Шестьдесят рассказов

— А сейчас я вас повеселю, — сказала синьора Амабили. — Со мной приключилась забавная история. Знаешь, Джулио, тот перекресток у подземного перехода? Там один возчик, форменный негодяй…

Семь человек, работая кирками и заступами, отыскали наконец подземный ход и проникли в гробницу фараона. Там они нашли несметные сокровища. Не успели они вынести награбленное, как стража подняла тревогу. Когда они выбрались наружу, сгибаясь под тяжестью массивных золотых украшений, их плотным кольцом обступили люди.

Появился палач. Первые лучи солнца осветили розоватый песок и на нем семь плавающих в крови голов. Всемогущий Господь с высоты небес взглянул на землю и все увидел. На мгновение он смежил веки.

Когда он вновь открыл глаза — сколько времени прошло? — всего мгновение, равное, должно быть, тысячелетиям, — семь человек, также вооруженных кирками и заступами, пытались раскопать потайной ход. Была глубокая ночь, и божественная луна озаряла нежным светом неподвижные камни пустыни. Наконец таинственные незнакомцы проникли через подземный ход в гробницу фараона. На земле валялись драгоценные камни, золото, несметные, сказочные богатства! Когда грабители выбрались наружу со своей фантастической добычей, безжизненная равнина все еще была залита печальным светом уплывавшей за горизонт луны, но у входа их ждала толпа взволнованных людей.

Тишину ночи разорвали аплодисменты. Несколько молодых людей подбежали к главарю шайки и забросали его вопросами. Вспышка магния. Толпа глухо зашумела.

— Мне нечего сказать, — надменно ответил главарь грабителей. — В свое время я доложу обо всем королевскому археологическому обществу.

Освещенные заходящей луной, журналисты бросились к машинам и помчались через пески в город, чтобы передать в столицы крупнейших государств телеграфные сообщения об удивительном открытии.

К главарю шайки торжественно приблизился араб и, низко склонившись, протянул узенький бланк. За ним подошел второй, третий. Это были поздравления глав правительств руководителю археологической экспедиции. Это была всемирная слава.

Под портиком стоял плохо одетый человек, держа в правой руке кончик веревки. Другой конец веревки был пропущен через большую круглую дыру в лежавшую на тротуаре коробку из-под обуви. Словно боясь, что кто-то сможет открыть коробку изнутри, ее владелец положил сверху камень весом килограмма в четыре.

— Ну, не упрямься, Пиролино, — говорил человек, обращаясь к коробке и делая вид, будто слегка дергает веревку. — Не бойся, покажись добрым господам. Что поделаешь! — И человек обернулся к нескольким зевакам, как бы прося у них прощения. — Сегодня он не в духе. Обиделся, видно. А ведь только вчера он даже сальто-мортале сделал. — Затем снова обратился к коробке: — Вылезай же, Пиролино! Не заставляй любезных зрителей так долго ждать. А вот и две барышни подошли. Неужели ты, Пиролино, не хочешь посмотреть, какие они красивые?! — Тут человек подпрыгнул. — Видели, господа, видели? Он на мгновение высунул мордочку! А вы, барышни, ничего не заметили?

— Сама не знаю, — засмеялась одна из девушек. — Я как-то не успела разглядеть.

— Хватит, Нене, пошли, — сказала подруга, незаметно толкнув ее локтем. — Нечего терять попусту время!

— Почему же попусту? — возразила Нене. — По-твоему, Минни, он не покажется?

— Кто?

— Зверек.

Минни залилась громким смехом.

— Нет, ты просто неподражаема, Нене! Неужели ты еще не догадалась, что в коробке ничего нет? Ведь он же шарлатан! А этот фокус ему нужен, чтобы привлечь внимание прохожих. Потом в удобный момент он вытащит из кармана лотерейные билеты и начнет предлагать их всем.

Так, весело болтая, девушки дошли до картинной галереи. Решили зайти. В тот день был вернисаж мексиканского художника Хосе Уррубии. На стенах — примерно двадцать больших картин, сплошные переливы желто-коричневых пятен. Седой, с мясистым носом господин в бархатной куртке давал пояснения окружившей его группе дам.

— Вот, — он показал на картину, исчерченную наползавшими друг на друга маленькими ромбами, — это произведение весьма типично для второго периода творчества Уррубии. Картина принадлежит музею в Буффало. Как видите, здесь тональность преобладает над ритмическим поиском, который, однако, всегда налицо на полотнах Уррубии. Правда, вы можете возразить, что поэтическая модуляция тут менее заметна, гм… гм… менее насыщенна, чем в его ранних картинах. Зато какая свобода выражения! И в то же время какой строгий, суровый, я бы даже сказал, диалектический хроматизм. А теперь, дорогие друзья, перейдем к удивительному документу эпохи — «Диалогу пятому». Знаете, как охарактеризовал его Альберт Питчелл? Манихейство, манихейство tout court. [27] Вдумайтесь только. Манихейство! Дуалист противоположных импульсов драматизирует фундаментальное единство картины, внезапно возникающее со всей очевидностью из… гм… гм… из орфического raptus, [28] который только Уррубия мог детерминировать, что он и сделал, подчинив его геометрическому скандированию. Тут, естественно, у нас возникает желание отождествить определяющий лирический момент, как бы это сказать… с метафизической случайностью графизма…

27

Всего-навсего (фр.).

28

Грабеж (лат.).

Минни в экстазе упивалась каждым его словом.

— Довольно, идем! — прошептала Нене подруге, толкнув ее локтем. — Я ничего в этих картинах не понимаю.

— Ну знаешь! Прости меня за откровенность, но у тебя вкусы провинциалки. Ведь это просто чудо!

45 ТЩЕТНЫЕ МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ

Против мошенников

Лео Бусси, тридцатилетний торговый агент, вошел в филиал № 7 Национального кредитного банка, чтобы получить деньги по чеку на предъявителя — всего 4000 (четыре тысячи) лир.

В зале не было окошечек, а тянулся длинный барьер, за которым сидели служащие.

— Что вам угодно? — любезно спросил один из них.

— Мне надо получить деньги по чеку.

— Пожалуйста, — сказал служащий и, взяв чек в руки, внимательно изучил его с обеих сторон. Потом сказал: — Пройдите, пожалуйста, туда, к моему коллеге.

Коллеге было лет пятьдесят. Он долго разглядывал чек, поворачивая его так и эдак, покашлял, внимательно посмотрел поверх очков в лицо клиента, потом еще раз на чек и опять на Бусси, словно рассчитывал обнаружить в них какое-то сходство, и наконец изрек:

— У вас здесь текущий счет?

— Нет, — ответил Бусси.

— Удостоверение личности имеется?

Бусси протянул ему свой паспорт. Служащий взял его, унес к своему столу, сел, перелистал все странички и начал выписывать в какой-то бланк номер паспорта, дату выдачи и так далее. Вдруг он замер, поправил очки и пожевал губами.

— Что-нибудь не так? — спросил Бусси, и ему стало не по себе: похоже, его приняли за гангстера.

— Ничего, ничего, — ответил служащий, непонятно улыбаясь. С этими словами он взял паспорт и направился за консультацией к заведующему, который сидел за большим столом в глубине помещения.

Они о чем-то посовещались, то и дело поглядывая на клиента. Наконец служащий вернулся.

— Вы впервые пользуетесь услугами нашего банка? — спросил он.

— Да, впервые. Может, у меня там не все в порядке?

— Ничего, ничего, — повторил служащий с той же улыбочкой. Затем он заполнил расходный бланк, дал его клиенту подписать, взял бланк обратно, открыл паспорт и стал сличать подписи. Тут у него, очевидно, возникли какие-то новые сомнения, и он вторично отправился советоваться с заведующим.

С того места, где стоял Бусси, слов их было не разобрать. (Сколько возни из-за каких-то четырех тысяч лир! — думал он. — А если бы мне надо было получить сто тысяч?)

Наконец служащий с Божьей помощью во всем разобрался и вернулся к барьеру, пожалуй, даже разочарованный тем, что у него нет больше повода для дальнейших расследований.

— Теперь все. Можете пройти в кассу, — сказал он и вместе с паспортом вручил ему нумерованный талончик.

Когда подошла его очередь, Бусси протянул этот талончик в окошко кассы. Кассир, тучный мужчина с властным лицом, внимательно повертел в руках чек, заглянул в квитанцию, посмотрел на Бусси и снова на чек — казалось, он тоже пытается найти какое-то загадочное сходство между банковским чеком и живым человеком — и наконец пробил листок специальным компостером, затем еще раз внимательно рассмотрел бумажку и положил ее в стоящий сбоку ящичек. После чего он, почти священнодействуя, извлек из стола банкноты, профессиональным жестом пропустил их с хрустом между пальцами — одна, две, три, четыре ассигнации по 10 000 (десять тысяч) лир — и передал их клиенту.