благоприятный modus vivendi [19] . Сама мысль о какой-либо попытке поработить человечество или помешать его прогрессу для них просто нелепа.
Нет ничего удивительного в том, что для налаживания контактов с землянами пришельцы выбрали меня – ведь я знаю о них уже очень многое. Прошлой ночью к моим познаниям добавилось еще немало сведений – невыразимо ошеломляющих и открывающих новое видение мироздания. В дальнейшем я буду получать дополнительную информацию как в устном, так и в письменном виде. Меня более не станут принуждать сию же минуту отправиться в космическое путешествие, хотя не исключено, что чуть позже я сам захочу совершить его, воспользовавшись специальными средствами, и таким образом переступлю черту, за которой останется все то, что до сей поры привычно было считать опытом человеческой цивилизации. Осада моего дома будет снята. Все уладилось, так что собаки теперь останутся без дела. Я готовился к самому страшному, а взамен получил щедрый дар – мне открылся кладезь знаний. Я получил возможность подняться на более высокую ступень умственного развития, чего доселе удостаивались лишь единицы.
Эти инопланетяне являются, пожалуй, самыми изумительными созданиями живой материи во всем измеряемом пространством и временем мире, а возможно, и за его пределами. Они представляют собой цивилизацию космического масштаба, все прочие жизненные формы которой можно определить как всего лишь вырождающиеся разновидности. По своему строению они стоят ближе к растительному, нежели к животному миру, – если, конечно, подобные понятия вообще приемлемы для описания составляющей их материи, Скорее, их можно отнести к грибам, однако в силу совершенноособой системы пищеварения, а также содержания в их организме хлорофиллоподобного вещества они в целом отличаются от наших грибов. Да, это особи иного рода: они состоят из абсолютно чужеродной для нашей части галактики материи, электроны которой имеют совершенно иной режим колебаний. Поэтому-то пришельцев и невозможно заснять на обычную пленку или фотопластинку, которыми располагает современная наука, хотя невооруженным глазом их можно видеть вполне отчетливо. Однако, получив дополнительные сведения, всякий опытный химик сумел бы изготовить специальную фотоэмульсию, на которой существа окажутся запечатленными.
Пришельцы обладают исключительным свойством – они совершают перелеты через межзвездные пространства, где нет тепла и воздуха, в своей обычной телесной оболочке; правда, некоторые их разновидности способны летать, лишь прибегая к механическим приспособлениям или диковинным хирургическим пересадкам. Только у нескольких видов этих существ крылья могут использоваться в безвоздушной среде, что, в частности, характерно для вермонтского вида. Что же касается особей, обитающих на некоторых недоступных вершинах Старого Света, то они попали на нашу планету другими путями. Их внешнее сходство с представителями животного мира и структурами, которые мы называем материальными, обусловлено скорее параллельным развитием, нежели тесным родством. Их умственные способности выше, чем у всех прочих сохранившихся на сегодня живых организмов, хотя самыми высокоразвитыми из них являются, безусловно, крылатые особи нашего горного края. Телепатия для них – обычное средство общения, хотя у них сохранился речевой аппарат рудиментарного типа; после небольшой операции (а надо сказать, что хирургические процедуры у них – дело обыденное и выполняемое невероятно искусно) он способен приближенно воспроизводить звуковой рисунок речи тех существ, которые ею еще пользуются.
Их ближайшая перевалочная база размещается на пока еще не открытой нами и почти лишенной света планете, которая находится на самом краю Солнечной системы, за Нептуном, и является девятой по удаленности от Солнца. Как мы уже установили, в некоторых древних рукописях именно она упоминалась под таинственным названием «Юггот»; в скором времени она станет источником неведомого нашей науке мысленного воздействия на землян, целью которого будет установление телепатической связи. Не удивлюсь, если наши астрономы, восприняв эти мысленные сигналы, откроют Юггот в то самое время, когда это понадобится пришельцам. Основная масса этих существ обитает в особом, совершенно не похожем на наш мире, расположенном в самом сердце космической бездны, недосягаемом для полета самой смелой человеческой фантазии.
Пространственно-временная небесная сфера, которую мы принимаем за совокупность всего космического мироздания, на самом деле является лишь маленькой частицей поистине безграничной вселенной, принадлежащей этим существам. И со временем эта вселенная откроется мне настолько, насколько позволяют возможности человеческого разума. Нужно заметить, что с момента зарождения человеческой цивилизации подобная честь оказывалась не более чем полусотне землян.
Вероятно, поначалу все это покажется Вам бредом, Уилмарт; но со временем Вы осознаете, какая эпохальная возможность предоставляется мне. Я хочу, чтобы и Вы могли воспользоваться ею, а потому мне необходимо рассказать Вам много такого, о чем не напишешь в письме. До сего момента я предостерегал Вас от встречи со мной. Теперь, когда угрозы больше нет, я с удовольствием отменяю свое предостережение и приглашаю Вас в гости.
Может быть, Вам удастся приехать сюда до начала учебного года в колледже? Это было бы великолепно. Захватите с собой пластинку и всю мою корреспонденцию – это послужит справочным материалом, который поможет нам восстановить полную картину этого исторического события. Фотоснимки, пожалуй, тоже возьмите, потому что мои потерялись во всей этой недавней суматохе вместе с негативами. Зато какой сокровищницей фактов смогу я одеть каркас наших предположений и общих выводов – и какое ошеломляющее техническое устройство присовокуплю я к этой сокровищнице!
Не извольте сомневаться – никакой слежки за мной сейчас нет, а потому Вам не грозит встреча с чем-то противоестественным или неприятным. От Вас требуется лишь доехать до Братлборо, а там, прямо у вокзала, Вас будет ждать моя машина. Приготовьтесь к тому, чтобы остаться у меня как можно дольше: нам предстоит целая вереница вечеров, исполненных бесед о том, что выходит за рамки мыслимого. Разумеется, Вы не должны никому ничего рассказывать об этом – в такие дела нельзя посвящать посторонних.
Поезда в Братлборо ходят исправно – расписание можно узнать в Бостоне. До Гринфилда доедете поездом «Бостон – Мэн», а там пересядете на местный. От Гринфилда до Братлборо совсем близко. Советую Вам выехать из Бостона экспрессом, который отправляется в 16.10. Он прибывает в Гринфилд в 19.35, а в 21.19 оттуда отправляется местный поезд, который прибывает в Братлборо в 22.01. Это расписание действует только для будничных дней. Сообщите мне, когда выезжаете, чтобы вовремя прислать за Вами автомобиль.
Извините, что печатаю это письмо на машинке, но почерк у меня в последнее время совсем испортился, как вы, наверное, уже заметили; к тому же я стал чрезмерно утомляться от долгого писания. Кстати, машинка у меня новая, марки «Корона»; купил вчера в Братлборо – кажется, действует весьма исправно.
Жду Вашего ответа и надеюсь на скорую встречу. Не забудьте пластинку, письма и снимки.
Жду с нетерпением.
Ваш Генри У. Эйкли.
г. Таунсенд, Вермонт, четверг,
6 сентября 1928 годаНет слов, чтобы передать всю сложную гамму чувств, овладевших мною, когда я читал, перечитывал и размышлял над этим странным и во всех отношениях неожиданным письмом. Как я уже говорил, у меня на душе стало одновременно и легко, и тревожно, но такое определение лишь в самых общих чертах передает все оттенки различных и по преимуществу подсознательных ощущений, которые разом нахлынули на меня. Прежде всего тон письма поражал своей диаметральной противоположностью всем предыдущим истерикам – перемена настроения от откровенного ужаса до переходящей в восторг умиротворенности была слишком непредвиденна, молниеносна и бесповоротна. С трудом верилось в то, что один-единственный день мог так радикально изменить психологическое состояние человека, еще сутки тому назад лихорадочно набрасывавшего на листке бумаги последнюю сводку кошмарных событий. Даже если этот день принес с собой какие-то успокоительные открытия, это все равно ничего не меняло. Охваченный сомнениями в реальности ситуации до и после перелома, я начал серьезно подумывать о том, что вся эта драматическая история о призрачных силах, поведанная моим далеким корреспондентом, является не более чем умственным миражом, навеянным в основном игрой моего собственного воображения. Но я тут же вспоминал о пластинке и изумлялся еще сильнее.
Я ожидал чего угодно, но только не такого письма. Оно производило потрясающее и, безусловно, двойственное впечатление. С одной стороны, если считать, что Эйкли был и остается в здравом уме, то обрисованное изменение ситуации казалось крайне резким и немыслимым. С другой стороны, изменения в поведении, оценках и манере письма самого Эйкли никак не укладывались в рамки естественного или логически объяснимого явления. Казалось, все существо этого человека претерпело какое-то исподволь зревшее преобразование – причем преобразование настолько глубокое, что предположение о здравомыслии Эйкли в обоих вышеупомянутых случаях становилось крайне зыбким. Используемые лексика, синтаксис и орфография весьма отличались от его предыдущих писем. Будучи профессионально восприимчивым к стилистике прозы, я уловил в этом тексте сильное несоответствие привычной манере Эйкли строить предложения и фразы. Такой коренной переворот личности мог произойти не иначе как в результате предельного душевного потрясения или духовного прозрения! Впрочем, в других отношениях письмо казалось вполне выдержанным в духе Эйкли: все та же неизменная тяга к бесконечности, та же пытливость исследователя. Я ни на миг (если говорить откровенно, один миг колебаний все же был) не допускал мысли о подделке или злоумышленной подмене письма. К тому же мне казалось, что приглашение приехать – то есть готовность предоставить мне возможность самому убедиться в достоверности написанного – лишь доказывало его подлинность.