Шесть дверей страха

Горячая неподвижность воздуха вскоре сменилась порывами обжигающего ветра, волны становились круче, и потоки воды все чаще обдавали склонившуюся на брус голову. Конан, на миг, очнувшись, поднимал лицо, яростно отплевывался, не открывая распухших век, судорожно вдыхал горячий воздух и снова терял сознание. Волны мотали его все сильнее и сильнее, но вдруг что-то внутри его встрепенулось и напряглось. Ноги!

Ноги за что-то задели, потом волна потащила его назад, потом снова ноги проволоклись по дну. В уши ворвался шум прибоя. Волны уже безжалостно били его тело о прибрежные камни. Конан с неимоверным трудом разлепил полуослепшие глаза и различил смутные очертания берега – деревья, кусты и светлую полосу песка.

Не выпуская из рук бревна, он рывком бросился вперед, уходя от волны, норовившей утащить его обратно в море. Следующая волна мощным толчком поддала его вперед, и, наполовину захлебнувшийся, сжимая позеленевшую деревяшку, он оказался вне досягаемости бушующего моря.

Бросив, наконец, бревно, он, как червяк, со стоном пополз вперед, обдирая руки об острые осколки ракушек. Глядя одним глазом из-под распухших век на белое солнце, по-прежнему неподвижно стоящее над головой, он увидел, что по бокам светила сияют еще два таких же солнца, окруженные переливчатым ореолом. Конан тут же забыл об этом, поглощенный лишь одним желанием – доползти до дерева, бросавшего на песок спасительную тень. Добравшись до островка тени, он услышал над головой шелест листьев и погрузился в беспамятство.

Из забытья его вывели чьи-то легкие прикосновения и негромкие посвистывающие голоса, похожие на щебет птиц. Он с трудом открыл глаза, но не увидел ничего, кроме белого песка и пучков острой травы.

Песок прилип к щекам, ресницам, хрустел на зубах. Губы превратились в сплошную запекшуюся корку. Он со стоном поднялся на четвереньки, обхватил руками ствол дерева, подарившего ему живительную тень, и медленно, шатаясь, поднялся на ноги. Жажда саднила горло, глаза застилало красноватое марево, но сквозь него Конан видел вокруг чудные, нелепые фигуры. Они взволнованно переговаривались на своем свистящем языке и то и дело прикасались к нему чем-то щекочуще-мягким.

С трудом шевеля губами, Конан прошелестел:

– Пить… О, Кром, где здесь вода?…

Странные существа на мгновение притихли, потом дружно защебетали, и одно из них подошло к дереву, у которого стоял Конан. Существо отцепило от пояса предмет, напоминающий огромный звериный коготь, и стало проскребать в рыхлой коре глубокую бороздку.

Конан следил за ним непонимающими глазами, стараясь не упасть. Вдруг он почувствовал, что множество рук поддерживают его со всех сторон и мягко подталкивают поближе к дереву.

Киммериец обхватил руками толстый ствол, чтобы, покачнувшись, не удариться головой, и его губы оказались рядом с процарапанной бороздой. Что-то прохладное брызнуло ему прямо в лицо, свежей струйкой потекло по губам, и язык ощутил дивный вкус свежей воды, пахнущей молодой травой и цветами.

Вода била упругой струйкой из тела дерева, возвращая ясность сознанию, а телу – бодрость и силу. С каждым глотком жизнь снова вливалась в него, и он все пил, пил и не мог напиться. Когда же почувствовал, что больше не может сделать ни глотка, он стал ловить ладонями эту чудесную влагу и плескать на обожженное солнцем лицо, на шею и плечи. Вода стекала по груди и спине холодными ручейками, а киммериец, постанывая от удовольствия, теперь полными горстями плескал ее на ноги.

Но вот живительный ручеек стал тоньше, в конце концов, из борозды сочились лишь редкие капли чудесной жидкости. Конан с сожалением слизнул их и, чувствуя себя вновь полным сил, оглянулся, желая посмотреть, что за существа ему привиделись в знойном бреду.

Похоже, что бред, несмотря ни на что, продолжался. Хорошо, что у него тогда не было возможности рассмотреть их получше – сейчас, когда сознание прояснилось, и перед глазами перестали мелькать радужные пятна. Конан решил, что этот Рагон Сатх – великий мастер насылать кошмары.

Он стоял напротив десятка существ, про которых не знал, что и подумать. Люди? Нет, не люди. Звери? Нет, хотя и похожи. Покрытые короткой мягкой шерстью, с тонкими, гибкими телами, грацией движений напоминающие кошек, они стояли твердо и прямо, как люди, и ростом были чуть пониже Конана. Руки и ноги, похожие на человеческие, заканчивались одинаково длинными пальцами с блестящими черными коготками, а когда они, жестикулируя, размахивали руками, то между пальцами были видны кожистые перепонки.

Такими одеждами и украшениями, как у них, Конана было не удивить – он повидал на своем веку немало диких людей, одетых в юбки, плетенные из сухой мягкой травы, и увешанных бусами из рыбьих костей, но лица… Или морды? Нет, все-таки лица, хотя и покрытые шерстью.

Крупные головы с торчащими в стороны большими ушами были велики для их маленьких лиц. Черные блестящие носы и крохотные синевато-коричневые губки совершенно терялись на этих головах с огромными, в пол-лица, глазами. Воспаленные покрасневшие глаза странных существ наполовину прикрывались тяжелыми серыми веками, отчего все они казались очень старыми и усталыми.

Обитатели странного мира, не выказывая никакой враждебности, продолжали пересвистываться, и Конан вдруг с изумлением почувствовал, что смутно понимает, о чем они толкуют. Чем больше он прислушивался к высокому щебету своих спасителей, тем яснее становилась ему их речь.

– Смотрите, он уже может идти! Надо отвести его к Рийпе и поскорее устроить праздник! Наконец-то море сжалилось над лемнирами, детьми Ночи! Наконец-то погаснут эти проклятые солнца! Наконец-то настанет для нас час любви, и родятся новые дети!

– А захочет ли он пойти с нами? Смотрите, какой он огромный, и на поясе у него висит острый кусок металла. Если он разозлится, мы все погибнем! Море еще не выбрасывало такого могучего тирна!

– Он сейчас поймет, что ему будет с нами хорошо, очень хорошо, и каким бы могучим он ни был, он всего лишь тирн, и море его нам подарило! Начинайте петь Песню Гостеприимства!

Конан схватился за меч, готовый отогнать подальше этих лемниров, но они сами попятились, взялись за руки и, стоя на безопасном расстоянии, принялись раскачиваться и протяжно свистеть. Мелодичный свист сложился в чарующую мелодию, напряженные мускулы Конана обмякли. Он, не задумываясь, вложил меч обратно в ножны и сделал шаг к ним навстречу. Они пели, не сводя с него загадочных круглых глаз, а он подходил все ближе и ближе. Наконец, лемниры плотным кольцом обступили Конана и стали слегка поглаживать его тело мягкими ладошками. Эти прикосновения показались ему более приятными, чем ласка женщины, он даже застонал от удовольствия.

Мягкие лапки поглаживали, подталкивали, похлопывая его по спине, груди, рукам, влекли куда-то по вязкому песку, потом по жесткой траве и, наконец, вывели на выложенную плоскими камнями дорогу. Свистящее, убюкивающее пение не прекращалось, покрытые шерстью ладошки без устали ласкали тело варвара, который изнемогал от наслаждения. Он уже давно забыл, зачем волны выбросили его на этот берег, и замедлял шаги лишь затем, чтобы острее ощутить эти сводящие с ума толчки и похлопывания. Его мозг словно угас, хотя он и понимал все, что щебетали лемниры,- ему было уже все равно.