Шерлок Холмс и болгарский кодекс (сборник)

– Я только заметил, то это какой-то гортанный язык.

– Это был Ostfr"ankisch – восточнофранкский диалект немецкого языка, который мне довелось изучать. Но почему такой полиглот, как Фердинанд, избрал язык родных мест, чтобы изъявить свое презрение русским или македонским террористам, если он ругается как сапожник на их языке?

– Не имею понятия, Холмс, – пожал я плечами. – Почему же он так поступил?

– Он ни за что бы этого не сделал, если бы не одно «но».

– Какое?

– Оказанный нам возле Каменной Свадьбы неласковый прием был частью спектакля, затеянного для нашего увеселения. Вот только из-за оплошности дворцовых слуг нас едва не разнесло на куски.

– Так что же он им кричал? – Я заглянул в свою записную книжку: – Нам он перевел это следующим образом: «Подлые убийцы, прислужники русского царя, вы еще поплатитесь своими жизнями. Если вы немедленно не уберетесь отсюда, то вас настигнет меткий выстрел доктора Уотсона».

– На самом деле, – усмехнулся Холмс, – он крикнул: «Кровожадные идиоты, вы чуть не убили Шерлока Холмса и доктора Уотсона. Вон отсюда! А то я надеру как следует ваши задницы. Я же приказал взорвать эту штуковину после пикника, а не сейчас!»

Нас с Холмсом разобрал смех. Я похлопал себя по карману, где лежал крошечный «дерринджер», из которого Джон Уилкс Бут застрелил Авраама Линкольна. Ему предстояло пополнить мою коллекции точно таких же пистолетиков, выдаваемых за роковое оружие, которое смертельно ранило американского президента ужасным апрельским вечером, когда мне было всего двенадцать лет.

Эпилог

Через несколько недель после нашего возвращения из Болгарии мне доставили посылку с острова Капри. В ней находились великолепный камень, кошачий глаз, и бриллиантовая булавка для галстука. Там же мы нашли записку от принца:

Моему большому другу доктору Уотсону скромный сувенир на память о путешествии в мою страну. Я уверен, что в Ваших венах течет кровь крестоносца. Я чувствую, что, если этого потребуют обстоятельства, Вы сядете на коня и будете разить неверных булавой, которая нанесет им немалый урон.

На отдельной карточке значилось:

Эта булавка приобретена в Константинополе в 1890 году. В течение 10 лет ее носил принц-регент и будущий царь Болгарии.

В посылке мы также нашли алую рубашку стрелка королевской гвардии, предназначенную для Холмса («В знак глубокого уважения – и чтобы разнообразить Ваш гардероб»).

А спустя шесть месяцев на Бейкер-стрит принесли записку, явно написанную женской рукой. В ней сообщалось:

Надеюсь, вам будет приятно узнать, что прах молодой особы, найденной мертвой на горе Витоша, перевезен из церкви Святого Людовика в Филиппополе в имение Калчевых и захоронен на тихой поляне.

Хитрый лис Фердинанд в конце концов снова сочетался браком в феврале 1908 года с принцессой Элеонорой Каролиной Гаспариной Луизой Рёйсс цу Кёстриц. Она слыла простой, но практичной и добросердечной женщиной. Это был чисто династический брак.

В октябре 1908 года Фердинанд провозгласил де-юре независимость Болгарии от Османской империи и получил титул царя. Спустя несколько лет он вовлек свою страну в мировую войну на стороне кайзера Вильгельма, совершив роковую ошибку. В 1918 году Фердинанд снова овдовел, покинул Болгарию и отправился в роскошную ссылку в Кобург, где провел последние тридцать лет своей примечательной во всех отношениях жизни. Бывший царь Болгарии умер спокойно, во сне, в возрасте восьмидесяти семи лет, 10 сентября 1948 года. Дочери Евдоксия и Надежда до конца дежурили у его постели. Таких колоритных политиков, как Фердинанд, с момента его вступления на престол в 1887 году и до конца правления в 1918 году, в Европе больше не было.

Сэр Пендерел Мун еще некоторое время оставался на посту британского посла в Болгарии. В момент его отъезда из Софии он получил официальную депешу от сэра Эдварда Грея, в которой было написано следующее:

Пользуясь предоставленной мне возможностью, хочу передать Вам слова признательности от членов правительства Его Величества за Вашу безупречную службу на посту британского посла в Софии. Ваши отчеты о сложившейся политической обстановке оказали неоценимую помощь в деле поддержания мира, к чему Вы сами приложили немало усилий.

Спустя десять лет после описываемых событий сэр Пендерел Мун был награжден орденами Святого Михаила и Святого Георгия за заслуги на посту посла Великобритании в Санкт-Петербурге в период революции 1917 года. Его автобиография, изданная в 1923 году, озаглавлена так: «Моя миссия в Болгарии: Воспоминания на досуге».

Дэвид Раффл Холмс и Уотсон: Конец

Посвящается Дункану, который оставил нас слишком рано

Вступление

В последние три-четыре года я увлекся написанием небольших повестей о Шерлоке Холмсе и докторе Уотсоне, и особенно мне нравится изображать этих героев в преклонных годах. Темы могут быть самые разные, от жизнерадостных рождественских историй в духе Викторианской и Эдвардианской эпох до таких, где один или оба этих достойных джентльмена умирают.

Мне было любопытно взглянуть на этих героев в зрелом возрасте, когда позади осталась целая жизнь, годы и годы совместных приключений и дружбы. Изменились ли они с годами? А если да, то как? Смягчились ли душой?

Наибольшее удовольствие мне доставляет сочинение диалогов между Холмсом и Уотсоном. Я стараюсь как можно точнее воспроизвести ритм и темп речи, которой наделил своих персонажей Конан Дойл. И однажды мне в голову пришла идея написать повесть о Холмсе и Уотсоне, которая будет состоять из одного только диалога.

Я вас предупредил!

В рассказе «Его прощальный поклон», действие которого происходит в 1914 году, Холмс обращается к Уотсону с просьбой: «Давайте постоим вон там на террасе. Может, это последняя спокойная беседа, которой нам с вами суждено насладиться». Вскоре после этого Холмс провозглашает: Уотсон – единственное, что не меняется «в этот переменчивый век». А перемены происходили разительные. Ужасы Великой войны смели последнее эдвардианское лето. Безмятежные дни никогда уже не вернутся.

И вот мы видим наших героев снова, только пятнадцатью годами позже, и ту террасу сменила тишина больничной палаты, неподвижная ночь. Рассвет уже недалек, времени почти не остается, но его еще достаточно для «последней спокойной беседы».

Дэвид Раффл, март 2012 года

Конец

1929 год. Маленькая больница где-то в Дорсете. По тускло освещенному коридору попадаем в палату. Ночь, за окном стоит непроницаемая тьма. В самой палате приглушенный свет позволяет увидеть, что на кровати лежит человек. Трубочки, провода и прочие приспособления, которые ассоциируются у нас с поддержанием угасающей жизни, удалены. Мужчина, ибо это мужчина, вытянулся во весь рост и лежит неподвижно. Неподвижно, но не молча…