Шестьдесят братьев

— Слышали.

Сердца у всех усиленно забились.

Но потом, как ни слушали — ничего не слыхали, кроме далекого лая собак на деревне, да еще гармошки, упрямо выводившей за рекою одну и ту же песню: „Эх ты береза, ты моя береза“.

X. ФАБРИЧНЫЙ АРТЕЛЬЩИК ФОКИН

Прошло несколько дней.

За обычной работой пионеры позабыли об удивительном случае с собакой.

Разразилась сильная гроза, и на водяной мельнице снесло плотину.

Выдалась славная работа — помогать ставить плотину. С утра до вечера копошились пионеры возле взрослых рабочих.

Те сначала их шугали, а потом похвалили; не всех, а некоторых: хорошие, мол, будут работники.

Ставить плотину дело трудное и интересное.

Через три дня только все снова наладили. Мельничиха испекла пионерам пирогов, да таких вкусных, что они никогда таких не ели. А особенно было приятно, что пироги эти они заслужили.

Андрюша, Коробов и Тимов возвращались в лагерь.

Они отстали от других пионеров, залюбовавшись пестрой сойкой, которая в дубовой рощице клевала жолуди.

Уж вечерело, над рекой поднялся туман. Далеко на фабричных часах пробило девять раз.

Вдруг по дороге раздался бешеный лошадиный топот и крики.

С невероятной скоростью мчалась лошадь, по-видимому на смерть перепуганная, таща и швыряя из стороны в сторону двухместный шарабанчик, в котором сидели двое мужчин.

Один из них откинулся назад и что было силы сдерживал обезумевшую лошадь, другой тонким голосом кричал „тпру“, но все это нисколько не останавливало бешеную скачку.

Шарабан пронесся мимо пионеров, затем послышался треск, и все полетело кувырком: и лошадь, и экипаж, и люди.

Наступила тишина, лишь лошадь хрипела и билась.

— Это фабричный артельщик Фокин, — воскликнул Коробов, — Надо помочь ему.

Они подбежали, но оба седока уже встали и осматривали лошадь.

— Две ноги сломала, — воскликнул Фокин с досадой. — Ах ты, чорт эдакий! — Затем, видя, что лошадь страдает, он вынул из кобуры наган, приложил ей к уху и выпалил.

Словно сотни выстрелов прокатились по лесу и заглохли где-то далеко за рекою.

Лошадь вытянулась и замерла на месте.

— Готово! — произнес Фокин. — Ведь вот оказия.

— Ребята, — произнес его спутник, — вы пионеры что ли?

— Пионеры.

— Лагерь далеко?

— Вон там — рукой подать.

Они вытащили из шарабана два чемодана.

— Чорт его знает! — ругался Фокин, — опоздали на пятичасовой, гнали во-всю чтоб засветло добраться и вот, пожалуйте. А ведь до фабрики еще три версты.

— А с чего она понесла-то? — спросил Коробов, с жалостью глядя на красивую кобылу.

— А кто ж ее знает вдруг зафыркала, захрипела, словно лешего почуяла, и драла… Никаким способом нельзя было удержать… Знаете что (он переглянулся со спутником), мы у вас в лагере заночуем. А то… у нас тут поклажа. А завтра на рассвете вы нам раздобудете телегу. Идет?

— Идет.

— Экая ведь досада. Чудная лошадь. Бедняга! Обе передние ноги. Тьфу… Хорошо еще револьвер при себе. А то бы мученья сколько было. Это все через тебя… С тобой, Лукьянов, всегда казус. Двадцать два несчастья.

Спутник усмехнулся.

— Глупое суеверие, простительное бабам.

Фокин был плотный человек с усами, в кожанной куртке и блестящих сапогах.

Его спутник был, напротив, худ и тщедушен, но вид он имел весьма добродушный. Он все время пощипывал свою жиденькую бороденку.

— Так примете в лагерь-то?

— А то как же! Гости.

Они двинулись.

В чемоданах что-то позвякивало. Они, должно быть, были тяжелые, ибо Фокин и Лукьянов все время перекладывали их из руки в руку.

Пионеры догадались, что лежит в чемоданах, но молчали. Известно, зачем фабричный артельщик в город ездит. Не за старым железом.

Фокин и Лукьянов шли, впрочем, с таким видом, что в чемоданах именно какая-нибудь никому ненужная дрянь. Это уж была их система. Иной раз они возили деньги и просто в мешках, чтоб не так было заметно.

Коробов, подходя к лагерю (костры уже горели), увидал сидевшего на корточках перед огнем какого-то очень обтрепанного человека с лицом, обросшим щетиною.

Он что-то рассказывал слушавшим его пионерам.

Лицо этого человека как-то не очень понравилось Коробову. Он повернулся, чтоб поделиться своим впечатлением с Андрюшей, но тот куда-то исчез.

— Здравствуйте, — сказал Фокин, входя в полосу света, — мы к вам в гости, вот я и Лукьянов.

Вожатый отряда Смирнов сказал:

— Ну, что ж, очень хорошо.

Они подсели к огню, небрежно поставив на землю чемоданы.

Все догадались, но никто не спросил, что они везут.

— А это кто? — тихо спросил Коробов у Мотовой, кивая на незнакомца.

— Какой-то проходящий. Говорит, на фабрику шел места искать, да заплутался.

— Что-то он какой-то…

— Нет, он ничего.

— Я человек веселый, — говорил между тем незнакомец, — я разные фокусы умею показывать… Спичечный коробок есть у кого?

Ему тотчас подали коробок.

Незнакомец засучил до локтей дырявые рукава, затем положил коробок на ладонь левой руки и прикрыл ладонью правой.

— Раз, два, три! — сказал он.

И показал всем пустые руки.

Кругом раздались изумленные восклицанья.

— А теперь подойди кто-нибудь, — сказал незнакомец.

Подошел Тимов.

Незнакомец взял его за нос, подергал и вдруг на траву упал тот самый коробок.

— Ловко, — сказал Фокин и как-то искоса поглядел на незнакомца.

— Я много разных штук знаю, да для них нужны кое-какие приспособления.

— А вы сами откуда?

— Я издалека… из Казани… На Ермиловской фабрике насчет работы хочу поразмыслить.

— У! Там трудно. Все занято.

— А мне говорили, будто истопники нужны.