Шестьдесят рассказов

— Ну, завел, завел! — наконец откликнулась жена, убравшая между тем шляпку и костюм в шкаф, и повернула к нему побледневшее и вытянувшееся от злости лицо. — Теперь, по-моему, тебе лучше помолчать.

— Вот как, я еще и молчать должен! Да как у тебя хватило наглости сказать такое? Я должен молчать? Делать вид, будто ничего не произошло? Ты будешь разгуливать до часу ночи и заниматься своими грязными делишками, а я — молчи?

Она тихо, с расстановкой, так что все «с» у нее получались свистящими, сказала:

— Если бы ты только знал, как ты мне противен, если бы ты только знал, старый сморчок! Подумаешь, художник Ло Ритто! Пачкун! — Ей доставляло наслаждение, что каждое ее слово, как бурав, ввинчивалось в самые чувствительные и болезненные точки его души. — Да ты посмотри, посмотри на себя в зеркало. Ты же конченый человек, развалина, беззубая уродина… с этими своими сальными косицами! Художник, ха!.. Да от тебя же смердит… Не чувствуешь, какая вонища в комнате? — И она с гримасой отвращения распахнула окно и легла грудью на подоконник, делая вид, будто ей необходимо глотнуть свежего воздуха.

С кровати послышалось хныканье:

— Я наложу на себя руки, клянусь, я покончу с собой, не могу больше…

Женщина молчала, стоя неподвижно и глядя из окна в холодную декабрьскую ночь.

Чуть погодя он уже не жалостливым, а снова зазвеневшим от ярости голосом закричал:

— Да закрой, закрой это проклятое окно! Хочешь, чтобы я простудился?

Жена не шелохнулась. Он посмотрел искоса на ее лицо: оно уже не было ни злым, ни напряженным; казалось, из него вдруг ушла жизнь: отразившееся на нем непонятное новое чувство удивительным образом его изменило. И какой-то странный свет озарил его.

«Интересно, о чем она думает? — спросил он себя. — Может, ее испугала моя угроза покончить с собой?» Но он сразу понял, что ошибся. Даже если бы у него имелись какие-то основания тешить себя надеждой, что у жены осталась хоть капля привязанности к нему, было ясно, что дело тут в чем-то другом. В чем-то очень страшном и сильном. Но в чем именно?

Вдруг жена, стоя все так же неподвижно, окликнула его:

— Адольфо! — Голос ее был нежным и испуганным, как у девочки. — Адольфо, посмотри, — пробормотала она в какой-то невыразимой тоске, словно из последних сил.

Любопытство Ло Ритто было так велико, что он, позабыв о холоде, вскочил с постели, оперся о подоконник рядом с женой да так и окаменел.

Над черным гребнем крыш по другую сторону двора медленно поднималось в небо что-то огромное и светящееся. Округлый, правильной формы контур выступал все четче и наконец прочертился полностью: это был сверкающий диск невиданных размеров.

— Господи, луна! — потрясенно прошептал он.

Да, это была луна, но не мирная обитательница нашего ночного неба, пособница любви, добрая волшебница, своим сказочным светом превращающая лачуги в дворцы, а огромное, изрытое страшными провалами чудовище. В силу какого-то вселенского катаклизма она непомерно увеличилась и, безмолвная, нависла над миром, заливая его ослепительным светом, похожим на сверкание бенгальских огней. В нем каждая вещь прорисовывалась до мельчайших деталей, отчетливо виднелось все — углы, карнизы, камни, царапины на стенах, волоски и морщины на лицах людей. Но никто не смотрел по сторонам. Глаза всех были обращены к небу, люди не могли оторваться от этого ужасающего зрелища.

Неужели извечных законов природы больше не существует, какая-то страшная ошибка нарушила порядок во вселенной? Может, это уже конец, может, наш спутник со все возрастающей скоростью неотвратимо приближается к земле, и через несколько часов зловещий шар разрастется так, что заполнит собой все небо, потом его свет померкнет в конусе земной тени, и уже ничего не будет видно, пока в какую-то долю секунды в тусклом свете ночного города мы не почувствуем, как на нас надвигается не имеющий границ шероховатый каменный потолок; мы даже не успеем ничего увидеть — все разлетится и рухнет в пустоту, прежде чем наш слух уловит начало взрыва.

Со двора доносится стук распахиваемых окон и ставен, призывы, крики ужаса; у подоконников сгрудились люди, в этом лунном свете они кажутся призраками.

Ло Ритто чувствует, как рука жены сжимает его руку, сжимает так, что ему становится больно.

— Адольфо, — выдыхает она, — Адольфо, о, прости меня, Адольфо, сжалься надо мной, прости!

Всхлипывая, она прижимается к нему, ее бьет сильная дрожь. Не отрывая глаз от чудовищной луны, он обнимает жену, а в это время словно идущий из недр земли гул — это кричат и стенают люди, миллионы людей — разносится над крышами охваченного ужасом города.

39 СТЕНЫ АНАГОРА

Когда мы углубились в Тибести, проводник из местных жителей спросил, не желаю ли я взглянуть на стены города Анагора — он может их показать. Я посмотрел на карту, но города Анагора там не было. Не упоминался он и в туристских путеводителях, обычно весьма подробных. Я спросил: «Что же это за город, если его нет на географических картах?» И услышал в ответ:

— Это большой, очень богатый и могущественный город, но на географических картах он не отмечен потому, что наше правительство не признает или делает вид, что не признает его. Он обходится своими силами и никому не подчиняется. Он существует сам по себе — даже королевские министры не могут в него войти. Он не торгует с другими странами, ни с близкими, ни с дальними. Он закрыт для всех. Он живет много веков за своими толстыми стенами. А то, что из него никто и никогда еще не выходил, не означает разве, что люди там счастливы?

— Но на картах, — продолжал упорствовать я, — нет города под названием Анагор. Должно быть, это одна из множества здешних легенд, и все дело, как видно, в миражах, порождаемых раскаленным воздухом пустыни.

— Нам лучше двинуться в путь за два часа до рассвета, — сказал проводник, которого звали Магалон. Сказал так, словно не слышал моих слов. — На твоей машине, господин, к полудню мы уже будем у Анагора. Я приду за тобой в три часа пополуночи, мой господин.

— Город, подобный тому, о котором рассказываешь ты, был бы обозначен на картах двойным кружком, и название его напечатали бы крупным шрифтом. Я же не нахожу никаких упоминаний об Анагоре: его, как видно, не существует… В три я буду ждать тебя, Магалон.

В три часа ночи мы с включенными фарами двинулись к югу по дорогам пустыни, и, пока я курил одну сигарету за другой, пытаясь хоть как-то согреться, горизонт слева посветлел, и вскоре показалось солнце. Оно залило пустыню жгучим светом, воздух быстро раскалился, появилось марево, и мы увидели повсюду озера и болота, а в них — отражение скалистых утесов с очень четкими очертаниями; в действительности же воды здесь нигде не было: вокруг простирались одни пески и россыпи раскаленных камней.

Но машина удивительно послушно катила вперед, и в 11 часов 37 минут Магалон, сидевший рядом со мной, сказал:

— Смотри, господин.

И я увидел тянувшиеся на много километров сплошные желтоватого цвета стены высотой метров в двадцать — тридцать; в некоторых местах над ними возвышались башенки.

Когда мы приблизились, я заметил, что у самых стен разбит целый лагерь: здесь были и убогие навесы, и палатки, и богатые шатры, над которыми развевались штандарты.

— Кто это? — спросил я.

И Магалон объяснил:

— Это люди, которые надеются войти в город, потому они и разбили свой лагерь у его ворот.