Шесть гиней

А вокруг по-прежнему царит мертвая тишина. Едва слышны осторожные шаги товарищей, их приглушенные голоса. Люди тихо переговариваются, даже шутят, а ведь у каждого из них в душе целый мир сомнений, переживаний, надежд. Иногда какая-нибудь фраза или возглас выдают их возбуждение, но они идут вперед без колебаний. Неужели они не боятся?! Похоже, что нет. А у меня от волнения ноги подкашиваются. Зачем я их обманываю, зачем хочу казаться смелым и беззаботным? Почему бы мне не признаться им в своем страхе или незаметно отстать от них, а потом вернуться домой?..

На фронт я пришел добровольцем. Я записался в армию, увлеченный всеобщим воодушевлением, уверенный, что миллионам моих соотечественников угрожает разорение и смерть. Я шел защищать детей, таких же, как мои маленькие братья, стариков, как мой дед, женщин, как моя любимая Самира. Я рвался на фронт, готов был отдать за них свою жизнь. Но, оказавшись в армии и наслушавшись рассказов об изменах и напрасных потерях, я вскоре почувствовал горькое разочарование. А когда начались военные действия, я узнал, что такое страх…

Мой сосед заговорил:

— Действительно, война ужасная глупость. Но еще глупее уступить наглому врагу, отдать ему все, что он захочет. Не так ли?

И он слегка толкнул меня локтем. Я досадливо поморщился.

— Тише, сейчас нельзя разговаривать.

— Да нет, еще далеко.

Неожиданно для себя я спросил его:

— А ты не боишься?

— Чего?

— Смерти.

Прежде чем он успел ответить, до нашего слуха донесся какой-то звук. Мы распластались на земле и замерли. Мои руки сжали винтовку, а глаза, словно кинжалы, пытались рассечь плотную массу тьмы. Так мы лежали с полчаса, чувствуя, что впереди кто-то есть. Наконец мы поняли, что это был всего лишь шакал, терзавший свою жертву.

Мы пошли дальше. Мне не хотелось повторять свой вопрос, а товарищ, видно, забыл о нем.

Мы пробирались по извилистой узкой тропинке. Я уже не думал о бегстве, хотя страх не покидал меня. Я шел, потому что рядом шли мои друзья, мы составляли одно целое, один отряд.

Теперь я не был свободен. Свободными оставались лишь мысли, которые против воли вновь и вновь возвращались к берегам Нила, к спящей деревне, к Самире… А мои поступки были связаны с поступками шести других людей. Нам дали приказ достичь вражеского сторожевого поста к определенному часу. И мои товарищи без колебания выполняли его. Вот поистине храбрые люди!

— Теперь уже близко, — тихо предупредил мой сосед, — нужно быть осторожнее. Пойдем цепью.

Вот оно, начинается! Но странное дело: всякий раз, когда наступает опасность и смерть бывает совсем рядом, я забываю обо всем на свете, превращаюсь в бесчувственную машину; дрожь проходит, руки сжимают винтовку, ноги ступают легко и твердо.

Отряд рассредоточился, только я и мой сосед продолжали идти рядом.

— Пожалуй, теперь лучше ползти, — сказал он.

— Да.

— Только бы не подорваться на мине, уж, наверно, их тут понатыкано…

— Что же делать?

— Давай поползем впереди и проложим путь остальным.

Какая нелепость! Самый трусливый в отряде пойдет впереди… Неужели он не замечает моего смятения? Нет, он видит во мне человека, на которого можно положиться, человека, готового отдать жизнь в любую минуту. Ведь он знает, что я доброволец.

— Самое главное сейчас — выполнить задание, — слышу я. — Нужно, чтобы гранаты попали во все три окопа. Тогда мы уничтожим этот сторожевой пост, из-за которого погибло столько наших.

И вдруг он поднялся и выпрямился во весь рост. Я не понял, зачем он это сделал, но, не раздумывая, хотел последовать его примеру. Но тут пулеметная очередь хлестнула по воздуху, и я еще плотней прижался к земле. Мой друг вскрикнул и упал.

Ужасные мгновения… Не знаю, сколько прошло времени. Я лежал неподвижно и сжимал приклад.

— Не останавливайся, ползи вперед, — донесся до меня слабый прерывающийся голос. — Только осторожней… Как видишь, они не спят.

И снова тишина. Мрак, густой и непроглядный. Ни единого движения, только смерть вокруг.

— Ну что ты, ползи же!

— А если меня убьют?!

— Не думай сейчас об этом. Гранаты приготовил?

— Да.

— Тогда не медли. Возьми немного правей, на эту скалу. Сколько сейчас времени?

— Пять минут второго.

— Ну, давай!

Пули снова засвистели вокруг нас. По свету вспышек и треску выстрелов было ясно, что цель совсем рядом. Я взглянул на друга. Он лежал, истекая кровью, и глухо стонал. А ведь мгновение назад он улыбался, советовался с нами, спокойно и беззаботно шутил… Зачем он поднялся с земли? И почему именно он сражен? Неужели для него все кончено?

Я подумал, как страшно, наверно, ему умирать сейчас, И вдруг услышал:

— Иди же вперед!

В последние свои минуты он думал только о выполнении приказа, о товарищах, о сторожевом посте, который нужно уничтожить. Нет, он не боится смерти, он смеется над ней. Вот это настоящий герой! А я…

Слеза сбежала по моей щеке. Я пополз, сжимая винтовку, словно что-то толкало меня вперед. До меня доносилось прерывистое дыхание и тихий замирающий стон раненого. Этот едва слышный стон разрывал мою душу… Он вел меня туда, где были блиндажи, огонь и смерть…

Что случилось потом? Я обогнул сторожевой пост и, сняв предохранитель, бросил гранату. Затем размеренно и спокойно повторил эту операцию еще несколько раз. Больше я не думал ни о малодушии, ни об отваге, ни о жизни, ни о смерти… Только стон в темноте и тяжелое дыхание раненого, оставшегося позади, терзали душу.

Когда вражеские выстрелы стихли, я пополз к блиндажу. Там оказалось пять обгоревших тел да немного патронов. Ко мне подбежали товарищи.

— Ты — герой… ну и молодец… какой смельчак… — повторяли они.

С болью в сердце я вернулся к погибшему. Он лежал недвижим и спокоен, откинув руку, указывавшую в сторону сторожевого поста. Мы подняли его и понесли в лагерь. Скорбь и тоска охватили меня.

Я стал думать о том, что такое храбрость. Храбрость и есть то, что я видел в этом сильном и решительном человеке, моем друге? Или только случайное стечение обстоятельств? А может быть, минутный порыв, временная победа над страхом делают нас героями?

* * *

Утром я направлялся к израильскому сторожевому посту во главе маленького отряда солдат. Наша задача состояла в том, чтобы на развалинах разбитых блиндажей оборудовать свой сторожевой пункт. На груди моей был новый орден… «За отвагу».