Шерлок Холмс и доктор Джекил

Похоже, здесь самообладание покинуло адвоката, и он быстро глотнул из стакана тёмной жидкости. Затем продолжил с многозначительной интонацией:

— Мистер Холмс, я никогда прежде не видел столь быстрой перемены в человеке, какую заметил в докторе Лэньоне прошлым вечером. Всего лишь каких-то девять дней назад он был самим воплощением здоровья, теперь же я оказался перед человеком на грани смерти, а таковых я немало перевидал на своём веку. Прежнего здорового и цветущего цвета лица как не бывало, он был бледен, как привидение, и ужасно изнурён, а плоть его обвисла на костях, словно пожелтевшее бельё на вешалке. Голос Лэньона дрожал, и когда он, впустив меня, двинулся в комнаты, то шаркал как человек, конец которого близок. Я весьма опасаюсь, что бедняга не дотянет до весны.

Он объяснил, что пережил потрясение, от которого ему уже не оправиться, и впереди его ждёт только могила. Но что ещё хуже, как я заключил из слов доктора, он только рад этому. Когда же я упомянул Джекила, на его землистых щеках появились красные пятна и он запретил мне произносить это имя впредь. Потом Лэньон вдруг заявил, что для него Генри Джекил уже мёртв. Вот так нынче обстоит дело, и, полагаю, нет особой нужды добавлять, что я провёл бессонную ночь, прежде чем решился прийти к вам. — Адвокат вздрогнул и посмотрел на моего товарища глазами, в которых словно заключалось все страдание мира. — Мистер Холмс, неужто вы ничего не сможете поделать, чтобы остановить этот поток несчастий?

— Не могу ничего обещать, — ответил тот, чей стакан так и остался нетронутым. — Возможно, уже слишком поздно.

— Я знаю, что не имею права просить вас о помощи. — Голос Аттерсона теперь был лишь слабым шёпотом. — Но я прожил на земле вот уже пятьдесят лет, и друзей вроде Джекила или Лэньона у меня больше не появится. И я не хочу провести остаток своего существования в одиночестве.

Не получив никакого ответа, адвокат встал и, пробормотав слова прощания, повернулся взять свои шляпу и пальто. Холмс подался вперёд и схватил Аттерсона за рукав. Тот обернулся. Их взгляды встретились.

— Я сделаю всё, что смогу, мистер Аттерсон, — сказал сыщик. — Большего обещать не могу.

— Благослови вас Господь, мистер Холмс. — Глаза Аттерсона заблестели от слёз. Затем он покинул ресторан.

— Уотсон, не хотите попробовать себя в роли детектива? — спросил мой товарищ, когда мы выходили.

— Каким бы умением я ни обладал в этой области, мне в любом случае далеко до вас, — ответил я, охваченный любопытством после столь необычной просьбы.

— Вы не можете знать, пока не попробуете.

— И чего же вы хотите от меня?

— Можете провести перекрёстный допрос?

Мною овладела самоуверенность. В продолжение довольно краткой карьеры в качестве военного хирурга в Афганистане мне весьма часто доводилось наблюдать за полковыми медиками, которые посредством продуманных вопросов и ответов выясняли, действительно ли предполагаемый пациент болен или же попросту симулирует, и порой я даже принимал участие в этих беседах. Я вообразил себя мастером в искусстве перекрёстного допроса, который во многих отношениях столь же важен для медика, как и для судебного адвоката. Наконец-то нашлась область, где я мог заслужить восхищение человека, которым сам всегда восхищался более остальных.

— И кого я должен допросить?

— Доктора Гесте Лэньона с Кавендиш-сквер.

— Это потребует величайшей деликатности, — нахмурился я. — Если Аттерсон сказал правду, этот человек находится при смерти, и мне бы не хотелось послужить непосредственной её причиной.

— Совершенно верно. — Холмс снова набивал трубку. — Именно поэтому я и доверяю это дело вам, человеку наиболее тактичному и чувствительному из всех, кого я знаю. Разговорите его, Уотсон. Узнайте, что замышляет Джекил. Нас явно больше не впустят к нему в дом, и всё же я испытываю уверенность, что именно со стороны милейшего доктора и надо искать разгадку.

— А вы чем займётесь?

Холмс раскурил трубку, сделал глубокую затяжку и, выпустив дым, озорно улыбнулся:

— Ах, вот об этом-то вы пока не должны меня спрашивать. Позвольте мне действовать согласно собственным приёмам. А вот и кэб. Помните адрес Лэньона? Превосходно. У вас замечательная память во всём, что касается мелочей, и это одна из тех вещей, которые я более всего ценю в вас. Что ж, прекрасно. Садитесь, поезжайте к Лэньону и постарайтесь добиться успеха. Встретимся на Бейкер-стрит за обедом.

X. ЧЕЛОВЕК В КЭБЕ

Доктор Гесте Лэньон жил в изящном старом доме на пересечении Уигмор и Харли-стрит, в самом центре медицинского квартала. Четырёхэтажное кирпичное здание возвышалось над большинством соседних домов и, судя по его виду, было возведено во времена Якова I. Каменные ступени, ведшие вверх к входной двери, за долгие годы истёрлись бесчисленными ногами до ям. Едва лишь я потянул латунную ручку звонка, как заделанная железом дубовая дверь словно на стержне повернулась внутрь, и передо мной предстал слуга с непроницаемым выражением лица, рубцы шрамов на котором навели меня на подозрение, что по совместительству он исполняет и обязанности телохранителя. Я отложил данную информацию в памяти, чтобы позже сообщить её Холмсу.

— Да? — Его голос напомнил мне звук наждака, которым неторопливо обрабатывают твёрдую древесину.

— Меня зовут доктор Уотсон, — представился я, протягивая свою визитку. — Я хотел бы поговорить с доктором Лэньоном.

Парень даже не шелохнулся, чтобы взять её.

— Доктор Лэньон очень болен. Он никого не принимает. — Дверь начала закрываться. Подражая Холмсу, я поставил ногу на порог. Тяжеленная дверь едва не раздавила её. Я прикусил губу, чтобы не вскрикнуть.

— Думаю, он всё-таки примет меня. — Каким-то образом мне удалось произнести это спокойно. — Мне необходимо поговорить с вашим хозяином о докторе Джекиле. Точнее, о докторе Джекиле и мистере Хайде.

Какое-то время слуга раздумывал.

— Подождите здесь, пожалуйста. — Он снова начал закрывать дверь, остановился и выразительно посмотрел вниз. Я убрал ногу. Дверь с раскатистым грохотом скользнула в косяк.

Воспользовавшись возникшей паузой, я уселся на верхнюю ступеньку и принялся массировать ушибленную ступню. За этим занятием меня и застало новое появление слуги. Я поднялся на ноги.

Лицо его было таким же невыразительным, как и прежде.

— Доктор Лэньон примет вас. — Он отступил в сторону.

По короткому коридору, стены которого были несколько неуместно, на мой взгляд, увешаны довольно недурной современной акварелью — несомненно, с целью избавить пациентов от страхов, что методы лечения данного эскулапа не поспевают за временем, — меня провели в весьма удобный смотровой кабинет. Здесь присутствовала медицина в различных её проявлениях: книжные полки, битком набитые медицинскими журналами в кожаных переплётах, ненавязчиво выставленный на столике подле двери микроскоп в окружении предметных стёкол и в конце комнаты дубовый шкаф с ящиками, маркированными в алфавитном порядке. Верхний ящик был открыт, и его содержимое — примерно с десяток светло-коричневых папок, распухших от бумаг, — штабелем возвышалось на небольшом столе перед шкафом. Особых подробностей, однако, мне разглядеть не удалось, поскольку тут не горело ни одной лампы и комната освещалась, помимо пламени в огромном старинном камине с другой стороны, лишь светом, просачивавшимся через плотно занавешенное окно, из-за чего углы помещения были погружены во мрак.