Шестьдесят смертей в минуту

– Это вопрос не ко мне. – Муса поднял к звездному небу указательный палец. – К нему вопрос. К богу.

– Ты веришь в бога? – удивился Радченко.

– Ну, не то чтобы верю. – Муса выплюнул в огонь кусок жилистой конины, которую не смог прожевать. – Иногда хочется, чтобы бог помогал, потому что люди ни хрена не помогают. Одни сволочи вокруг.

Стянув тяжелые башмаки, Радченко прилег подальше от огня на сухую траву и не заметил, как заснул…

Когда он проснулся, то увидел, что Муса сидит в двух шагах от него и завязывает веревку на горловине рюкзака. Над лагерем висели предрассветные сумерки. Ветер ворошил золу в догоревшем костре. Дима почувствовал угрызения совести: выходит, он проспал всю ночь, пока Муса, не смыкая глаз, дежурил у костра.

Джейн и Садыков, сидя в сторонке, о чем-то перешептывались. Наверное, решали, как половчее сбежать от своих похитителей. Но бежать некуда: позади обрыв и отвесная стена. Радченко хлебнул из котелка крепкого чая, затем поднялся на ноги, отозвал Джейн в сторону и сказал едва слышным шепотом:

– Послушайте, Джейн, сейчас у нас нет времени на долгие разговоры. Надо выходить и топать так быстро, как только сможем. Но я хочу, чтобы вы знали… Хочу, чтобы вы поверили: я ваш друг, а не враг. Меня зовут Дмитрий Радченко. Я адвокат известной вам фирмы «Саморуков и компаньоны» и здесь для того, чтобы вытащить вас из этой переделки. Можете целиком положиться на меня. Я сделаю все, чтобы вы вернулись к себе на родину живой, а не в цинковом ящике. Я искал вас везде, потерял ваш след. Но все же нашел, случайно. Это длинная история, сейчас нет времени ее рассказывать. Но как только появится возможность, я выложу все, что знаю. Главное, вы должны мне верить…

– Не надо повторяться. – Женские глаза смотрели настороженно и недоверчиво. – Вы это уже говорили.

– Хорошо, – кивнул Радченко.

Он отошел к краю выступа: над равниной лежал густой туман. В нем утонули милиционеры, грузовики. А заодно с ними – страхи, боль, ненависть… И вся человеческая цивилизация.

Девяткин попал в хирургический корпус городской больницы не через парадный вход, как все посетители, а с заднего крыльца. Шагнув в темноту подъезда, он постоял минуту, затем стал осторожно подниматься по истертым ступеням. Дошел до третьего этажа и услышал сверху команду:

– Стоять! Ни с места! Поднять руки!

– Я из полиции. – Девяткин встал у стены, поднял руки. – Удостоверение в правом кармане.

Спустились два оперативника в штатском, и через пару минут объяснение было закончено. Девяткин сказал:

– В прошлом году охраняли одного важного свидетеля. Все ходы и выходы взяли под контроль. Но наш свидетель прожил в больнице, если мне память не изменяет, часов шесть, не больше. Только его перевезли, как сразу подстрелили. Погибли два опера, один был тяжело ранен. Поэтому сейчас решил проверить.

– Тост до суда доживет, – заверили его оперативники.

Майора пропустили в коридор. Возле туалета сидел какой-то мужик в спортивном костюме и читал газету. Рядом с ним на диванчике стояла сумка, под тканью угадывались контуры автомата. Еще двое парней, эти уже в полицейской форме, сидели возле четыреста первой палаты. Девяткин оказался в тесной комнатушке, провонявшей лекарствами, где за ширмой возле окна стояла железная койка. Тост подтянул одеяло, бросил взгляд на Девяткина и тихо сказал:

– А, это вы…

– А ты ждал знакомую блондинку? Или брюнетку?

Он придвинул к кровати стул и сел. Тост выглядел неважно: глубоко запавшие глаза, желто-серая кожа, на скулах нездоровый румянец, будто его перевели сюда из инфекционного блока, где больного безуспешно лечили от гепатита. Впрочем, сегодня Жора смотрелся лучше, чем пару дней назад, когда его, полуживого, доставили сюда с огнестрельным ранением бедра. Он был без сознания, пульс едва прощупывался. Врачи закачали в него ведро крови и полведра лекарств. Остановившееся уже сердце снова застучало.

– Вы по делу или так, из любопытства?

– Я пришел, чтобы проверить посты охраны, – пояснил Девяткин. – Пешком поднялся на этаж. Дверь тут держится на накладном замке – паршивом, копеечном, и открывается замок со стороны лестницы. Надо только колесико повернуть, и незваный гость уже тут.

– Уже тут, – повторил Тост.

– То, что я увидел здесь на этаже, поразило меня еще больше, – соврал Девяткин. – Возле палаты два стула, предназначенные для людей, которые тебя охраняют. Стулья на месте, но охранников нет. Оказывается, они пили кофе в кафетерии соседнего корпуса. А, каковы?

– Если меня плохо охраняют, переведите в тюремную больницу. – Тост смотрел на темный квадрат неба и скучал. – Мне без разницы, где бока пролеживать. Кормят здесь хуже, чем в тюрьме.

– Тебя не то что перевозить, тебя трогать нельзя. Пуля девятого калибра попала в ляжку, прошла навылет, выдрала кусок мяса. Ну, залатали рану кое-как… Если тебя таскать по больницам, снова откроется кровотечение.

– К чему вы все это? Если есть дело – говорите.

– Много людей желают твоей смерти, – вздохнул Девяткин. – Прежде всего старые друзья. После того как вы с Шатуном убили человека… Ну, ты помнишь ту историю. Ночь, пруд, костерок на берегу… Помнишь иностранца? Пистолет в твою руку, кажется, вложил Шатун? Или я ошибаюсь?

– Можете не стараться. Мне вы этого жмура не пришьете.

– Жора, мы с тобой давно знакомы. Ты знаешь, что я доказательства из пальца не высасываю и уважаю права подследственных. Стараюсь работать по справедливости.

– Хо-хо… Как вы себя расписали. – Из груди Тоста вырвались странные звуки, будто кто-то нажал клапаны саксофона и тихонько подул в него. – Это вы о себе толкуете, что доказательства из пальца не высасываете? Что ж, значит, вы здорово изменились за последнее время.

– Ты испугался до поноса, что мы прижмем тебя за убитого иностранца, – не обращая внимания на выпад, продолжал Девяткин. – Или свои приберут, потому что ты нежелательный свидетель. Ты так испугался, что решил отправить на тот свет свою любимую женщину, которая слишком много знала. И командировал к гражданке Зенчук убийцу, с которым свел знакомство в тюрьме. Убийца исчез, не оставив следа, Зенчук тоже пропала. Что произошло на даче, ты не знал и испугался еще сильнее. Мучился этой неизвестностью и лег на дно. А тут нашелся свидетель, который видел, как вы с Шатуном убили иностранца. Тот самый моряк, помнишь? Он стрельнул у вас сигарету, потом спрятался в камышах и досмотрел сцену расправы до конца.

– Только не надо сказки рассказывать…

– Учти, Шатун – парень не промах. Он быстро понял, что ошибся, оставив тебя в живых, и наверняка хочет исправить ошибку. Теперь много людей знает о том, что ты ранен и пролеживаешь бока в обычной городской больнице, куда пускают всех желающих. Охрана – два олуха, с грехом пополам окончивших среднюю школу милиции.

– Это вы к чему? Просто так, языком почесать?

– Тебя найдут через продажных ментов. Попасть в твою палату нет проблем. Это проходной двор, а не палата.

– Ну, так поставьте нормальную охрану. – Теперь Тост занервничал и не мог этого скрыть. – Это что, невыполнимая задача: поставить трех-четырех парней? Ну, с автоматическим оружием?

– В Москве до фига людей, честных и достойных, которые нуждаются в защите больше твоего. Я лично тут под дверью с пистолетом стоять не стану. Твоя гибель – мне облегчение. Писанины меньше.

– Так что же, мне валяться и ждать, когда меня приберут?

– Ну, есть один вариант. Тебе предъявляют обвинение в убийстве того иностранца. Все остальные эпизоды я снимаю с кона, будто их не было. Не было покушения на жизнь гражданки Зенчук и других дел тоже. Как тебе? Вариант шикарный – всего одно убийство. И масса смягчающих обстоятельств. Ты нажал на спусковой крючок, потому что тебе угрожали, тебя запугивал Шатун, и выбор был прост: или самому в могилу ложиться, или стрелять. Если наймешь хорошего адвоката, выйдешь на волю лет через пять.