Шесть черных свечей

— Матушка, похоже, сделала аборт, — произносит Донна.

— Ой! Господь тебя простит за эти слова, — с отвращением отворачивается Венди. Даже Джедди становится неприятно.

— Донна!! — вот и все, что Джедди может сказать, растягивая гласные для вящего эффекта.

Донна опять выпучивает глаза.

— А вот глаза-то у меня всегда такие, — говорит она.

Но Венди уже не слушает ее, Венди у лоджии, делает руку козырьком и прикладывает к стеклу, стараясь разглядеть что-то в заоконной тьме, где чернота подсвечивается желтым и красным.

— Там какие-то подозрительного вида мальчишки у машин.

Джедди передразнивает Венди, стараясь в точности передать ее культурный голос: «Там какие-то подозрительного вида мальчишки у машин».

— А какого еще вида мальчишки тут могут быть? — произносит Донна.

Венди, прикусив губу, смотрит, как пятна бейсболок проплывают внизу. Шары уличных ламп похожи на оранжевые китайские фонарики, исчезающие в ночной мгле. В темноте слышатся какие-то смешки и хохотки, и какая-то юная парочка вроде бы целуется.

Точно, мальчишка и девчонка целуются, Венди это отлично видно. У нее за спиной Донна и Джедди продолжают свой спор, и их голоса напоминают жужжание пчел в летний зной. Мальчишка и девчонка внизу расцепляют объятия и расходятся, каждый в свою сторону, но лица их по-прежнему повернуты друг к другу — они пятятся назад. Они посылают друг другу воздушные поцелуи и никак не могут распрощаться — еще только секундочку, и еще, и еще. Никто не хочет повернуться первым и выйти из-под фонарей.

Венди возносит маленькую молитву всем своим богам и желает этому мальчишке и этой девчонке (между ними уже футов сто, но они по-прежнему пятятся, не отрывая глаз друг от друга), чтобы у них все было иначе. Чтобы у них получилось то, что не удалось другим. Чтобы жизнь у них сложилась счастливо. Вот они, лидеры будущего. Вдали от родного дома. Вдали от Донегола, где они никогда не были и о котором, быть может, и не слыхивали. Но они такие же ирландцы. Это из-за их матерей, и отцов, и бабушек с дедушками они сейчас здесь, под оранжевыми фонарями, где разве что небытие бережет и лелеет их.

Как только влюбленные скрываются во мраке, на сцену выступает компашка из трех не то четырех отставших от каравана. Бутылку с пойлом они вырывают друг у друга из рук. Шаг — глоток. Глоток — шаг. Они подходят близко к машине Венди (явно не просто так) и слегка задевают ее, словно пробегающие мимо собаки. Машина сверкает, и их тени скользят по металлу, как привидения. Венди готова поклясться, что, когда они проходят мимо, машину бросает в дрожь. Ведь ее пружины и амортизаторы были так сильно напряжены, ведь вся она так и сжалась в ожидании удара по многослойному лобовому стеклу, машина-то. Могли и гвоздем по крылу, могли и ногой по двери — вдруг пружина соскочит и замок откроется. Венди уже хочется отогнать машину на стоянку, где автомобили стоят бампер к бамперу и где она затеряется среди БМВ и иных четырехколесных средств передвижения, на которых мамочки отвозят своих детишек в школу, продираясь сквозь фешенебельные джунгли Вест-Энда.

На обратном пути из школы все эти «фрилендеры» благодаря своему чутью находят верный путь домой среди кустарников, узких улиц и табличек с пугающими ценами на квартиры. В некоторых из этих квартир притаились самые безжалостные среди всех них люди: телепродюсеры. Тут дамам просто не обойтись без внедорожников. Ведь мозги в головах у продюсеров совсем не плоские — пересеченная местность, да и только. И реальная опасность подстерегает на каждом шагу. Просто дело тут не в телесных повреждениях. Господи, неужели им нравится торчать во всех этих элитных кафе-барах или где там еще они тусуются? Рюмочки, девочки, смешочки, каждый пожирает глазами ягодицы соседей: не слишком ли они свешиваются с края стула? На хрен мне нужна такая жизнь. Если бы я был машиной Венди, я бы уж лучше остался здесь. В уличной преступности и самозащите хотя бы есть что-то настоящее. Имеет значение только твой талант к насилию. Если ты не полный трус — прорвешься.

Джедди пихает Венди кулаком в плечо, и мысли Венди возвращаются в гостиную.

— Я говорю, ты, по слухам, купила машину? Это она внизу стоит?

— «Форд-фокус».

— Это ее рекламируют эти вонючие извращенцы? Которые все в сером. Будто прямо из дурки. Выделываются, словно балерины с геморроем.

— Джеральдина, это люди с тонким вкусом. Творческие люди, — просвещает сестру Венди.

— Ой-ой-ой! Донна! Творческие они!

— Вы двое можете смеяться, если хотите, — говорит Венди, — только в этой машине применены такие передовые решения, что даже двигателя не слышно.

Донна прикладывает к уху руку, словно прислушивается к звуку мотора.

— Может, там и двигателя-то никакого нет. — Джедди глупо улыбается Донне.

Но Венди не такая дурочка. Она ведь учительница, не кто-нибудь там. А у учителей имеется полный набор соответствующих выражений. Они им нужны по работе.

— Совсем как у тебя, Джеральдина, — роняет Венди.

Джедди чувствует, что ее оскорбили, но не понимает, в чем суть. Такой умственный скачок ей недоступен. Ну или там умственный прыжок.

Только сейчас Венди замечает мраморный камин.

— О, вот это по-тря-сающе.

Она подходит поближе и проводит по камину пальцами. Слышно, как ногти скребут по мрамору. Ногти у Венди покрыты черным лаком. Во всем остальном она выглядит как учительница, но ногти — просто из ряда вон. У педагога не должно быть таких ногтей, а то детишки обкакаются со страху. Дети и вправду пугаются. Они даже прозвали ее Когтеточка. Сама-то Венди не знает, но ученики называют ее именно так. Как учительницу они ее любят, но у каждого учителя должно быть прозвище. И это прозвище должно быть уничижительным. Ну там, Джонни Гмык, Цап-Царапыч, Мисс Горилла. Венди достаточно положить свои длинные пальцы на чью-нибудь тетрадь, как ребенок уже трясется от страха. «Извините, мисс, мне нужно в туалет».

Венди нагибается и обозревает топку. У ее ног куча растерзанного шмотья и порванных фотографий.

— Здесь-то она и расчленила Стейси Грейси, — сообщает Донна.

Любопытство Венди растет как на дрожжах, и она начинает тщательно осматривать гостиную, желая узнать побольше насчет того, что было, что происходит и что еще случится. На глаза ей попадается новый ковер.

— Ага, и ковер тоже новый?

— Разумеется. Старый-то ей пришлось выкинуть, — говорит Донна.

Венди кивает в ответ и вспоминает, что матушка ей уже все рассказала.

— Ну да, мама говорила.

Джедди не очень радует, что Венди в таких отношениях с матушкой. Джедди ее ревнует с малых лет. Матушки — они всегда любят своих младших больше, чем старших. Это естественно. Венди и Донна ближе матушке, чем все остальные. Ну хорошо; у мам всегда особое отношение к нескольким первым детям. Вот наша матушка вовсе со мной сейчас не разговаривает. Когда я был совсем маленький, она разговаривала. Но с течением времени она говорила со мной все меньше и меньше, а теперь и вообще едва отзывается, будто меня никогда и не было. Однако я отвлекся. Речь-то не обо мне. Речь идет о том, что они все сделали со Стейси Грейси. Так вот, ревность Джедди вызвана тем, что она из середины. Она не получила ни той части материнской любви, которая отличает первых детей, ни той порции любви, которая припасена для самых младших. Их-то матушки всегда окружают заботой, для них младшие дети всегда остаются маленькими. Наша матушка до сих пор обращается с Донной и Венди так, будто они не вышли из дошкольного возраста.

— Опять вы двое чесали языками? Что это у вас с матушкой за секреты?

— Чесали языками? — спрашивает Венди. — Чесали? Гм. Мы просто беседовали. Мы не чешем языками, как ты выразилась.

Чтобы Джедди было обиднее, Венди произносит всю эту тираду, направляясь к лоджии. Каждый ее шаг все более принижает достоинство Джедди.

Джедди сверлит глазами спину Венди.

— Ой, простите! Я сегодня забыла свой словарь дома, — фыркает она.

Но Венди не обращает на нее никакого внимания. Даже Донна не смеется. Вообще-то Джедди и Донна всегда вместе. Они противницы Венди во многом. Но когда дело касается их отношений с матушкой, Донна и Венди заодно. Две самые младшие сестры. Джедди признает свое поражение ковырянием в носу и разглядыванием козявок.