Шестиглавый Айдахар

Предстояло ждать, когда кто-нибудь из потомков Чингиз-хана отважится на это первый, а уж затем…

Зрачки раскосых глаз Берке вдруг расширились, потемнели, а желтое скуластое лицо налилось кровью. Он обернулся к свите:

– Привести сюда раба Коломона.

Один из нукеров торопливо бросился вниз по склону холма.

Ромей, подгоняемый нукером, начал неторопливо взбираться на холм. Медлительность мастера бесила хана, но внешне он сохранял спокойствие.

Коломон держался независимо. Не доходя шагов двадцать до хана, он вдруг остановился, поднял лицо.

– Берке-хан, – сказал он, – цепи мои слишком тяжелы, чтобы мне быть проворным и быстрым. Пройдет много времени, прежде чем я успею приблизиться к месту, где стоишь ты, и упаду к твоим ногам. Считай, что я уже сделал это. Я слушаю…

Непокорный ромей никогда не называл хана «великим». За это его неоднократно секли плетьми, бросали в глубокую яму – зиндан, но ничто не могло сломить мастера.

Берке молчал, темными от ярости глазами смотрел на Коломона. Ромей сказал:

– Самоубийство у христиан считается страшным грехом. Если меня поразит твой меч, я буду считать себя счастливым человеком, потому что смерть – лучший способ перестать быть рабом…

Хан не ответил на его слова, не принял дерзкого вызова. Он спросил:

– Я велел тебе выложить основание мечети из камня – почему ты ослушался меня и делаешь его из кирпича? Мечеть может развалиться…

В голубых глазах ромея мелькнули смешинки.

– Все во власти аллаха. Зачем он станет разрушать то, что воздвигнуто в его честь?..

Берке заговорил вдруг тихо, и это было признаком того, что его душит ярость.

– Мечеть, построенная ханом Золотой Орды, должна стоять вечно…

Коломон покачал головой, делая вид, что не замечает гнева Берке.

– Храмы и мечети стоят долго не потому, что их возводят по велению правителей, а потому, что строят их люди знающие. Обожженый кирпич, положенный на растворе ганча, крепче камня…

– Значит, ты не хочешь исполнить мой приказ?.. – вкрадчиво спросил хан.

– Даже глупый исполняет умный приказ, но слова глупого человека сбивают с толку самого умного, – с вызовом сказал мастер.

– Выходит ты умнее меня?

Если бы Коломон стоял рядом, ему наверняка не сносить головы, за свою дерзость. Попятились в страхе от хана нукеры, советники, нойоны. Они знали своего повелителя, знали то, что охваченный тихой яростью, он может ударить мечом любого, кто окажется рядом.

Хан успокоился так же быстро и неожиданно, как и впал в ярость.

Коломон улыбнулся.

– Почему ты смеешься, ромей? – спросил Берке.

– Услышав ваши проклятия, я вспомнил притчу, которую рассказывают на моей родине…

– Ну что ж, расскажи ее нам, – милостиво разрешил хан.

Ромей сощурил голубые глаза:

– Однажды козел, взобравшись на высокий обрыв, начал ругать волка. Не было таких слов, которых бы он не сказал ему. Но прошло время, и козел успокоился. Тогда заговорил волк: «Ты потому такой смелый козел, что я не могу добраться до тебя, но все еще может перемениться…»

Берке с трудом подавил снова вспыхнувшую в нем ярость.

– Пойди к ромею, – сказал он жестко одному из нукеров, – и отруби ему голову…

И вдруг хан увидел, как побелело лицо мастера и в глазах вспыхнул страх.

Берке рассмеялся:

– Готов ли ты к смерти, ромей?

– Я готов к ней с того дня, хан, как попал в плен. Смерть – избавление от мучений, которые выпали на мою долю… Но кто достроит твою мечеть?

Берке задумался. К нему наклонился Саук:

– Великий хан, сохрани дерзкому гяуру жизнь. Мечеть стоит этого. Ее величие донесет твое имя до потомков…

Хан поднял руку, останавливая нукера, уже занесшего над головой Коломона кривую саблю.

– В твоих глазах, ромей, я впервые увидел страх. И это хорошо… Я дарю тебе жизнь. Всыпать ему сто плетей.

Берке отвернулся и пошел прочь. Он не видел, как посветлело лицо мастера и вздох облегчения вырвался из его груди. Хан шел и думал, что ромей, наверное, потерял разум. Ведь смерть действительно была бы для него избавлением от рабства. Он христианин, так почему же последние его слова были о мечети? Мне она нужна, чтобы укрепить дух мусульман, прославить свое имя. Ромей же прекрасно знает, что я не прощу его дерзости и как только мечеть будет закончена, его все равно ждет смерть. Хан не понял мастера. Откуда было знать ему, взращенному в дикой степи, где даже воздух был напоен запахом крови и жаждой разрушения, что есть на свете другие люди, душа которых может расцвести чудесным цветком, даже если тело стонет от боли. Ему незнакомо было состояние упоения, когда у человека появляется большая цель и он получает возможность творить, созидать…

Низко кланяясь хану, торопливо приблизился Салимгирей.

– Великий хан, – сказал он шепотом, не поднимая на Берке глаза, – Баракши-хатун с десятью нукерами-женщинами перешла Кумбель.

Хан вскинул голову. Он все еще был во власти дум о ромее. И хотя Берке без труда понял, куда направилась Баракши-хатун, он с надеждой спросил:

– Возможно, она выехала на прогулку?

Салимгирей склонился еще ниже.

– Мои люди думали так же, пока ее отряд не начал спускаться с перевала. Женщины вооружены и, наверное, держат путь в Иран, к хану Кулагу.

Баракши-хатун была вдовою Бату, матерью последних ханов Золотой Орды – Сартака и Улакши, татаркой из рода алшин и исповедовала христианство. Тихая, почти незаметная для других, но яростная вражда шла между нею и Берке. Разделяла их вера, но еще больше – борьба за власть.

После смерти Сартака по воле монгольского великого хана в Каракоруме ханом Золотой Орды стал Улакши. Ему не было еще и семнадцати лет, а поэтому, учитывая светлый ум и умение смотреть вперед, регентшей назначили Баракши-хатун.

Но когда молодой хан неожиданно умер и Берке наконец добился того, что его подняли на белой кошме, Баракши-хатун поняла – дела ее плохи. Отлично зная характер Берке, ханша ждала смерти в любую минуту, понимая, что пощады ей не будет. Монголы не прощали обид, не терпели соперников. Не однажды пожалела она, что не уговорила в свое время Бату-хана умертвить Берке. Желание отомстить за сыновей, вернуть власть над Золотой Ордой требовало действия.

Баракши-хатун послала в Иран, к хану Кулагу, верного человека. Тот, движимый ненавистью к Берке и угадывая в нем соперника и врага, согласился принять под свою защиту старую хатун.

И вот теперь Баракши-хатун бежала. Берке не был бы самим собой, если бы не предвидел такого исхода, и поэтому за ханшей велась постоянная слежка. Сообщение Салимгирея не было для него неожиданным.

– Хорошо… – сказал хан, и кожа на его лице натянулась. – Решила искать помощи у единоверца Кулагу… – Он резко повернулся к Салимгирею: – Возьми свою сотню и догони ее. Я хочу видеть ее голову…

Саук вздрогнул:

– Она вдова Саин-хана, справедливого Бату… Она твоя родственница. Как ты можешь убить ее? Пусть уходит… Какой вред может причинить тебе женщина?..